Государь император пожаловал всем участникам Иканского боя знаки отличия Военного ордена, а есаулу Серову — Георгия 4-й степени, кроме того, следующий чин. Многие из героев этой сотни здравствуют и поныне.

После неудачного набега под город Туркестан Алимкул выместил свою досаду на жителях Икана: он перегнал их в Ташкент за то, что они встречали русских радушно. Теперь Ташкент стал сборным пунктом коканцев. Однако торговое сословие этого города держало сторону русских и призывало Черняева, ручаясь ему за успех; муллы и вообще все духовенство тянуло к Бухаре; часть населения стояла за подчинение Кокану, а четвертая и наиболее многочисленная партия вовсе не желала чужеземной власти. Она-то и оказала самое сильное сопротивление.

В конце апреля следующего 1865 года перед садами, окружающими городские стены, вторично появился небольшой русский отряд, силой в 9,5 роты при 12 орудиях, под начальством самого Черняева. Хотя из Петербурга не было прямого приказания занять Ташкент, Черняев решился им овладеть на свой страх, будучи уверен в храбрости войск.

Черняев еще во время пребывания в Чимкенте получил сведения, что бухарский эмир затевает поднять все население Средней Азии, объявив «газават», или священную войну, и двинуть его во имя пророка против русских. Были даже слухи, как будто часть его полчищ уже выступила по направлению к Ташкенту. Таким образом начальнику отряда, заброшенного за 2 тыс. верст от Оренбурга, пришлось выбирать одно из двух: или оставаться в Чимкенте и спокойно выжидать, пока соберутся силы обоих ханств — Кокана и Бухары, или, идти вперед, занять Ташкент, предупредить своих врагов. Он так и сделал, спасая этим не только вверенный ему отряд, но и судьбу всего края; оберегая честь и достоинство России, потратившей немало денег и крови, чтобы стать твердой ногой на границе степей.

Азиатский завоеватель, вроде Тамерлана, глядя на эту кучку воинов, разбивших свой лагерь на высоком кургане Сары-тюбе, одетых в гимнастические рубахи, в красные кожаные штаны и шапки, прикрытые сзади белыми чехлами, — глядя, говорим, на них, невозмутимый суровый монгол, наверное, презрительно улыбнулся бы. Он никогда бы не поверил, что эта горсть «белых рубах» пришла брать Ташкент, эту твердыню, опоясанную крепкой стеной в 24 версты кругом, вдоль которой расставлено 63 орудия и которую стерегут 30 тыс. защитников; окружность садов простиралась на 70 верст. Действительно, для правильной осады Ташкента требовалась армия не менее 100 тыс.; но у Черняева расчет был иной. О старых солдатах, которые прошли киргизскую степь, мы говорили раньше. И молодые батальоны, например, Туркестанский стрелковый, глядели не хуже; по своему мужественному виду они напоминали боевые войска Кавказа. Все у них прилажено, приспособлено к далеким степным походам. На ремне через плечо у каждого висит бутылка для воды, обшитая войлоком или сукном. Перед боем туркестанцы надевают под правую руку башлык, куда кладут патроны. В мешке у них хранится запас чая, а вместо сахара фунта два изюма: он там дешевле, 2 или 3 копейки фунт, и не подмокнет. На привале или ночлеге чашка-другая чая придает сразу бодрость, подкрепляет силы, хорошо утоляет жажду. Железный котелок для приготовления чая висит особо, в холщовом чехле. Ходят туркестанские солдаты, как нигде; разве только ходили так зуавы в Африке, когда вели войну с арабами. Бывали случаи, что, не найдя воды у колодцев, отряд делал, не останавливаясь, еще один переход, т. е. проходил по 60, по 70 верст в сутки. Такие войска тем и грозны, что являются вдруг, точно из-под земли, там, где их вовсе не ждут. Ознакомившись с верблюдами, туркестанцы зачастую исполняли обязанности верблюдовожатых, причем обращались с этими кроткими и выносливыми животными совершенно так же, как настоящие лаучи.

На рассвете Николина дня Алимкул сделал вылазку. Кроме 15 тыс. конных и пеших ополчений, у него находилась «золотая» рота, составленная из русских беглецов и 12 вновь отлитых из медной посуды орудий по образцу нашего единорога, взятого под Иканом. Алимкул поставил эти орудия ночью за 400 саженей от русского лагеря и, как только рассвело, открыл пальбу разрывными снарядами. Одним из осколков оторвало верх кибитки Черняева, потом расщепило близ стоявшее дерево; в палатку священника, только что собравшегося попить чайку, влетел другой осколок и разбил его стакан вдребезги. Отряд быстро выстроился. С фронта, прямо через рисовые поля, двинулись 4 роты с дивизионом артиллерии (4 орудия), а другая маленькая колонна ударила во фланг. Коканцы не выдержали, смешались, а когда узнали, что храбрый мулла сражен насмерть, и вовсе побежали, покинув 2 пушки. Неприятель скрылся в город. Но эта победа все-таки нам не открыла городских ворот.

В первых числах июня в Ташкент вступила тайно партия бухарцев, и предводитель ее Искандер-бек, родом афганец, принял на себя начальство над крепостью; жителям было объявлено, что скоро прибудет и главное войско. Черняеву не хотелось затевать войну с эмиром, да и отступить он не желал: могли подумать, что наши сробели. Оставалось одно средство: взять город штурмом; Черняев, желая знать на этот счет мнение своих подчиненных, собрал военный совет.

Абрамов советовал пробить в стене брешь и через готовое отверстие штурмовать город. Черняев не соглашался на брешь, потому что противник, не зная, откуда должен ожидать нападения, теперь разбросался по всей стене, отчего в каждом отдельном пункте он слаб, следовательно, его легко сбить; если же заранее наметить место для атаки, то он сосредоточит там и свою артиллерию, и свою пехоту. Тут кстати поручику Макарову удалось незамеченным пробраться садами к самой стене: он вымерял ров, вышину стен и доложил Черняеву, что штурмовать можно, и легче всего со стороны Камелакских ворот, только надо приготовить высокие лестницы. Стены оказались без малого 3,5 сажени. Место, указанное Макаровым, было выгодно еще в том отношении, что здесь именно жили торговцы, расположенные к русским. Между тем Черняев, передвигая отряд с места на место, знакомился с расположением города, что еще более вводило в заблуждение ташкентцев, не знакомых с первыми приемами осады. Приготовления к штурму шли своим чередом: там готовили лестницы, здесь обучали, как их нести, как ставить и карабкаться на стену. Лишь немногие переживали эти дни в тревоге и сомнении; большинство же верило в удачу, в счастливую звезду начальника.

Наступила роковая ночь с 14 на 15 июня 1865 года. В 2 часа утра штурмовая колонна Абрамова из 2,5 рот тихо подошла к садам; за версту сзади двигался майор де-ла-Кроа, еще за ним — подполковник Жемчужников. Колеса орудий были обмотаны войлоком. Солдаты сняли с верблюдов штурмовые лестницы и потащили их на руках, осторожно пробираясь между садами по обе стороны дороги; впереди двигались стрелки. Неприятельский караул, стоявший у самых ворот, даже не заметил, как колонна подкралась к стене. Начинало светать. Охотники с лестницами стояли в сотне шагов от ворот: это были самые удалые туркестанцы, готовые заплатить жизнью, лишь бы побывать на городской стене; опушку садов занимали стрелки, рассыпанные цепью. Священник Малов тихо обходил ряды солдат, благословляя их крестом на предстоящий подвиг. Гробовая тишина царила вокруг сонного города; казалось, он вымер перед кровавой развязкой. Первым попался часовой: заметив белые рубахи, он бросил ружье и скрылся за ограду. Тогда охотники догадались, что в стене должна быть лазейка. Они стали будить караульных штыками, и те, не пытаясь защищаться, бросились к лазейке, завешенной кошмой. Этого только и надо было. По их следам охотники, один за другим, проскочили через отверстие и поднялись на барбет (присыпка из земли для установки орудий), защищавший ворота: в один миг орудия были сброшены, полусонная прислуга переколота. Не прошло и минуты, как остальные охотники с ротмистром Вульфертом вскарабкались на стену по лестницам; с ними поднялись унтер-офицер Хмелев, юнкер Завадовский, Ворота с двумя башнями и пушками были взяты без потерь; когда раздались первые выстрелы защитников, было уже поздно. Наших все прибывало да прибывало; но минутный успех не затуманил голов: одни побежали к воротам, чтобы открыть вход Абрамову, стрелки заняли ближайшие сакли, чтобы прикрыть его вступление. Неприятельский караул, силой около 500 человек, уже разбежался, распространяя всюду тревогу: «Урус на стенах! урус ворвался!» Ротмистр Вульферт с десятком солдат бросился вправо по стене, но на соседней насыпи, защищенной пушкой, уже встретил сопротивление; только после жаркой схватки орудие досталось в наши руки. Тут подошли резервы. Абрамов, собравши около 250 человек, двинулся с ними также вправо, но уже по улице, имея в виду открыть соседние ворота, чтобы впустить колонну Краевского. Скоро он наткнулся на 4 пушки; 200 сарбазов, прикрывшись турами, упорно палили, не жалея зарядов. С криком «ура!» наши овладели этими пушками и пошли дальше. Еще встретили три насыпи с пушками — и те взяли натиском, а прочие были покинуты раньше.