Брачные дела начинаются притворным бегством: завернувшись в длинное покрывало, невеста садится верхом, берет на руки козочку или ягненка и скачет с ним во весь опор, стараясь не попасть в руки жениха, который преследует ее во главе целой шайки друзей. После поимки мулла прочтет над ними молитву и брак считается свершенным. На 3-й или 4-й день невеста должна совершить новое бегство, уйти к родителям, где остается иногда долго — год и более того, пока муж разбогатеет настолько, чтобы уплатить калым. За молодую и красивую девушку надо уплатить 500–600 рублей и более; за пожилую 100–150 рублей. В прежнее время это богатство наживалось только разбоем или воровством у соседей. Покойников оплакивают, как и везде, но у них еще новый обычай: в продолжение целого года, в тот самый час, когда умер туркмен, все, его родственники и друзья испускают продолжительный вой, хотя бы этот час приходился во время еды — едят и воют. Великому воину насыпалось «ексу» курган: каждый храбрец того племени приносит не менее 7 корзин земли, и таким образом вырастет горка в 3–4 сажени, заметная в степи и доселе. Туркмены вообще свято чтут могилы отцов. Однажды молодой текинец Ораз украл у муллы Омера чудного коня.
Омер был в отчаянии; он заклинал вора именем пророка вернуть ему драгоценную лошадь, но Ораз только посмеивался над муллой. По его просьбе собралась сходка. Старики сначала добром уговаривали Ораза возвратить коня. «А ты сам, Сурхан, не лучше ли поступил с кобылицей Хаджи?» — спросил дерзко Ораз. Старик Сурхан умолк, а Ораз удалился, распевая богатырскую песню. Тогда мулла отыскал ночью могильный холм деда Ораза, воткнул наверху копье и навесил на него изломанный лук. Этим он как бы приносил жалобу покойному предку Ораза. В таких случаях все племя должно взяться за оружие, чтобы отомстить обидчику. Угроза подействовала. Как только Ораз увидел копье на могиле деда, он отвел лошадь к мулле и поставил ее на то же самое место, где она стояла раньше: «Лучше лежать в черной земле, чем нарушить покой дедов», — говорил после Ораз. Хотя туркмены считаются магометанами, но у них нет ни мечетей, ни минаретов; молятся они под открытым небом; муллы и выборные старшины не пользуются большой властью. «Мы народ без главы, мы все равные, и каждый из нас царь. Нам не надо тени дерева, не хотим быть под сенью начальника», — говорили туркмены, пока не осилили их русские. Правление у них всенародное; если и избираются ханы, то власть их была невелика, за исключением походного времени. Во время нашествия неприятеля или по случаю другой какой беды выбирают хана уже целым племенем; таков был, например, избранный текинцами Нур-Верди-хан, сын Берды-Мурада. У ханов имелись советники из сердарей, батырей, но все важнейшие дела решались на съезде всех ханов, мулл, выборных от каждого аула. Правят и судят в стране по обычаю, завещанному отцами, и никто не посмеет нарушить обычая, хотя бы и сам хан. Преступников карают пеней, иногда очень крупной, например, за убийство — до 2 тыс. рублей. Эта сумма уплачивается родичам убитого; если убийца не в состоянии уплатить, то за него расплачивается весь аул, где он проживал. За грабеж одноплеменника грабитель изгоняется из племени. Но помимо суда, обиженный зачастую расправляется самосудом, отчего между родичами возникает смертельная вражда — тут уж бессильны все власти.
От окружающих их народов туркмены отличаются более строгой честностью и чистотой нравов. У них не заимодавец, а должник хранит расписку, чтобы не забыл, сколько он должен. Ложь, обман считаются преступлением; имущество в ауле остается без всякого присмотра, никто и не тронет чужого. К людям незнакомым туркмены относятся осторожно, подозрительно, а с людьми знакомыми простодушны и доверчивы; они любят свою родину, что и доказали на деле, когда защищались против наших; в бою себя не жалеют, но врагов не щадят: тут сии жестоки. Это не мешает им быть жалостливыми к животным. Рука туркмена не подымется убить животное, которое он не может захватить с собой; если он встретит в степи заблудшего верблюда или барана, непременно поделится с ними водой. «Человеку надо любить животных: они кормят его», — говорит туркмен. Неразлучные спутники кочующих туркмен — верблюд и лошадь. Большинство верблюдов одногорбые, поменьше ростом и слабее двугорбых, но зато выносливее; они могут делать переходы по 40 верст в день с кладью от 9 до 12 пудов. Пасутся на воле без пут вокруг кибиток; случается, что многие из них уходят в степь и там дичают. Туркменские лошади ведут свою породу от прославленной арабской, хотя и не так красивы, но во всем свете нет им равных по выносливости; говорят, что они способны пробежать тысячу верст в пять суток, легко переносят голод и жажду. Это самое кроткое и смышленое животное, растет под кровом хозяйской кибитки, вместе с детьми; ее ласкают женские руки. Часто можно видеть в бедной изодранной кибитке хозяина и всю его семью в лохмотьях, тогда как лошадь покрыта богатой попоной. В такую ужасную пору, когда солнце прожигает насквозь, туркмен укутывает ее в войлочные одеяла, отчего она сохраняет поджарый вид, каким отличаются английские скакуны. Табунов туркмены не держат; у каждого мало-мальски зажиточного хозяина 3–4 лошади, которых он держит на привязи, недалеко от кибитки. Цена таких лошадей от 200 до 500 рублей. Уход за животными и вообще все хозяйство лежит на руках женщин; мужчины, кроме поездок на совещания, проводят жизнь в праздности. Любимые их разговоры о новостях (хабар); еще любят играть в шахматы, играют очень искусно и быстро. Из-за новостей туркмен сделает охотно 40 или 50 верст, чтобы по пути рассказать в аулах, что он слышал или видел. Таким образом новости быстро передаются за сотни верст, От прежней вольной жизни, когда туркмены нагоняли страх и ужас на соседних трусливых народов, остались лишь рассказы, сказания да песни. Молодое поколение и до сих пор с жадностью слушает рассказы былых бойцов, в которых истина перемешалась с вымыслом. Туркмен по природе рожден для грабежа, который его обогащал и прославлял.
Арабы, турки и вообще все мусульмане вели длинные войны с соседями во имя Аллаха и Его пророка: то были священные войны. Когда 450 лет тому назад турецкий султан, взявший штурмом Цареград, въехал в столицу греческих царей, он первым делом приказал обратить христианский храм в мечеть и тут же первый воздал хвалу Аллаху. Туркмены вели войны, делали набеги ради корысти; они не различали правоверных от неверных, лишь бы была добыча; особенно жадны на добычу текинцы — самое разбойничье племя. В грабежах туркмен жесток, зарезать человека, истребить целое поселение ему ни по чем. «Туркмен на лошади, — говорит пословица, — не знает ни отца, ни матери», или: «Если враг твой нападет на кибитку твоего отца, пристань к нему и грабь вместе». Такие мудрые правила передавались из поколения в поколение. Сотни некогда цветущих деревень и теперь лежат в развалинах по границе Персии; густо заселенная страна превратилась в пустыню; только там удержалось население, где нашло приют между скалами в трущобах. Афганские, хивинские и бухарские владения также страдали от их набегов, даже суда на реке Аму не всегда могли проскользнуть благополучно. Пограничные жители Персии запирались, бывало, в деревнях, похожих на крепости; караульные стояли днем и ночью на страже; в открытых местах были устроены башни, на 25–30 саженей одна от другой; наконец, они стали воздвигать громадные стены на несколько сотен верст, остатки которых можно видеть и теперь. Разбои и набеги только тогда утихли, когда персияне додумались поселить на границе курдов, кочевое, также разбойничье племя. Число людей, уведенных из Персии в неволю за одно столетие, считают до миллиона; случалось, что одновременно томилось в рабстве около 200 тыс. невольников. Горе пастухам, которые, бывало, заберутся на соседние пастбища. Разбойники, спрятавшись где-нибудь за бугорками или в оврагах, отрежут путь отступления и гонят стада вместе с людьми, обремененными цепями. Целые орды кочевников не имели другого занятия, как разбой, торговля невольниками или же война с соседним племенем. И близкие, и дальние набеги туркмены всегда делали конные, за исключением тех разбойничьих племен, которые ловили людей на побережьях моря, в своих дрянных баркасах. Запрета никому не было: прослышит какой-нибудь из батырей, что вблизи проходит торговый караван, или же задумает сделать более дальнюю прогулку, в Хиву, например, не то на персидскую границу, и выставит у своей кибитки длинную пику с навешенной тряпкой. Тогда всякий желающий принять участие в набеге втыкает рядом и свою пику; когда наберется достаточное число охотников, объявляется место сбора, а также время выступления. Иногда призывается «ишан» чтобы благословить аламакщиков на «доброе» дело. Как хищные звери любят ночью накрыть добычу, так и туркмены поджидали где-нибудь наступления темноты; они внезапно налетают в тот момент, когда скот возвращается с пастбища: вместе со скотом разбойники врываются в загороди, другие в это время лезут на стены при помощи складных лестниц. Одни вяжут пленных, остальные отгоняют скот, баранов. Если местность гористая или скалистая, туркмены ночью всползают, как кошки, и ждут рассвета. Как только откроются в селении ворота, хищники врываются в улицы, дома, и начинается та же работа. Иногда они вырезывали целые селения. Успех аламана зависел от выбора предводителя и соблюдения тайны, Туркмены очень дорожили теми из батырей, которые прославились удалью набегов; эти вожаки хорошо знали пустыню, расположение колодцев, умели скрытно подвести свою партию, лихо наскочить на беспечного противника, а в случае неудачи исчезнуть без следа в пустыню, безбрежную, как море. Догнать разбойничью партию также было трудно, как ветер пустыни. И тайна задуманного набега соблюдалась строго. Если бы нашелся изменник, который предупредил врага о нападении, того всякий мог убить. Не было преступления выше измены. Вот почему во время войны с текинцами мы не имели ни одного лазутчика, тогда как наши секреты были им известны от наших же джигитов.