Макар Воронков не отрывал взгляда от окна. Он был одет в светлый плащ, выбрит и пострижен и внешне ничем не напоминал узника Лидингенхейма.

Напротив в купе сидел Розерт. Он не докучал разговорами — это тоже входило в его план, и даже подремывал, разрешая себе расслабиться, поскольку за пленника не беспокоился. Отборные парни из его свиты занимают соседние купе, а слух у них — дай боже каждому музыканту! Да и Макарка вряд ли отважится на побег.

На крупных станциях часто проверяли документы. Бумаги Розерта производили впечатление на служак вермахта. В полупустое купе никто не напрашивался, хотя вагон был забит отпускниками, возвращавшимися в зону оккупации офицерами и солдатами.

На перегоне Эперне-Париж гитлеровцев поджидала большая неприятность. Партизаны разобрали железнодорожное полотно, и состав обессиленно замер, выпуская облака пара и дыма.

Едва из вагонов высыпали вооруженные солдаты, с двух сторон резанули партизанские пулеметы.

Началось столпотворение.

Звенели стекла, купе насквозь простреливалось. Конвой, если кто и уцелел, на помощь не спешил. Штандартенфюрер и его пленник чуть ли не в обнимку лежали на полу вагона.

«Так вам, так вам, — злорадствовал Макар. — Весь бы гадючник передавить!»

Не обращая внимания на стоны раненых, герои французского похода в испуге покидали купе.

Розерт тоже не выдержал. Словно буйвол, он волок за собой чахлого Макара, хрипя и ругаясь.

Передние вагоны уже занялись огнем. Замолчали крупнокалиберные пулеметы на охранных площадках — партизанские гранаты расшвыряли их обслугу.

В этом хаосе разрывов и посвиста пуль Макар и Розерт, кланяясь и припадая к земле, благополучно добежали до мелкого оврага у железнодорожной насыпи.

— Шнеллер! — скомандовал Розерт, порастерявший в этой огненной свистопляске русские слова. Он первым упал в овраг, увлекая за собой Воронкова. Рухнув на него, Макар ожидал скорой зуботычины, но немец не шевельнулся.

— Шнеллер!.. — тихо повторил Розерт, приоткрыв неживые глаза. Пуля из меткого автомата успела-таки снять с него фуражку и поцеловать в голову. Струйка крови, выбегая из-за уха, окрашивала шею и прижатую к ней пятерню Розерта.

Макар некстати пожалел «старого приятеля», а пожалев, осерчал на себя. Но добить Розерта он не смог, хотя «вальтер» образца 1938 года перешел в его руки.

После подземного путешествия они еще не виделись и, встретившись, обрадовались друг другу.

— Ну надо же, — досадовал Димыч, — и как меня угораздило забыть фонарик! Если бы не тот мешок... Фу, как он напугал меня, до сих пор поджилки трясутся.

— А я думал, ты ничего не боишься, — сказал Саня. — Я даже не заметил, что ты испугался.

— Ну да... Ты просто в темноте не разглядел.

Спокойный, рассудительный Саня и горячий, эмоциональный Димыч во многом дополняли друг друга. Может быть, сами они пока этого не сознавали, но им было хорошо вместе счастливо переживать недавние страхи, просто болтать, неспешно прогуливаясь по городу. Заговорившись, Саня не сразу понял, что его окликнули.

Рядом, в трех шагах, стояла Даша.

— Мальчики, мальчики, — затараторила она, — как вы мне нужны! Скажите, вы согласны мне помочь?

Ребята переглянулись.

— Понимаете, папа поручил мне очень важное дело, надо отнести одному человеку батарейки к транзистору. И непременно сегодня, — она вздохнула. — Сам он не может, срочная работа, а батарейки обещаны. Что скажете, рыцари? Готовы ли вы меня сопровождать?

Ее левая бровь подрагивала — верный признак того, что Даша проверяет, как действует ее обаяние.

— Да хоть сейчас... А куда идти?

— За город.

— К деду Макару? — спросил с надеждой Саня, зная, что Дашин отец служит лесничим и Макарово озеро входит в границы его участка.

— Ага, — улыбается Даша. — Что, слабо́?

— Отчего же... — смутился Саня. — Ты как, Димыч? Это, кстати, за Нечаевским логом, можно заглянуть.

Димыч не успел открыть рот, как Даша перехватила инициативу:

— Обещаю райский уголок и золотого деда. Ну?

И Димыч клюнул.

— Через час на автовокзале, — Дашины каблучки стучали уже далеко, а Димыч растерянно глядел ей вслед.

— Не втрескайся, — счел своим долгом предупредить Саня.

— Не боись, — успокоил товарищ. — Невооруженным глазом видно, что вакансий нет. А кто это дед Макар?

Уж тут Саня разошелся!

Димыч слушал его, слушал и сказал:

— Если этот сундук...

— Саквояж, — поправил его Саня.

— Я и говорю, саквояж... Если его найти, знаешь, сколько это будет денег! Наверное, на спасение Байкала хватит.

— Хватит, — подхватил его мысль Саня.

— Слушай! — сказал Димыч упавшим голосом. — А если господин ротмистр этот жив остался и выкопал изумруды?

Но Саня отверг его сомнения без раздумий.

— А на кой черт тогда нужен был Макар Розерту? Он ведь шпионил на Урале, узнал, что Вологжанина уже нет. А сам сунулся — тык-мык, тайга велика...

— Верно, — облегченно вздохнул Димыч и замолк.

Теперь он был Сане не просто товарищ, а хороший друг. Ведь только друзьям доверяют сокровенные секреты.

Не зная, почему ребята захотели сначала навестить Нечаевский лог, Даша настояла на своем — только на обратном пути: сделал дело, гуляй смело.

Макара Андреевича не узнать, принарядился: на темном пиджаке гвардейский значок, медали. Батарейкам он удивился, не скрыв радости.

— Ну, Дарья, у тебя не отец, а министерство социального обеспечения. А я-то думал, чего он приемником моим интересуется. Молодец! И вы, ребята, молодцы, а то чаевничать бы мне одному в свой день рождения.

Так вот почему батарейки нужно было доставить непременно сегодня. Подарок!

— И сколько же вам, дедушка? — хлопает ресницами Даша.

— А сколь не жаль — все мои.

— Ну шестьдесят...

Дед прыскает в кулак, выжимая смешок.

— Ай да гадалка! Ты, Дарья, не пропадешь...

— Нет, правда, — поддержал Димыч, — вам, Макар Андреевич, больше не дашь.

— Вот и славно, — петушком прошелся по кругу дед, — мне больше и не надо, хорошо сохранился.

И тут же посерьезнел:

— За добрые слова — спасибо, а восемьдесят свои чувствую каждой жилкой. Как ни крути, а скоро судный день... А пока, гости дорогие, прошу к столу!

Димыч наладил приемник, и Макар Андреевич принялся потчевать гостей. Они наслаждались свежими лепешками, макая их в цветочный мед, пили смородиновый чай. Вкуснота!

Даша пыталась говорить с Макаром Андреевичем по-французски, он робко вспоминал полузабытые слова, беспомощно разводил руками. Ребята не вмешивались. Саня язык подзапустил, да и Димыч улавливал только общее направление разговора.

Безмятежно горел костер.

Слышно было, как плескалась в озере рыбешка.

И вдруг словно несколько бензопил разорвали тишину — к озеру, яростно газуя, выкатились три мотоциклиста на красных «Явах». На головах блестели круглые, как у космонавтов, шлемы, тела втиснуты в короткие курточки из черной кожи.

Пришельцы слезли с пьедесталов и скинули шлемы. Теперь их можно было разглядеть.

Были они какими-то одинаковыми и вместе с тем резко отличались друг от друга. Один кряжистый, ладно скроенный парнюга, другой небольшой, узкоплечий, с маленьким личиком. А третий — обычный ГОСТ, такой если выделится в толпе, то разве только обритым наголо шишкастым черепом. Но он-то и был предводителем — видно по тому, как остальные оборачивались на него, ожидая команды.

Было что-то в мотоциклистах такое, от чего Димыч весь напружинился, а Саня нахохлился, замер. «Вот так, наверное, — пронеслось у него в голове, — начинаются войны». Пересилив прилив страха, он поднялся, не выпуская из рук суковатую палку, которой ворошил огонь в костре.