Таково было его видение завоеваниям Ямуна. Это было, как сон, наполненный кровью, доблестью и смертью, но не более того. Коджа задавался вопросом, действительно ли эта тщетная атака на Манасс, была тем, что бог Ямуна показал кахану во время той грозы. Было ли это тем, чего хотел Ямун?

До сегодняшнего дня священник думал, что Ямун завоюет Хазарию. Он также был уверен, что Ямуна можно каким-то образом убедить покинуть ее целой и невредимой. Коджа пытался намекнуть и предложить возможности мирного правления. Какая теперь на это была надежда? Если кахан был готов послать своих людей на верную смерть, Коджа понимал, что Хазария не может ожидать пощады от  военачальника Туйгана.

Образы сна вернулись к нему, когда он начал расхаживать по юрте. Его старый учитель говорил о его владыке, и странное существо утверждало, что Коджа был с каханом. Кто же его владыка? Принц Оганди отправил его послом в Туйган. Кахан отправил его послом в Хазарию. Теперь он был пленником. Коджа чувствовал себя потерянным, события дня ставили под сомнение его собственные действия. В результате его действий между Туйганом и Хазарией нет никакого договора. Вместо этого на границе его родины стоит армия. Он, как посланник, подвел своего принца.

Измученный, лама снова сел и помолился Фуро о наставлении, тихо шепча свои сутры, съежившись, у двери. Наконец Коджа понял, что он должен сделать. Как лама Просветленного, Коджа должен направлять кахана, чтобы тот стал истинным правителем, большим, чем просто военачальник.

Приняв решение, Коджа напрягся, чтобы расслышать какие-либо звуки борьбы, но шум битвы прекратился. Коджа терпеливо сидел, пока сон, наконец, не овладел им.

Ночью вошли охранники и разбудили ламу. Было темно и пронизывающе холодно в разреженном горном воздухе, и Коджа дрожал с того момента, как проснулся.

— Быстро, — приказал ему Сечен, — идем с нами. Лама с трудом расслышал слова, на самом деле не понимая их. Охранник схватил его за руку и рывком поставил на ноги. — Тебе пора идти.

— Куда идти? — успел спросить Коджа, когда Кашик вытолкнул его в дверной проем. Его телохранители были не слишком добры.

— Прочь. Мы уходим, — предложил Сечен в качестве объяснения. Это мало что сказало Кодже. Охранник подтолкнул священника к лошади. Слуги уже приступили к разборке юрты. Действительно, лагерь, казалось, был в движении, но было как-то странно тихо. Обычные звуки снятия лагеря — приглушенные крики, звон посуды, даже рев верблюдов — все это отсутствовало. Воины, даже его охранники, говорили приглушенными голосами. Обычно пылающий огонь был потушен до самых тлеющих углей.

— Я хотел бы увидеть кахана, — заявил Коджа, когда он стал лучше осознавать, где он находится.

— Ты увидишь, — ответил охранник, к большому удивлению Коджи. Слуга придержал лошадь, чтобы Коджа мог сесть на нее.

— Что происходит? — потребовал Коджа еще раз. Почему-то он подозревал, что вопрос был бесполезен.

— Помолчи, — прошипел Сечен. Другой охранник кивнул в знак согласия, улыбаясь полным ртом крошащихся, гнилых зубов. Они грубо усадили священника в седло, а затем сели на своих  лошадей. Большой борец протянул руку и взял поводья лошади Коджи, ведя своего коня вперед. Не было слышно цоканья лошадиных копыт; вместо этого темп был отмечен мягкой поступью. Коджа посмотрел на ведущую лошадь и увидел, что ее копыта были обмотаны тряпками. Куда бы ни направлялась армия, они прилагали огромные усилия, чтобы сделать это тихо.

Некоторое время группа ехала в темноте, в основном спускаясь с холма. Повсюду вокруг Коджа мог слышать тихие движения других всадников. Фигуры появлялись и исчезали из его поля зрения. Лама задавался вопросом — не едут ли они в Манасс. Пал ли он, вопреки всем возможностям, под натиском Ямуна, или кахан тайно усиливал то, что осталось от трех тысяч человек, расположившихся лагерем снаружи города?

Проходили часы, и священник пришел в замешательство. Они ехали слишком долго, чтобы направляться в Манасс, хотя и ехали медленно.

С рассветом Сечен и его товарищ по охране, наконец, остановились. Они находились на краю скалистого утеса, возвышающегося над плоским дном долины. Ряд берез отмечал русло небольшого ручья, пересекавшего долину. Позади Коджи было больше деревьев, отчего вершины невысоких гор в утреннем свете казались темно-сине-зелеными.

Пока Сечен поил лошадей, пришел другой ночной стражник с сообщением для борца. — Кахан приказывает тебе послать к нему священника, — вот и все, что смог сказать посыльный. За очень короткое время Коджа оказался в лагере Ямуна.

Хазарский жрец ожидал, что лагерь будет похож на бурлящий улей, где Ямун выслушивает доклады и отдает приказы, курьеры скачут взад и вперед, а командиры разрабатывают стратегию — именно таким, по его представлениям, должен быть лагерь любого великого лидера во время битвы. Однако, когда он добрался туда, он был поражен. Кахан Ямун, его сын Джад и старый Гоюк сидели на табуретках, и пили горячий Туйганский чай.

Чуть в стороне стоял морщинистый старый волшебник. В слабом свете рассвета колдун выглядел осунувшимся и худощавым, излучая потустороннее чувство. Возможно, это был эффект от его жизни, погруженной в странную магию. Коджа знал, что тайные искусства накладывают отпечаток на своих мастеров, иногда даже высасывая из них жизненные силы.

Как и остальные, волшебник потягивал чай, хотя и не участвовал в приглушенном разговоре. Вместо этого волшебник сел достаточно близко к их кругу, чтобы слушать, но смотрел в другую сторону, наблюдая за восходом солнца над покрытыми льдом вершинами Хазарии.

Ямун и его спутники не казались торопливыми или обеспокоенными, скорее, они были похожи на группу мужчин, отдыхающих перед охотой. Они подняли глаза, заметив присутствие Коджи. Джад сделал вид, что наблюдает за линией деревьев, в то время как старый Гоюк улыбнулся своей вкрадчивой улыбкой и шумно отхлебнул свой чай.

Ямун встал, когда Коджа подошел ближе к их кругу. — Добро пожаловать, — сказал он ровно. Коджа не мог догадаться, каким было настроение Ямуна. — Сядь. Выпей чая.

Коджа покорно занял свое место, пытаясь решить, как с ним обращаются. Всего за один день он был дипломатом, пленником, а теперь... ну, он просто не знал. Так много всего происходило, и ни одно из них, казалось, не имело смысла. — Кахан, — спросил он, — я твой пленник или твой посланник? Коджа тщательно подбирал слова, стараясь не спровоцировать кахана на какой-нибудь необдуманный поступок.

— На моей земле ты мой историк, — объяснил Ямун, потирая подбородок. — В Хазарии ты Хазарец. Некоторые из моих ханов думают, что ты умный шпион для своего народа. Я не хочу, чтобы они беспокоились о тебе.

Коджа пробормотал, запинаясь: — Но... но, Великий Хан, ты послал меня в Манасс, чтобы я передал твой ультиматум только вчера.

— Да, но помни, ты об этом попросил сам. Я думал, ты сможешь убедить их быть благоразумными. Кахан взял Коджу за руку и отвел его подальше от остальных. — Ты этого не сделал. И ты вернулся с десятью мертвецами. И возникли вопросы.

— Вопросы? Голос Коджи посуровел от неожиданного гнева.

— Они беспочвенны и оскорбительны, — заверил его Ямун.

— Но есть вопросы... итак, ты держишь меня взаперти, — сказал Коджа с ноткой горечи в голосе.

— Да, — просто ответил Ямун. — Это было для твоей же безопасности.

— Для моей безопасности, Ямун? — скептически спросил Коджа, раздраженный этим предложением.

— Если ты будешь бродить по лагерю перед битвой, люди подумают, что ты шпион. Если ты этого не сделаешь, никто тебя не убьет. Это хороший план, — хихикнул Гоюк, перебивая с другой стороны круга. Старик, казалось, был в особенно хорошем настроении этим утром.

Коджа обдумал слова старого генерала. В них был какой-то смысл, но он все еще задавался вопросом, была ли у Ямуна какая-то другая причина для его заключения под стражу. — Что случилось прошлой ночью? Я слышал звуки битвы, — спросил священник, пытаясь сменить тему.