— Я твой анда, Ямун, — громко объявил Чанар, хотя и немного задыхаясь от боли, так, что Коджа мог услышать. Воин сжал руку в кулак. Ямун откинулся на подушки, почти не обращая внимания на собственную рану. Вперед вышел слуга с толстыми полосками войлока и миской с горячей водой и поставил их между двумя мужчинами. Чанар начал перевязывать себе руку, в то время как слуга пытался суетиться вокруг кахана.

— Принеси напитки — черный кумыс — для моего анды и этого посетителя, — приказал Ямун. — Я позабочусь о себе сам.

Слуга на мгновение исчез, затем появился снова с кожаной сумкой. Расставив серебряные кубки, слуга разлил напитки и поставил их перед мужчинами. Коджа посмотрел на кумыс, творожистого белого цвета, и осторожно понюхал его. Священник узнал в нем перебродившее кобылье молоко, напиток, популярный среди Туйганов. Это был «черный» кумыс, приготовленный от собственных кобыл кахана и считавшийся лучшим из всех. Коджа сделал глоток горьковатого напитка, а затем осторожно отставил чашу в сторону, пока другие мужчины допивали содержимое своих кубков.

— Мой господин... — в конце концов, начал лама, но кахан отмахнулся от него.

— Разговор окончен, — объявил Ямун. — Завтра мы соберем совет, чтобы выслушать сообщение этого посланника. Он взял свой кубок с кумысом и частично отвернулся от Чанара и священника, подавая им сигнал уходить. Чанар неохотно встал, поклонился Ямуну и вышел за дверь. Порыв холодного весеннего воздуха ворвался в дверной проем, заставив лампы замерцать. Коджа позаботился о том, чтобы не поворачиваться спиной к кахану, что в собственной стране священника было бы расценено как оскорбление.

Ямун поднял руку, приветствуя уход посланника. Наспех намотанная повязка на его ладони соскользнула, позволив крови снова потечь из раны. Видя это, Коджа воспользовался возможностью, чтобы помочь.

— Великий Повелитель, у меня есть небольшой навык в заживлении ран. Если бы я мог оказать какую-нибудь небольшую услугу моему прославленному хозяину, это принесло бы большую честь моему храму. Коджа опустился на колени, коснувшись головой пола.

Ямун повернулся к Кодже, приподняв одну бровь, изучая кланяющегося священника. — Если у тебя есть некоторый навык обращения с заклинаниями, здесь от этого будет мало пользы. Помни, сила магии ушла из этой области.

— Я знаю, Кахан Туйгана, но в нашем храме нас обучают секретам трав. Это то, чему должны научиться все избранные, — объяснил Коджа, все еще стоя на коленях.

— Что, если ты планируешь отравить меня?

— Я бы не стал этого делать, великий кахан. Я проделал долгий путь, чтобы говорить от имени моего принца, — объяснил Коджа, поднимая взгляд от пола. — Ты даже не слышал его слов.

Ямун наклонил голову и внимательно посмотрел на священника. Наконец, его губы изогнулись в кривой усмешке. — Я думаю, что в твоих словах есть смысл. Что ж, тогда, посланник Хазарии, давай посмотрим, что твои навыки могут сделать для моей руки.

Коджа сел у ног кахана. Сунув руку в карман своей рясы, священник достал маленький мешочек, который всегда носил с собой. Из него он достал маленькую полоску желтой бумаги, исписанную письменами, комочек ладана и три сухих листа. Взяв раненую руку Ямуна, Коджа осторожно начал разматывать свободно наложенные бинты.

— Травы очень очищают, но причиняют некоторую боль, Повелитель Ямун, — предупредил Коджа, кроша листья в кумыс Ямуна.

— И что из этого? Расскажи мне о Семфаре.

— Я видел только малую часть его, Кахан, — начал Коджа, обмакивая полоску ткани в кумыс. — Но мне он показался могущественной страной. Лама протянул пропитанную ткань кахану. — Сожми это, Кахан.

— Если они так могущественны, тогда почему Семфарцы созвали этот совет? — спросил Ямун, не обращая внимания на боль, пока Коджа промывал рану.

Коджа закончил промывать порез. — Караваны с востока и запада начинаются и заканчиваются в Семфаре, поэтому они беспокоятся, когда на торговцев нападают, и больше не ездят своими маршрутами в Шу Лунг. Держи руку ровно, пожалуйста. Коджа прижал желтую бумагу к ране и осторожно положил на нее благовония. Желтый цвет сразу же приобрел оттенок красного. Встав, Коджа протянул руку и отцепил одну из ламп.

— И все же, если они могучие воины, почему они не посылают солдат защищать свои караваны? — спросил Ямун, прижав пальцем бумагу у себя на руке.

— Семфары могущественны, но они не всадники. Степь находится далеко от их родины. Они не знают, кто правит землями степи. Здесь было много племен и много вождей, ханов, как вы их называете. Коджа порылся в своей сумке.

— Я кахан, хан из ханов. Я правлю степью, — заявил Ямун.

Коджа только кивнул и зажег еще один клочок бумаги из своей сумки от лампы рядом с собой. Дважды он проводил горящей бумагой над рукой кахана, бормоча молитвы. Затем он прикоснулся  пламенем к благовониям. Ямун дернул рукой, чтобы убрать ее от огня, скорее от удивления, чем от боли. — Держи свою руку неподвижно, Кахан. Золу нужно втереть в рану.

Ямун понимающе хмыкнул. Некоторое время он наблюдал, как маленькие струйки сладкого дыма вьются вверх от его руки. Наконец, он заговорил. — Поскольку они не нападают на меня, возможно, я должен пойти к ним.

Коджа вздрогнул от этого предложения. — Кахан, Семфары — могущественная нация с большими каменными городами, окруженными стенами. Вы не сможете захватить их с помощью ваших всадников. У них много солдат. Кахан, казалось, не понимал величия халифа. — Семфар не хочет войны, но они будут сражаться.

— Но они отказались от моих требований, не так ли?

—Только потому, что им нужно больше времени, чтобы обдумать их, — объяснил Коджа, дуя на тлеющие благовония.

— Они тянут время. Они не намерены подчиняться мне, и ты это знаешь, священник, — подвел итог Ямун. Последние струйки дыма от благовоний повисли над его ладонью.

— Благородный кахан, людям требуется время, чтобы принять решение. Мой принц, Оганди, должен услышать о том, что произошло в Семфаре, а затем обсудить это со старейшинами Хазарии. Коджа осторожно втер теплый пепел в пропитанную кровью бумагу. Закончив, он начал перематывать бинт вокруг руки кахана.

— Тогда твой народ должен знать, что я уничтожу их, если они откажутся от моих требований, — мрачно пообещал кахан. Его лицо было бесстрастным, и он, молча, наблюдал за Коджей — понял ли тот его слова. Коджа беспокойно заерзал, не зная, как реагировать на такую угрозу. Затем, сняв напряжение, Ямун наклонился вперед и хлопнул священника по колену. — А теперь, посланник, расскажи мне о людях и местах, которые ты видел.

Уже почти рассвело, когда кахан разрешил Кодже уйти. Измученный напряжением встречи и с отупевшей от вина головой, священник, спотыкаясь, вышел из юрты. Ледяной ветер трепал его мантию, трепал ее вокруг ног. Дрожа, Коджа плотнее закутался в тяжелую овчинную шубу, взятую из вещей, все еще лежавших на его лошади, но это мало помогло его обутым в легкую обувь ногам. Топая, он старался заставить кровь снова циркулировать по холодным пальцам ног.

Телохранители кахана наблюдали за священником с того места, где они сгрудились у небольшого костра. В течение трех недель, что Коджа путешествовал с воинами Туйгана, такие люди, как эти, присматривали за ним. По большей части они, молча, смотрели на него, но некоторые были разговорчивы. Именно от этих людей Коджа узнал больше всего о народе Туйгана.

Но не очень много. Народ Туйгана были кочевниками, разводили овец, крупный рогатый скот и верблюдов. Но лошади были их жизнью. Они ели конину и варили кумыс из простокваши из кобыльего молока. Они дубили конские шкуры и делали плюмажи из конских хвостов. Они ездили на лошадях лучше, чем кто-либо, кого Коджа когда-либо видел. Казалось, что каждый мужчина был воином, обученным владеть луком, мечом и копьем.

Лучшие из этих воинов были отобраны в качестве телохранителей кахана — Кашиков. Это были люди, которые сейчас наблюдали за ним от своего костра. Каждый мужчина был проверенным воином и убийцей. Один из них встал и объявил себя сопровождающим священника.