— Поэтому и взяли меня тогда в райком! — мягко возразил Зобову Роман Иванович.

Тот усмехнулся, покрутил жилистой старческой шеей, словно галстук душил его.

— А что может, сударь, сделать партийный работник хотя бы вот в данном случае? Тут ведь не разговоры нужны, не агитация, а оперативная помощь специалиста. Да-с!

И положил на край стола лист бумаги и карандаш, строго приказав своему бывшему студенту:

— Вот извольте-ка, товарищ секретарь, составить рацион кормления скота. И колхозу конкретно поможете, и для вас самих польза будет. В райкоме сидя, забыли, поди, как это делается…

Оба ветеринара улыбнулись и с затаенным торжествующим выжиданием уставились на Романа Ивановича, а Боев, головы не поворачивая, съязвил полушутя:

— К лицу ли, Петр Поликарпович, зональному секретарю на такие мелочи размениваться! Его дело руководить, командовать, покрикивать на нас…

Потирая холодной рукой лоб, чтобы остудить себя несколько, Роман Иванович спокойно осадил его:

— Я, Савел Иванович, хоть и зоотехник, но по нынешней должности своей обязан в первую очередь не скотиной, а людьми заниматься. Петру Поликарповичу, может, и простительно не знать этого, а уж вам-то нет! Кормов доставать надо спешно, а не рацион из гнилой соломы сочинять.

— Вы много нам их отвалили, кормов-то? — сердито поднял нос Савел Иванович.

— А сами вы пробовали поискать?

— Поискать! — усмехнулся Савел Иванович. — Да их во всем районе, кормов лишних, днем с огнем не найдешь.

— К соседям съездили бы, а может, в другую область…

Савел Иванович покраснел и надулся, Зобов демонстративно принялся составлять кормовой рацион, а оба ветеринара, склонившись над бумагой, разом заскрипели перьями.

Роман Иванович сходил в бухгалтерию навести кое-какие справки, а когда вернулся, все четверо уже сидели в раздумье над картой земель колхоза, разложенной на столе.

— Вот взгляните, Савел Иванович, и вы тоже, конечно, товарищ секретарь! — застучал вдруг Зобов длинными ногтями по карте. — Больных коров мы предлагаем пасти летом вот здесь и здесь. За время пастьбы помещение, где они сейчас находятся, надо будет переоборудовать и дезинфицировать. А новое для молодняка необходимо строить вот тут, в лесу. Больной скот изолируете на будущую зиму вот здесь. И года через два-три, я ручаюсь за это, болезнь в стаде будет ликвидирована полностью.

План был простым и единственно возможным. Но Роман Иванович с горечью подумал, что останется этот план на бумаге, если будет опять председателем Боев.

Савел Иванович, как бы утверждая его в этой мысли, проворчал угрюмо, отходя к окну:

— Плановать легко! А вот откуда мы на новый коровник денег возьмем? Да и кто за этим планом наблюдать станет? Кабы вы нам зоотехника прислали, тогда другое дело…

Оба ветеринара горестно задумались, а Зобов беспомощно развел руками:

— Где его сейчас, зоотехника, возьмешь? Нету лишних в области!

И покосился на Романа Ивановича:

— К тому же бегут некоторые со своих должностей…

Дверь широко отворилась вдруг. Через порог тяжело шагнул бледный, испуганный Левушкин. Не видя ничего со свету, он водил из стороны в сторону головой, как сыч, ища вытаращенными глазами председателя.

— Что там опять у вас? — так и привскочил навстречу ему Боев.

— Беда, Савел Иванович! Вилами чуть не запорола Настька Кузовлева…

— И чего вы с ней не поделили! — снова садясь, уже спокойно сказал Савел Иванович. — Напугал ты меня, Василий Игнатьич. Я думал, со скотиной что случилось…

— Ограбили среди бела дня! — чуть не плача, закричал Левушкин. — И все она! Подговорила баб увезти сено мое.

— Куда?

— На ферму.

— Да говори ты толком! — рассердился Савел Иванович. — За что же вилами она тебя?

— Али ты не знаешь, Савел Иванович, какая она бешеная? Ведь целый воз хапнула! Взаймы, говорит. Ишь ты какая!

Роман Иванович встрепенулся вдруг обрадованно:

— Василий Игнатьевич, а ты и вправду сено это взаймы колхозу дай.

— Так что же это получается, товарищи! — будто не слыша, обиженно заморгал глазами Левушкин. — За мое же добро да мне же и под ребро…

— Ну уж и под ребро, — усомнился Савел Иванович. — Это она постращала только. А насчет добра, не твое оно это добро, ежели разобраться. Ты где косил его? В Зарудном? Кабы сразу я об этом узнал, не видать бы тебе этого сена. А ты по ночам его тайком накосил, на колхозной пустоши…

— Под снег ушла все равно там вся трава!

— Да потому и ушла, что кинулись многие, как и ты, для своих коров косить, а для колхозных скосить пустошь эту времени не хватило…

— Выходит, Савел Иванович, не будет мне от вас никакой защиты! — горько вздохнул Левушкин.

— Нет, Василий Игнатьич, в этом деле ты на меня не облокотишься.

— Стало быть, что же? У суда придется мне защиту искать!

Савел Иванович глянул быстро на Романа Ивановича, потом перевел отяжелевший сразу взгляд на Левушкина.

— Мы вот тут разберемся, по каким таким причинам у нас падеж на фермах. Может, обоих судить придется — и тебя, и Настасью Кузовлеву. А сейчас иди на ферму да народ собирай. Приезжие товарищи поучат вас порядку — как за скотом ходить.

Глядя перед собой остекленевшими в испуге и злости глазами, Левушкин недвижно, словно замороженный, стоял так долго, что о нем успели позабыть. И лишь когда стукнула дверь, все подняли головы и вдруг заметили пустое место там, где он стоял.

— Не удавился бы! — безучастно пожалел его Боев.

Роман Иванович круто встал.

— Одного понять не могу я, Савел Иванович, почему терпите вы его на этой должности до сих пор?

— Снять недолго, — даже глаз не оторвал от бумаги Боев и спросил вызывающе: — А кого поставишь? Одни не хотят, другие не могут…

— Да любую доярку ставь, и то больше толку будет, чем от Левушкина. Я вот вам сейчас найду кого поставить, раз сами не можете.

Уже застегивая крючки на обдерганной шинели, Роман Иванович сказал всем:

— На совещании, значит, встретимся.

— Мне туда незачем! — отмахнулся Боев. — Ежели дело у тебя ко мне какое, говори сейчас, а то домой уйду я. К двум собраниям готовиться надо, хошь пополам разорвись.

— На совещании доярок ты обязан быть! — потребовал Роман Иванович. — Может, что и подскажут люди тебе…

— Подсказчиков много у нас, да толку от этих подсказок мало, — заворчал Боев и уступил нехотя: — Ладно. Приду.

Все на фермах возмущало Романа Ивановича — и заморенный скот, и духота, и грязь, и выцветшие прошлогодние обязательства в красных рамках, прибитые, словно в издевку, на покосившихся воротах коровника.

Но еще горше возмутили его придавленность и тупая покорность в лицах людей. Доярки сами, видать, больше всех испугались того, что натворили утром. Одни, завидев начальство из райкома, попрятались по углам, другие каменно молчали при встрече, третьи не поднимали виноватых глаз. Даже бедовая Настасья Кузовлева и та, ожидая кары, встретила Романа Ивановича с помертвевшим лицом.

— Нечего мне говорить с вами, товарищ Синицын, — ответила она тихо и обреченно на все его расспросы, — судите, коли виновата…

— Да никто вас не собирается судить, Настасья Кузьминична, — пытался ее успокоить Роман Иванович, — я только узнать хотел, зачем было вилами Левушкина стращать, коли его и правление могло к порядку привести…

Настасью передернуло всю от этих слов.

— Нам от Савела Ивановича веры нет, и мы к нему жаловаться не пойдем! — с ненавистью выдохнула она. — Савел Иванович не нам, а Левушкину верит, потому как тот партийный. А кабы он нам верил, не голодала бы скотина сейчас и падежа не случилось бы…

— Это как же так?

— А вот так!

Настасья отвернулась и пошла прочь, не желая больше говорить, но, раздумав, остановилась.

— Травы и картошки у нас, товарищ Синицын, в прошлом году столько под снег ушло, что всей скотине хватило бы до самого лета.

— А Савел Иванович при чем тут? Что он мог сделать?