— Что тебе следует знать? — громко поинтересовался Ямун. Его пальцы начали теребить усы, пока он обдумывал вопрос.
— Я не знаю, Ямун. Возможно, о том, как ты стал каханом, — предположил Коджа.
— Это не история, — заявил Ямун. — Я стал каханом, потому что моя семья — Хокун, и мы были сильными. Только сильные люди избираются на пост кахана.
— Кто-то из вашей семьи всегда был каханом? — спросил Коджа.
— Да, но я первый кахан Туйгана за много поколений. Долгое время Туйганы не были нацией, а лишь множеством племен, которые воевали друг с другом.
— Тогда как же это произошло? Коджа развел руками, указывая на город Кварабанд.
— Я построил его в прошлом году — после того, как последнее из племен подчинилось моей воле, — небрежно объяснил Ямун. — Но это не моя история.
Кахан сделал паузу, облизал зубы, и, наконец, начал свой рассказ. — Когда мне было семнадцатое лето, мой отец, еке-нойон, умер…
— Прошу прощения, Ямун, но я не понимаю еке-нойон, — перебил его Коджа.
— Это означает «великий вождь», — ответил Ямун. — Когда умирает хан, запрещено использовать его имя. Так мы проявляем уважение к нашим предкам. А теперь я расскажу свою историю.
Коджа вспомнил, что Баялун не испытывала такого страха, потому что она свободно назвала имя Бурекай. Хазарец прикусил губу, чтобы сдержать свое естественное любопытство и просто слушать.
— Когда я был моложе, мой отец, еке-нойон, устроил мне женитьбу, — продолжил Ямун. — Абатай, хан Коммани, был андой моего отца. Абатай пообещал, что его дочь станет моей женой, когда я достигну совершеннолетия. Но когда еке-нойон умер, Абатай отказался соблюдать клятву, данную своему анда. Ямун отрезал большой кусок антилопы и бросил его в свою миску.
По другую сторону костра старый Гоюк пробормотал: — Этот Абатай был нехорошим человеком.
Ямун отодвинулся от костра и снова принялся за рассказ. — Мне была обещана дочь Абатая, поэтому я решил взять ее. Я поднял свой штандарт с девятью хвостами и призвал на свою сторону семерых моих доблестных воинов. Кахан остановился, чтобы перевести дыхание. — Мы поехали вдоль берегов Реки Рус, и недалеко от горы Богдо, нашли юрты Коммани.
— В ту ночь разразилась сильная буря. Найканы были напуганы. Мои семеро доблестных мужчин тоже испугались. Земля содрогнулась от голоса Тейласа, и Повелитель Неба заговорил со мной. Ханы у костра взглянули на ночное небо, когда Ямун упомянул имя бога, как, будто ожидая какого-то божественного ответа. — Буря удержала воинов Коммани в их юртах, и они не нашли нас, спрятавшихся за горой Богдо.
— Утром То'орл атаковал с правого фланга. Мои семеро доблестных людей тоже атаковали. Мы опрокинули палатки Коммани и увели их женщин. Я заявил права на дочь Абатая, и она стала моей первой императрицей. Ямун положил мясо в свою миску и откусил кусочек. От вареной антилопы все еще поднимался пар.
Коджа посмотрел на лица вокруг костра. Чанар сидел с закрытыми глазами. Два других хана слушали с напряженным вниманием. Даже неистовое пение, начавшееся у одного из близлежащих праздничных костров, не отвлекло их. Сам Ямун был взволнован собственным рассказом, его глаза светились славой былых дней.
— Теперь, когда я победил народ Коммани, я рассеял их среди племен Хокун и Найкан, — добавил кахан в качестве постскриптума между кусками антилопы. — То'орлу из Найкана я отдал пятьсот человек, чтобы они стали рабами для него и его внуков. Моим семи доблестным воинам я отдал по сотне каждому, чтобы они стали их рабами. Я также подарил То'орлу Большую Юрту и золотые кубки Абатая.
— Вот как я впервые сделал Хокун сильным племенем и как я получил свою первую императрицу, — сказал Ямун, закончив рассказ.
Чанар открыл глаза, когда перечисление фактов закончилась. Ханы одобрительно улыбнулись, услышав эту историю.
— Что случилось с первой императрицей? — спросил Коджа.
— Она умерла, вынашивая Хубадая, много зим назад.
Коджа задался вопросом, был ли в этих словах след печали.
— А что случилось с Абатаем, ханом Коммани? — спросил Коджа, чтобы сменить тему.
— Я убил его. Ямун сделал паузу, затем позвал хранителя колчана. — Принеси кубок Абатая, — сказал он ему. Слуга пошел в царскую юрту. Он вернулся, неся сверток размером с дыню, завернутый в красный шелк, и передал его Ямуну. Кахан развернул его. Там, завернутый в ткань, лежал человеческий череп. Верхушка была срезана, и в углублении была серебряная чаша.
— Это был Абатай, — сказал Ямун, протягивая его Кодже, чтобы он посмотрел.
Пустые глаза черепа уставились на Коджу. Внезапно они вспыхнули жгучим белым светом. Коджа от неожиданности отскочил назад, чуть не свалившись со своего табурета. Миска с мясом и бульоном, стоявшая у него на коленях, выплеснулась на землю. — Глаза, они…
Глаза снова вспыхнули, свет мерцал и прыгал. Коджа присмотрелся к черепу внимательнее и понял, что видит отражение серебряной чаши через пустые глазницы.
— Что случилось, маленький священник, ты прочитал свое будущее по костям? — съязвил Чанар по ту сторону костра. Старый хан, Гоюк, расхохотался над шуткой. Даже Ямун нашел реакцию Коджи забавной.
— Он мертв, а то, что мертво, не может причинить нам вреда, — убежденно сказал Ямун. Он повернулся к Чанару. — Коджа наполнен мощью своего бога, но боится костей. Настоящие воины не боятся духов.
Коджа покраснел от смущения из-за собственной глупости.
— Мы должны выпить в честь кахана, — объявил Чанар, поднимаясь на ноги. Он обошел костер и остановился перед Коджей. Откупорив бурдюк с кумысом, он плеснул пьянящий напиток в чашу из черепа, забрал череп у Ямуна и передал его Кодже. Священник неохотно взял его в руки.
— Ай! — крикнул Чанар, подавая сигнал пить. Он запрокинул голову и отпил из бурдюка.
— Ай, — эхом отозвались Ямун и ханы. Они подняли свои чаши и сделали большие глотки.
Коджа посмотрел на чашу с черепом в своих руках. Глаза все еще смотрели на него, а мозговая пазуха была заполнена молочной лужицей кумыса. Он повернул чашу так, чтобы череп не смотрел на него.
— Пей, маленький священник, — настоятельно сказал Чанар, вытирая усы рукавом, — или ты думаешь, что у кахана нет чести?
Ямун посмотрел на Коджу, отметив, что лама не присоединился к тосту. Его лоб нахмурился от досады на своего новоизбранного историка. — Ты не пьешь?
Коджа глубоко вздохнул и поднес череп к губам. Он закрыл глаза и сделал большой глоток этого отвратительного напитка. Быстро, прежде чем они смогли уговорить его сделать еще глоток, священник протянул череп Чанару.
— Выпьем за могущество кахана, — выдохнул Коджа.
— Ай, — воскликнули ханы, снова наполняя свои кубки.
Чанар ухмыльнулся, увидев выражение отчаяния, промелькнувшее на лице священника. Он взял предложенную чашу и осушил ее одним глотком. Взяв череп одной рукой, он снова наполнил его кумысом и вернул Кодже. — Выпей за здоровье кахана, — сказал он с лукавой улыбкой.
Коджа поперхнулся.
— Ай, — невнятно произнесли ханы. Тосты начинали сказываться.
— Хватит, — прервал Ямун, отодвигая череп от Коджи. — Мое здоровье не нуждается в тостах. Я рассказал историю, теперь очередь за кем-то другим. Он многозначительно посмотрел на Коджу.
— Мне есть что рассказать, — отрезал Чанар, прежде чем Коджа успел заговорить. — Это хорошая история, и все это правда. Он отступил назад, чтобы дать себе больше пространства, и отбросил пепел с края костра.
Ямун повернулся к Чанару. — Ну, и что это? — спросил он, едва сдерживая свое раздражение.
— Великий Кахан, священник знает, как ты победил Коммани с помощью племени Найкан и твоих семи доблестных людей. Теперь я расскажу о том, что случилось с одним из этих семи доблестных людей. Чанар бросил бурдюк с кумысом и отошел от костра.
— Да, расскажи нам, — попросил беззубый Хан Гоюк.
Коджа посмотрел на Ямуна, прежде чем высказать свое собственное мнение. Кахан был бесстрастен. Коджа не мог сказать, был ли он недоволен или скучал, поэтому держал рот на замке.
