– А то и вообще замять, – проследовав за ходом мыслей Вика, добавил Антон, наблюдая за Герой, развернувшей целую спецоперацию в карманах брюк майора.

– Не будем мы никуда звонить и ни о чем договариваться, – сказал Литвинов, одарив чародейку хмурым взглядом. – Дурачков включим и так пойдем. Пока мы в своем праве, а там будет, как будет.

– Согласна, – поддержала майора Гера, откопав в его кармане свои сигареты. Закурив, она хотела спрятать пачку, но чудо Литвинов выразительно открыл рот, наверное, изображая рыбу, которой не хватало воздуха.

– А тело? Вдруг они и, правда, его заберут? – спросил Антон.

– Пусть берут, – ответила Гера. Передумав отчитывать Литвинова за наглость, она сунула ему в рот сигарету и даже подкурила ему. – Нам оно, скорее всего, бесполезно. В крайнем случае, я легко до него доберусь.

Вик неодобрительно посмотрел на нее, но спорить не стал. Антон и тем более не стал спорить, и просто уткнулся в монитор. Литвинов же пока только раздумывал над этим, и чародейка открыла окно.

– Темнишь ты что-то. – Майор зажал сигарету в зубах и, поправив кобуру, стал рядом. Взгляд его был обращен в окно, но аура красноречиво указывала на то, что он сам что-то темнил, что было очень мило, но текущего дела не касалось.

– Мне не нравятся чары, – прямо призналась Гера.

– Это я и так понял, – сказал Литвинов, сбив пепел на напоминавшее коноплю растение, подаренное чародейке в честь ее возвращения на работу отделом нравов, или, как его еще называли, отделом наркош. – Что еще?

Про себя Гера усмехнулась и, повернувшись к майору, также мысленно вручила ему очередную фольгу от шоколадной медальки за феноменальную подозрительность, высосанную из пальца.

Впрочем, подозрительность, как и паранойя, были весьма полезными качествами, особенно в той профессии, которой и чародейка, и майор зарабатывали себе на жизнь. Однако Гера не спешила с выводами, и Литвинова ждало разочарование.

– Я голодная. – В отличие от своего майора после посещения Татьяны Сергеевны и Карима она выпила всего лишь кофе, и ее пустой желудок туго принимал не только информацию, но и любимые барбариски.

Литвинов тоже повернулся к ней и смерил своим фирменным тяжелым взглядом, не переставая при этом кусать ни в чем не повинный фильтр сигареты. Аура его перекатывала все оттенки подозрений, и чародейка, с энтузиазмом ввязавшаяся в очередную зрительную дуэль, приготовилась падать в обморок под впечатлением качественных скачков фантазии майора в плане приписывания ей всяких интриг.

– Знаешь, Герочка, я что-то тоже проголодался. – Вик с несчастным видом пригладил седую копну волос, из-за тянувшего через окно сырого ветра никак не желавшую лежать, как надо. – Давайте пообедаем вместе, да я, наверное, пойду домой, чтобы вам не мешать работать.

Яство под дивным названием "Перепелиное гнездо" успело просесть сто раз, и Литвинов с полчаса поражал публику ближайшей к участку забегаловки своими скотосвинскими манерами, и еще минут пятнадцать поражал лично чародейку, обходя все в том же районе их участка каждый киоск в поисках сигарет.

Причем, проблема была не в том, что тех сигарет, что курил майор, не было. Проблема была в том, что не было сдачи с двух пачек, а три пачки Литвинов брать принципиально не хотел, как и жвачку с зажигалкой на сдачу.

С горем пополам отработав-таки положенную сдачу, Литвинов с чистой совестью распрощался с Виком и отдался в руки чародейки, телепортировавшей его и Антона к уныло стоявшей в тумане церкви.

Гера задумчиво пробежала взглядом облупленные скульптуры "Веры" и "Надежды", симметрично расположенные над входом. Во времена войны, вошедшей в историю как переворот, многие люди искали убежища в подобных местах, искренне веруя, что стены храмов и церквей могли их защитить. Стоило ли говорить, что под завалами, которые находились за безопасной чертой города, по сей день лежали останки тех, которых не спасла от чародеев ни вера, ни сам Бог.

– Стоять! – Литвинов прихватил ничего не подозревавшую чародейку за край плаща и потянул, как за поводок.

Мда… Ненадолго же хватило доброй песенки Литвинова! Героем-то он был, конечно, но совместительству и жутким хамом!

– Опять руки распускаешь? – глянув через плечо, вкрадчиво справилась Гера. Пожалев свой плащ, она не стала вырываться, но невидимая рука исключительно ради выравнивания баланса вырвала у майора сигарету прямо изо рта.

Убийственный взгляд с обещанием отомстить за сигарету опалил чародейке затылок, но Литвинов сдержал порыв праведного гнева, хотя и не выпустил ее плащ.

– Без ху*ни! – процедил он почти чародейке на ухо.

– Олег! – муркнула Гера, подмигнув Антону, чей праведный гнев в связи с распусканием рук майора омрачал ясную голубизну его глаз. – Ну какая…

– Без ху*ни! – перебив ее, грозно повторил Литвинов. – Никаких упоминаний членов, – принялся перечислять он, – красивых помад или блесток, – с особой мужской интонацией подчеркнул майор. – Просто молча делаешь свою работу. Ясно?

– И какую же это работу, не подскажешь? – язвительно уточнила Гера.

– Незаметную чародейскую! – с расстановкой произнес Литвинов и выпустил ее плащ.

По-мужски сдержав слезы над сгинувшей в тумане сигаретой, майор взмахнул пальто и, обогнув Геру, храбро дернул дверь церкви.

По большому счету он был прав, но чародейка, имевшая свою историю, связанную с религией, просто не могла обещать майору, что будет паинькой.

Туман будто на зло Литвинову прилип к Вельме и следом за ней проскользнул в церковь. Времена, когда она носила обычную шляпу вместо вызывающей остроконечной, а Усов в силу смазливости еще даже до ее прихода в отдел принимался за чародея, канули в лета, и монашки с перекошенными лицами спешно начали креститься, шарахаясь от Вельмы в разные стороны.

– Шалом! – с очаровательной улыбкой поприветствовала их чародейка, приподняв при этом шляпу.

Она сто пудов знала, что вместо шляпы у нее на голове должен был быть платок, а вместо черных джинсов с металлическими заклепками по бокам – юбка, но именно их отсутствие и прибавляло чародейке особенного настроения, принятого наивным Усовым за хорошее.

А как же иначе? Чародейка же провела ночь с ним! Как же после его пенисных тыков туда-сюда она могла быть в ином настроении?

Однако Литвинов, дитя проницательности и глубокого цинизма, стянул губы в тонкую линию и разогнал желваки, ведь старший лейтенант откровенно был дураком, которому, вероятно, уже после сорока светила Виагра: у его любимой Вельмы было не хорошее настроение, а наоборот – прилично дурное. И, на его месте, Литвинов бы не фантазировал о второй ночи с чародейкой, а держал бы кулачки за то, чтобы то самое прилично дурное настроение не поспособствовало по прибытию их в участок очень хорошей порции вазелина с обязательным жестким массажем анального отверстия а-ля от Звягинцева, сто пудов державшего руку на пульсе текущего расследования.

"Сраная, бл*дь, шляпа!" – выругался про себя Литвинов, кинув убийственный взгляд на тот самый предмет гардероба Вельмы, мало того, что дерзко выступавший меткой дьявола в святых стенах церкви, так еще и при крошечном участии Усова подаренной лично им. – "Убери ее на х*й!" – в приказном тоне мысленно передал майор чародейке, явно решившей нажить себе неприятностей.

Впрочем, майор сам был виноват, ведь говоря чародейке "Без х*йни!", он как-то выпустил из вида шляпу, да и вообще внешний вид Вельмы целиком.

Чародейка между тем оглянулась и, пакостно сверкнув глазами, коснулась пальцем кончика носа. Игриво так! Чуть еще усмехнувшись, чтобы побольше позлить Литвинова, но шляпа, тем не менее, начала преобразовываться в миленький платочек. Убогий, правда, но для церкви в самый раз.

Внутреннее убранство Чесменской церкви, как и в принципе любой другой отличалось строгостью и простотой. Майор передернул плечами, обводя взглядом местную публику. Он носил крестик столько, сколько себя помнил, меняя в течение лет только цепочку, но назвать при этом себя верующим, или таким уж знатоком религиозных тонкостей Литвинов не мог.