Литвинов насупился и разогнал желваки. Сказать, что ему так уж было стыдно за то, что он сунул свой майорский нос в жизнь Вельмы, причем, вопреки ее желанию, он не мог.

Вообще, вспоминая те свои действия, в смысле поездки в Ростов и Румынию, что в принципе было для Литвинова, человека не очень мобильного, из ряда вон, майор приходил к выводу, что все то было каким-то наваждением, которое он не мог объяснить.

Да, рыть он начал осознанно, но далее… Так ли он управлял всем? Или же кто-то невидимый направлял его, сделав тем самым Литвинова неким инструментом, который должен был просветить Вельму, а когда этого не произошло, все тот же невидимый сделал это сам, сдав майора с его новыми познаниями чародейке?

Впрочем, в данный момент Литвинова это вовсе не волновало, ибо он был зол и твердо намерен положить конец тому неудобству, что доставляло ему поведение Вельмы. И пох*й, что, имея полное право на него злиться, чародейка могла превратить его в козла или в отбивную!

– Перестань! – со всей строгостью, на которую только был способен, приказал Литвинов. – Что сделано – то сделано! Хочешь ты того или нет, но теперь ты знаешь правду! Так что давай…

– Что? – перебила Вельма, вызывающе вздернув подбородок. – Поблагодарить тебя? Попросить сопроводить меня к семье, чтобы поговорить по душам?

– А почему нет? – так же вызывающе кинул ей Литвинов, распаляясь все больше в связи с непробиваемым упрямством чародейки, ну никак не понимавшей, что он не семью ее хотел перетирать, а помириться с ней.

– Почему? – Чародейка сунула руки в карманы не по сезону тонкого плаща. – Дай-ка подумать… – С самым серьезным видом она задумчиво облизала губы, чуть подкрашенные темно-вишневой помадой. – Может быть, я не такая толстокожая, какой меня считают, и не горю желанием услышать, что такое проклятое отродье, как я, не хотели знать? Что я вообще не должна была родиться? Такое тебе в голову не приходило?

При любых других обстоятельствах Литвинова бы глубоко тронула внезапная откровенность Вельмы, причем откровенность по факту, а не с драматичными бабскими соплями, но конкретно в тот момент майор был решительно настроен двигаться дальше по личному минному полю чародейки.

– Нах*й тогда ты это носишь? – спросил он, ткнув пальцем аккурат в то место на груди Вельмы, где из-под белой рубашки выглядывал золотой медальон.

Лицо чародейки осталось опасно неизменным. Она вытащила руку из кармана, и зловеще натянула ниже свою остроконечную шляпу, которую Литвинов ей же и подарил на пару с Усовым. Янтарь в ее глазах зловеще полыхнул, и майор уже приготовился к худшему, но Вельма лишь повернула голову чуть вправо.

– Вик! – негромко позвала она. – Он весь твой!

Дверь тут же открылась, и в комнату спешно вошел старый чародей – тяжелая артиллерия, к которой Вельма не постыдилась прибегнуть, дабы избавить свою дражайшую персону от общества пренеприятнейшего майора, то бишь Литвинова.

– Ай, Олежа! Олежа! – сразу же запричитал Вик. – Ну, как же так, а? – всплеснул он руками. – Вот и что бы ты делал без Герочки?!

– Х*ерочки! – рыкнул Литвинов, гневно запустив бутылкой в то место, где еще секунду назад стояла Вельма.

Вик не дал бутылке упасть и расплескать остатки воды, и с помощью чар отправил ее в безопасное место. По ходу, старого чародея нисколько не задело, что Вельма вот так просто свалила, и он уже вовсю предвкушал, как будет воплощать в жизнь то, ради чего его и позвали.

– Давай, Олежа, одевайся! – Вик засуетился около тумбочки с одеждой Литвинова. – Ты, наверное, голодный! Я тебе супчик сварю!

– Не хочу я супчик! – капризно огрызнулся Литвинов, принимая от Вика свою рубашку, к слову, очень несвежую и плохо пахнувшую.

– Олежа, я не спрашиваю, хочешь ты супчика или нет, – учительским тоном ответил старый чародей и, собрав кобуру и пальто Литвинова, придвинул к нему ботинки. – Тебе, между прочим, еще и аппендицит удалили! А это, мой дорогой, не шутки!

– Что мне удалили? – взревел Литвинов, выкатив глаза и, следуя своей неподражаемой логике, схватился за свое мужское достоинство, то бишь член.

– Аппендицит. Это такая совершенно не нужная гадость, – терпеливо пояснил Вик. – Давай, Олежа, одевайся!

По поводу того самого "что", то бишь аппендицита, Литвинов ревел еще с час, и даже овощной супчик Вика не смог остановить поток его возмущения. Он-то думал, что Вельма его в нормальную больницу притащила, а оказалось, что ей взбрело в голову уложить его на койку подпольной клиники, да еще и отдать его, беззащитного и ох*енно сексуального, в распоряжение мясника Айзека (гея, между прочим), очевидно, вторым именем которого было Удалю Аппендицит и все прочее, что плохо лежит или торчит. А Литвинов, между прочим, был еще молод, и все его лежавшие и торчавшие части были ему и самому нужны, даже если они находились в плохом состоянии!

Неугомонный Вик, принявший близко к сердцу произошедшее с Литвиновым, окопался в его шкафу, где бесстрашно вступил в бой с одеждой. Сам же Литвинов, несмотря на дурное настроение, тоже успел совершить подвиг, и даже не один: он не только тщательно вымылся, побрился и расчесался, но и обрезал ногти на ногах.

Прошлепав босиком на кухню, Литвинов достал из холодильника бутылку водки, а из шкафчика стакан, в котором сидел большой таракан. Вытряхнув последнего в раковину, Литвинов сел за стол и плеснул себе пол стаканчика. Супчик – супчиком, а водка все же была калорийнее.

– Пффф!

Водка, что называется, не пошла и, забрызгав все на расстоянии приличного плевка, Литвинов вытаращился сначала на стакан, а потом на бутылку. Неужели водка пропала? Он же ее только купил!

– Вот сука! – выругался Литвинов, вспомнив вежливую продавщицу, которая втюхнула ему до слез паленую водку. – Бл*дь такая! – буркнул он и потянулся к сигаретам. – Кхееее!

От первой же затяжки в груди будто бомба взорвалась, и Литвинов исключительно усилием воли не дал бронхам (а то и легким) вылететь изо рта. Тут-то до него и дошло, где была зарыта собака.

– Она это специально сделала! – рычал он, истерично вышагивая по кухне взад-вперед. – Чтобы извести меня, бл*дь! Окончательно!

Резко свернув по направлению к коридору, который вел в комнату, Литвинов, вне себя от ярости, схватился за открытую припотолочную кладовку, и начал подтягиваться. Причем, хорошо так подтягиваться. Более того, до этого он успел неплохо поотжиматься, а еще ему необъяснимым образом хотелось бегать. Ну, в смысле, как на тренировке. Можно было даже и с грузом прожитых лет.

Вик, сидевший за столом, посмотрел на Литвинова с неким одобрением: пить не мог, курить тоже, зато спортом начал заниматься. Чем не повод был для одобрения?

– Олежа, – миролюбиво начал старый чародей, отложив в сторону пару новейших носков, которые он героически нашел в шкафу, – это наверняка временный побочный эф…

– Специально! – перебил Литвинов, не столько сексуально напрягая мышцы, сколько смешно дергая ногами. – Специально! – повторил он. – Я это знаю! Она мне так мстит! – с чувством выплюнул Литвинов в заключение своей гневной тирады.

– Олежа! Ну будь справедлив! – Вик решил зайти с другой стороны. – Ты ведь и правда поступил нехорошо. Герочка просила и тебя, и Антона не делать…

– Ага! – снова перебил его Литвинов. – Вот только Усову сиськи ее достались, а мне аппендицит!

Он спрыгнул на пол и подошел к столу. Где-то в глубине души Литвинов знал, что Вельма не сделала ему ничего дурного, по крайней мере, намерено, но курить-то хотелось страшно.

– Олежа, вам надо помириться! – Вик разложил носки на столе и выразительно посмотрел на Литвинова. – Будь мужчиной и изв…

– Думал об этом! – в третий раз перебил Литвинов, оперевшись руками на стол. – Но если я ее за волосы схвачу, она ж меня точно кончит! – с самым серьезным видом добавил он.

Вик открыл рот, чтобы, видимо, прояснить Литвинову некоторые моменты, которые тот не дал ему высказать, но передумал и обреченно вздохнул. В конце концов, если в свои почти сорок один Литвинов считал, что примирение с женщиной предполагало таскание ее за волосы, то кем таким был старый чародей в свои слегка за шестьдесят, чтобы с ним спорить!?