Я смеюсь про себя, эта знакомая потребность выбить дерьмо из кого-то наконец ослабевает во мне. Я должна чувствовать себя хорошо еще несколько недель. У меня есть другие пороки, на которые я могу положиться до тех пор.

Когда я собираюсь уйти, трое оставшихся мужчин нервно оглядываются. Они не знают, что делать, но, когда они приходят за мной, я стою на своем, более чем готова к новым действиям.

— Чего вы ждете, мальчики? — говорю я, протягивая руки в знак приглашения. — Это обед, а как же десерт? Вот это настоящее удовольствие.

Что я могу сказать? Некоторым девушкам нравится бунтовать с татуировками, наркотиками и алкоголем. Вот так вот выбивать вечное дерьмо из хищников — мой порок, и я ни на что его не променяю.

Они двигаются быстрее, приближаясь ко мне с решимостью заставить меня заплатить за то, что я облажалась с их друзьями. Мое сердце бешено колотится, заставляя меня чувствовать себя более живой, чем когда-либо, когда я провожу языком по своим сливовым губам, приветствуя возбуждение.

Они идут ко мне треугольником, по одному с каждой стороны и один спереди.

Я широко улыбаюсь, мои пальцы снова скользят по костяшкам пальцев. Я не знала, чего ожидать от переезда в Рейвенвуд-Хайтс, но не могу отрицать, что у него есть свои преимущества.

Парень впереди достигает меня первым, и я не колебляюсь. Я ныряю под его руку, когда она летит мне в лицо, и тут же отбрасываю ногу, мои обутые пальцы ног сталкиваются с его драгоценностями в короне. Он падает, как мешок с дерьмом, стонет в агонии, но, прежде чем я успеваю радоваться, меня сзади хватают за руки.

Вместо того, чтобы нервничать, я использую это в своих интересах. Я прислоняюсь к нему спиной, занося ногу в еще одном диком ударе и ударяя ею под подбородок третьего парня. Он тут же падает, и, когда парень крепче сжимает мои руки, я шлепаю каблуком на шпильке по его ноге.

Он тут же отпускает меня, и я разворачиваюсь, моя рука летит к его лицу точно так же, как я делала это с ручным парнем. Мои кастеты щелкают по его глазнице, и когда он падает, я подхожу близко и близко, ухмыляясь, когда вижу идеальные очертания черепа прямо под его глазом. Это как бесценное искусство, совершенное во всех отношениях.

Я смотрю на свои кастеты, как гордая мама-медведица. Вытерев кровь, я целую самую макушку черепа, и, когда я выхожу из переулка, мой смех отражается от каждой стены, эхом отдаваясь эхом позади меня, как девиантная насмешка.

Наконец я добираюсь до тускло освещенной улицы в другом конце переулка и обнаруживаю, что мой матово-черный Ducati терпеливо ждет меня. Я перебрасываю свой длинный конский хвост через плечо и хватаю шлем, прежде чем надеть его на голову.

Перебрасывая ногу через Ducati, я чувствую, как мои кожаные штаны стягиваются к моей заднице, и я оглядываюсь назад в переулок, чтобы найти пятерых парней, которые стонут и медленно встают. Я не могу не смеяться снова. Я не знала, что смогу сразиться с пятью парнями одновременно. Думаю, мы постоянно узнаем что-то новое о себе.

Прежде чем они успевают прийти в себя, мой высокий ботинок ударяется о подножку, и я выпрямляю байк. Включив зажигание, я чувствую под собой знакомый рокот его гордого двигателя.

Уходи отсюда, Уинтер. Это не то место, где ты хочешь, чтобы тебя поймали на том, что ты остаешься дольше, чем необходимо.

Мне этого никогда не будет достаточно. Я выиграла этот байк в пари в прошлом году, и это лучшее, что я когда-либо делала. Мой Ducati — мой лучший друг. Пока он у меня есть, он дает мне возможность всегда быть свободной, и, хотя я застряла в системе еще на два месяца, эта крошечная частичка свободы, которую я получаю от своего байка, для меня абсолютно все. Кроме того, он чертовски гладкий и сексуальный, так что какой девушке в здравом уме это не понравится?

Когда мужчины встают, я опускаю козырек шлема и наклоняюсь вперед, чтобы схватиться за руль. Моя рука нажимает на педаль газа, и, словно молния, мой Ducati летит по улице, оставляя после себя лишь беспорядок и чертовски хороший урок.

Мой Ducati мчится по улицам Рейвенвуд-Хайтс мимо массивных стеклянных городских зданий. Я вижу свое отражение, когда пролетаю мимо каждого здания, искаженного и резкого, и улыбка играет на моих губах. Назовите меня эгоистичной сукой, но нет ничего лучше, чем видеть себя на байке. Изгиб моей задницы состоит только из кожи, когда я наклоняюсь вперед и хватаюсь за руль своими высокими ботинками, которые предупреждают ублюдков не связываться со мной. То, как моя укороченная майка развевается на ветру, демонстрируя мой подтянутый живот, и мой черный шлем с уродливым изображением черепа сбоку. Я люблю это. Мне нравится все в том, кто я есть, кроме одной большой вещи.

Я одна из многих приемных детей, желающих быть где угодно, только не там, где они есть.

Я прыгала из дома в дом с тех пор, как родилась. Забавно, как легко тебя можно вернуть домой, когда ты невинный ребенок, у которого нет ничего, кроме милых кудряшек, больших розовых щечек и улыбки, которая могла бы покорить сердце любого приемного родителя. Но как только ты достигнешь этого ужасного подросткового возраста и окажешься в большем количестве проблем, чем кто-либо имеет право быть, тебя снова и снова отталкивают, забывают и ненавидят. Я даже не могу сосчитать, в скольких домах и школах я побывала. Но что я точно знаю, так это то, что это моя последняя.

Через два месяца мне исполнится восемнадцать, и тогда я буду свободна. Я выйду из системы и смогу построить свою жизнь. Хотя я на самом деле не знаю, что произойдет, потому что, чтобы что-то сделать из себя, мне нужно окончить школу, и я могу гарантировать, что эти ублюдки, с которыми я сейчас живу, вышвырнут меня, как только закончатся их чеки. После этого поступить в другую школу с моим послужным списком будет практически невозможно.

Это должна быть моя последняя школа. Я должна заставить это работать… как-то.

Я приехала в этот дерьмовый городок три дня назад, а завтра я начинаю учиться в Академии Рэйвенвуд-Хайтс. Несколько лет назад мысль о том, чтобы пойти в новую школу, была чертовски пугающей, но сейчас это больше похоже на обычное утро понедельника.

Не знаю, как мне удалось попасть сюда. Должно быть, были натянуты какие-то серьезные ниточки. Эта школа для богатых детей, и в последний раз, когда я была зачислена в подобное место, у них была какая-то дерьмовая программа общественных работ, куда брали менее удачливых учеников. Я уверена, что это будет та же самая сделка, а это значит, что с самого начала я получу их сочувствующие взгляды и ехидные комментарии.

Я не могу ждать. Это будет взрыв… нет.

Хотя я не могу сказать, что она чем-то отличается от любой другой школы, в которой я была. Я всегда была «бедной приемной девочкой» или «проблемной девочкой», которую нужно держать подальше. Куда бы я ни пошла, всегда одно и то же. Нет смысла пытаться очистить мое имя, потому что по большей части это правда. Родители других детей боятся меня. Они не хотят, чтобы я тусовалась с их драгоценными малышами, они не хотят, чтобы я ладила с их сыновьями, они просто хотят, чтобы я ушла, но трахни их. Я здесь не для того, чтобы произвести впечатление на других людей. Я здесь, чтобы закончить школу и выбраться отсюда.

Становится поздно, и вместо того, чтобы отправиться прямо из ада в свой восемнадцатый дом, я делаю крюк. Длинный путь означает, что я избегу неизбежного бреда от Айрин и Курта. Они ненавидят меня, но мне все равно. Я тоже их ненавижу. Они придурки. Между нами, как будто заключено молчаливое соглашение. Я держусь подальше от них, и в конце месяца они обналичивают чек. В любом случае, прошло всего два месяца, что только показывает, насколько они отчаянно нуждаются в деньгах. Если бы Курт не был так зависим от алкоголя, а Айрин отошла от игровых автоматов, они, вероятно, не оказались бы в таком положении. На самом деле, я даже не знаю, как они оказались в таком положении. Конечно, должен быть красный флаг напротив их имен.