Эта замечательная победа и сражение под фортом Перовским показали явный перевес русского оружия и военного искусства. Наши генералы скоро изучили своего неприятеля, поняли, в чем заключается его слабость. Оказалось, что бухарцы, коканцы и вообще все азиатские войска не имеют духа стать лицом к лицу с русскими войсками; они уклоняются от натиска самой слабой колонны, если она идет на них смело, решительно. Один вид наклоненных штыков приводит в трепет азиатские орды. Появляясь в открытом поле, они стараются окружить наш отряд, отрезать его от воды, отбить табун, нахватать побольше одиночек. В атаку азиаты несутся нестройной толпой; встреченные огнем, особенно картечью, ищут спасения в бегстве. У них есть задор, но нет отваги и стойкости; победа над ними дается легко, хотя такой победе и цена малая: рассыпавшись, азиаты так же легко опять собираются… Что бы закрепить победы, нужно брать у них города и крепости, подчинять своей власти население.

Такой способ ведения войны втягивал русские войска против воли в завоевание края. Как ни желали наши военачальники избежать столкновений, уладить дело мирно, они поневоле должны были идти вперед и вперед, пока не уперлись в горы… Победоносное движение вглубь Средней Азии облегчалось тем, что глиняные крепости, несмотря на высоту стен и глубину рвов, не могли остановить русского солдата; Черняев называл эти крепости «глиняными горшками». Раз, что крепость была взята, защитники уже не думали сопротивляться: они выдавали оружие, сбрасывали туфли и, подобрав полы халатов, бежали, куда глаза глядят. Один вид русского солдата на крепостной стене устрашал толпу ее защитников, не знавших, что такое долг гражданина, честь воина, слава подвига. Все это заменял приказ бека: велено стоять и палить — они палят; велено умирать — они все перемрут, как безответные овцы, без вздохов и стонов; а нет приказа — значит, можно бежать. И крик «Отечество в опасности!» не остановит, не вернет безумную толпу, объятую страхом: такого слова нет и в обиходе туземцев того края.

Сибирские батальоны, наступая вверх по реке Чу, шли навстречу оренбургским батальонам, подвигавшимся вверх по Сырдарье. Первых вел Черняев, вторых Веревкин. Один взял Аулие-ата, другой город Туркестана, и через 3 года после Узун-агачского погрома оба отряда уже соединенными силами брали город Чимкент. Чуйская и Сырдарьинская линии сомкнулись. Мы как бы замкнули степи, вышли на хлебородные места, прославленный еще в глубокой древности. Огромная полоса земли, которая носит название своего главного города Туркестана, тянется в одну сторону на полторы тысячи, а поперек на тысячу верст и упирается краями в горы, покрытые вечным снегом; там, еще дальше, за горами, лежат владения китайцев, полуразбойничий Афганистан и персидские владения. Край совсем особый, со всех сторон замкнутый. Широкие раздольные его степи вдруг переходят в предгорья, потом поднимаются целые горы — то голые, скалистые, то покрытые вековым хвойным лесом; еще выше — ледяные поляны и вечный снег. Тут-то, в этих ледниках, берут начало как большие, так и малые реки Туркестана; они изливают свои воды не в открытые моря, а в озера или же просто теряются в песках. Горные потоки шумят, брызжут, пенятся; зато большие реки, как, например, Сырдарья, Амударья, в своих пустынных берегах омывают тысячи верст. Там, в Туркестанском крае, безводные пустыни чередуются с благодатными уголками, где произрастают самые нежные фрукты, растет хлопчатник, поля покрыты сочной густой зеленью: это оазисы. Она невелики, все наперечет; но из-за них и шла кровавая война в продолжение многих веков, пока не явились воины Белого Царя. Здесь побывал Александр Македонский, здесь основал свое царство Тимур, или Тамерлан, «владыка царей», как он сам себя называл.

Почва в Туркестане больше глинистая или же песчаная, не то солончаковая. Дожди идут редко, сухие ветры губят всякий росток; но в оазисах, как мы уже видели на Хивинском, воду отводят из рек при помощи особых канав (арыков), а скудную почву покрывают особым удобрением. Каждое дерево, каждая травка требует попечения. «Где вода — там жизнь, — говорят в Туркестане, — где нет воды — там смерть». Главная забота земледельца, чтобы хлеб не высох, и если он хороший работник, то его труд вознаграждается сторицей: яровая рожь, ячмень и пшеница дают сам-55, бухарская пшеница и джугара сам-100, просо — 200. На остальном пространстве земля покрывается зеленью только ранней весной; с половины же мая солнце начинает так припекать, что вся трава выгорает. Тощую чахлую зелень можно встретить только около речек и колодцев да в горах. Летом все пусто, мертво; лишь вольный ветер гуляет на просторе, поднимая тучи песка и пыли. И деревья там особые, не более трех сажен высоты. Растет джида — с гладкими листочками и красными ягодами, которыми питаются фазаны; растет еще саксаул — без листьев, и до того крепок, что его не берет ни пила, ни топор; упадет на землю, разобьется в куски — такой хрупкий. Берега Сырдарьи местами покрыты саксауловым лесом на сотни верст; ближе к морю они окружены болотами и зарослями густого камыша, где скрываются барсы, тигры, дикие кабаны.

Самое же страшное в Туркестанском крае не это, а его песчаные пустыни. Их там три: «Кизыл-кум» (Красные пески), «Ак-кум» (Белые пески) и «Кара-кум» (Черные пески); впрочем, есть еще четвертая, так называемая Голодная степь. Далеко, куда ни взглянешь, поднимаются барханы, крутые с одной стороны, покрытые рябью — с другой, наветренной. Песок накаляется здесь до того, что если накрыть его рукой, она покрывается пузырями. В горячем степном воздухе носятся мириады насекомых, а при малейшем ветре поднимается песчаная пыль, которая забивает рот, нос и уши — нечем дышать. Нога погружается в песок по колено; кругом под ногами бегают тарантулы, ползают ядовитые жуки или шныряют скорпионы и отвратительные мохнатые фаланги. Там и сям валяются в пустыне скелеты верблюдов, палых лошадей. Вот таким-то путем шли наши солдаты, когда брали Хиву. Как ни жутко в песках, однако солончаки еще того хуже. В песках можно докопаться до воды; песчаные бугры дают хотя некоторую защиту от ветра, почему киргизы охотно здесь кочуют, даже зимой; в солончаках же ничего нет, кроме противной соленой и едкой пыли: это дно высохших озер. Частым гостем пустыни являются зимой бураны, летом вихри, или смерчи. Низовые бураны не что иное, как метели: сильный ветер поднимает снег, крутит его в воздухе; но верховые бураны — страшные бураны. Даже киргизы, которые проведут вас в самую темную ночь, куда угодно, и те теряют голову. Случалось, люди замерзали в городах, на улицах, возле своих домов. До сих пор киргизы вспоминают рассказы отцов о страшном буране, бывшем 75 лет тому назад (1827 г.): с неслыханной силой он свирепствовал целую неделю на сотни верст кругом. Испуганный скот шарахнулся на север, в Саратовскую губернию, и частью замерз в голой степи, частью свалился в овраги и балки. Много его тогда погибло, более 75 тыс. да около 300 тыс. лошадей и почти миллион овец. Если ветер разыграется летом, тоже беда: песок летит, кружится, саксаул трещит, ломается; все небо покрывается какими-то песчаными облаками; горячий песок бьет в лицо, сбивает с ног. А там вдали несутся навстречу два или три песчаных вихря, точно огромные воронки, конца которых даже не видно. Они быстро кружатся то наклоняясь, то выпрямляясь от порывов ветра, причем отбрасывают облака пыли. Такие вихри ничего не щадят: они уносят палатки, людей, лошадей, верблюдов; скот скачет сломя голову, пока не передохнет или не перекалечится.

Выходит, что большая часть принадлежащего нам ныне Туркестана состоит из пустынь и пастбищ; приблизительно только пятидесятая часть может быть возделана. Если же расширить орошение страны, то можно там прокормить десятки миллионов людей. Это значило бы восстановить былое: почти все пространство между Сыром и Аму было некогда покрыто цветущими полями и садами. Население Туркестана разнородное: тут смешались потомки монголов с соседями и разными другими народностями, временно перебывавшими на тучных пастбищах или хлебородных оазисах. Даже узбеки, о которых было уже сказано, на длинном протяжении страны мало похожи друг на друга: есть, например, совсем как татары — глаза косы, лицо плоское, а борода такая же роскошная, как у персов. Почти все разбойники, но также все мусульманские святые того края из племени узбеков, тогда как духовное сословие вербуется из таджиков. Несмотря на то что узбеки несколько столетий распоряжались страной, они остались простыми честными и лучше держат свою веру, чем прочие народности Туркестана. Сохранилось сказание, что одна принцесса обещала свою руку тому, кто пророет арык через Голодную степь. Узбек добросовестно взялся за эту работу и довел ее до водопада, существующего поныне; дальше вести у него не хватило ни времени, ни сил. Хитрый таджик поступил иначе: он разостлал камышовые циновки вдоль песчаной пустыни, и когда принцесса взошла на башню, он показал ей блестящую полосу точно струившейся воды. Несчастный узбек с отчаяния раскроил себе голову. Из родственных им народов в Туркестане обитают, кроме киргизов, каракалпаки, что на нижнем течении Сырдарьи, и туркмены. Слово «таджик» значит «увенчанный», верно, они когда-то властвовали. Сами они не называют себя таджиками, а «парсиван», и в самом деле мало чем отличаются от персиян; их больше всего в Бухаре, Кокане и Хиве. С первого взгляда легко отличить ловкого и деликатного таджика от неуклюжего узбека. У таджика длинная голова, высокий лоб, умные глаза, лицо румяное, волосы светло-русые и роскошная борода. Это класс имущий: кулаки, купцы, землевладельцы; узбеки работают у них в садах и виноградниках. У таджиков еще сохранились древние поверья. Так, например, они зажигают по ночам костры и прыгают через них, как и у нас на Иванов день. Больные должны обойти три раза вокруг огня, затем уже перешагнуть, также три раза. Если чающий исцеления не сможет это проделать, то должен по крайней мере смотреть на огонь, пока над ним произносятся заклинания, изгоняющие болезнь «к пустыням и озерам». В горных странах существует еще поверье, что на огонь нельзя дуть, ибо нечистое дыхание человека не должно прикасаться к пламени; там гасят лучины размахивая рукой. Сартами называют в Туркестане оседлых жителей городов и деревень; они также сродни персам. Некоторые смешивают таджиков с сартами, называя так все население Туркестана. «Когда гость приходит к тебе и ест твой хлеб, называй его таджиком; когда он будет далеко, можешь сказать, что у тебя был сарт — так порешили их различать, чтоб не обидеть ни того ни другого. Когда киргиз или узбек покидает бродячую жизнь, построит в городе дом и займется промыслом или торговлей, его детей уже называют сартами. Однако язык сартов разнится по месту их жительства: в Ташкенте, в Фергане они говорят по-турецки, в Ходженте и Самарканде так же, как и таджики — по-персидски. Киргизы их презирают; они говорят: «сары-ит», что значит «желтые собаки». Киргиз ни за что не выдаст свою дочь за сарта; он обесчестил бы этим весь свой род. По природе сарты трусливы, лукавы, по языку и по наружному облику похожи на евреев, также любят гешефты, в качестве меняли ростовщиков. Мало-помалу они забираются в горы, где заводят цветущие поселения.