У бывшего дома Витковских стоял «уазик» с синей мигалкой. Милиционеры кучковались вокруг задымленного валуна, среди них штатской одеждой выделялся Виктор Сергеевич Витковский. Он деловито ходил между камнями, отступал к избе, возвращался, оглядывался.
Милиционеры не мешали его священнодействиям. В их жизни это был первый правонарушитель, добровольно согласившийся выдать немалые ценности.
— Товарищ майор! — кинулся один из них к Шевченко. — Еще не сориентировался...
— Вижу, — ответил майор. — Я понятых привез. Как полагаешь, пригодятся?
— Пригодятся, товарищ майор, — почему-то обрадовался милиционер, словно присутствие понятых обеспечивало несомненный успех операции.
«Понятые» разошлись по площадке, посреди которой высился огромный камень. Витковского смущало отсутствие пня, который, он точно помнил, вплотную прижимался к валуну.
— Дело нехитрое, — объяснил Макар Андреевич. — Никто его не корчевал, охотники выжгли. Я тоже, бывало, грелся таким манером, смолье горит отлично. А потом земли надуло, травка зашевелилась. Копать надо.
Из машины принесли лопаты, и дюжие милиционеры с жаром принялись за работу.
...Припекло солнышко.
Вымотались милиционеры.
Уже и Шевченко напластался всласть, а он дядька могучий, и Витковский до майки разделся, и Саня с Димычем свою лепту внесли, а клад не давал о себе знать.
Нервно бегал по кругу Витковский. Он потерял доверие милиционеров и страдал от этого больше, чем в тот момент, когда пришлось расставаться с туго набитым кошелем.
Лопатой орудовал Макар Андреевич Воронков, копал неторопливо, экономно расходуя силы. Вены набухли на сморщенной шее, липли к потному лбу поредевшие волосы. По застарелой привычке Макар Андреевич поплевывал на ладони и снова углублял яму. На утоптанной траве сидела Даша, обхватив руками колени, и бездумно жевала былинку. Из оцепенения ее вывел легкий скрежет, будто металл врезался в гравий. Она вскочила, и ее движение сорвало людей с места. Все столпились возле ямы, из которой торчала спина Воронкова.
Макар Андреевич попросил совковую лопату и стал черпать ею «гравий». Это были самые разнообразные зеленые кристаллы: то коротышки с ноготь, то крепыши с палец — отборные самоцветы.
— Ну вот, — глухо обронил дед Макар, — приехали!
(3) Рассохи. Август 1988 года
Земля надежней швейцарского банка хранила добычу Воскресенского прииска. Да и что значат какие-то семьдесят лет, когда время делится на геологические эры?
Изумрудам ничто не могло повредить, они не портятся, не тлеют, как недолговечные изделия рук человеческих. Вот и саквояж, их слабая оболочка, превратился в прах, а камни...
Неуютно было на душе у Сани.
Странно чувствовал себя и Димыч. Вроде бы надо радоваться, что сокровища найдены, а радости нет. Ну нет, и все.
Даша, ожидавшая, что изумруды должны выглядеть как на витрине ювелирного магазина, не сдержала восклицания:
— Какие замызганные!
Никто не отозвался. И только Витковский воспринял эти слова как личный упрек.
— Это сырье, — снисходительно к возрасту Даши сказал он. — В руках мастера им цены не будет.
Витковский помолчал и меланхолично добавил:
Был королем я только в сновиденье.
Меня лишило трона пробужденье.
Даша подняла на него вопросительный взгляд. И он послушно ответил:
— Шекспир. Концовка восемьдесят седьмого сонета.
