— Будут, — согласилась я. — Если ничего не изменить.

Достала из ларца, в котором хранила свои записи, свиток и протянула брату.

— Читай!

Похоже, не только Помила учила сына. С листа бегло переводить без привычки трудно, но Кудрет справился. Зачитывал мои наблюдения с пояснениями, как исправить можно. Хоть и старался эмоции не выказывать, но время от времени то поглядывал на меня удивлённо, то бровь заламывал: «Что, так можно было?»

А ведь не было в том свитке ничего невероятного. Корма запасать. Сейчас в степи трава по пояс. Декады через две пожухнет и завянет под жарким солнцем и суховеем. Если сейчас выгнать народ на сенокос, то живность не будет зимой от голода дохнуть. Болеют зачастую от тесноты и отсутствия привычки соблюдать чистоту вокруг жилья. Сколько крыс и мышей шныряет между юртами, разнося заразу, сколько куч мусора навалено в стойбище для их благоденствия. Выделить рабов с тележками — и пусть ежедневно собирают и вывозят отходы куда-то подальше за околицу. Или как тут окраина называется? Руки всем мыть обязательно несколько раз в день. Прям приказом кагана вменить. Целителями обеспечить каждое крупное стойбище, а тем, в свою очередь, проводить обучение травниц и повитух.

Много чего было в списке само собой разумеющегося, на мой взгляд, обыденного для жизни в столице Южно-Русского царства, вычитанного в свитках учёных и услышанного от знающих людей, но непонятного и непривычного для моей новой родни. Кому тот мусор мешает? Руки мыть, тратя драгоценную воду, которой порой даже на чашку чая нет? Загоны для овец и так строят из жердей, чтобы не разбежались по степи. Траву запасать? Так она в степи и зимой есть, если южнее откочевать. Пусть немного, так на то и зима. Зачем менять то, что предки веками в традиционные устои выстрадали?

Надо отдать должное правителю — слушал терпеливо, не перебивал, виду не подал, что что-то не нравится. А когда Кудрет окончил чтение, спросил:

— И с чего начать посоветуешь, Хранительница?

— С чистоты и сенокоса.

Каган задумчиво покивал каким-то потаённым мыслям, а потом объявил волю свою.

— Вот ты и займись этим. Зеки-ага поможет. Кудрет тоже. Можешь брать людей, коней, денег сколько надо, — сказал и осёкся. Похоже, мысль о предстоящих тратах немного остудила размах властителя. — Хм, денег дам, но в меру. Покажи, как советы твои смогут людям моим помочь.

Ментин-каган давно уже вышел из юрты, а я всё ещё сидела, глядя в открытый дверной проём, словно оглушённая. И все тоже молчали. Не принято перечить вождям. Чревато это для ослушавшихся. Даже если ты дочь правителя и Хранительница степи, небом назначенная.

Трусливая мыслишка юркой мышкой металась в сознании: «Посоветовала на свою голову!». «Инициатива наказуема», — всплыла в сознании ярким лозунгом не очень понятная, но отчего-то показавшаяся крайне уместной фраза. Вот оно надо было мне высовываться? И вдруг чётким ответом жар, вспыхнувший в районе солнечного сплетения, разогнал сомнения — надо. Не просто надо, а доля у меня такая. Миссия.

Не то забытые, не то нездешние слова, невесть откуда вплетающиеся в мысли, раздражали, но при этом я знала, что именно они правильно и точно называют происходящее. Торжественно и громко, как слова жреца в храме. Думая так, понимаешь, что надо вставать и делать.

Хлопнула в ладоши, привлекая внимание, и объявила через Дуню:

— Не время спать. Собираем совет. Думу думать будем, как волю солнцеликого исполнить.

И вот уже побежал стражник за Зеки-ага — какой совет без его мудрости, — споро зачёркала писчая палочка по новому листу пергамента, записывая, что, кому, как и когда делать, а вскоре и вода в чайнике закипела, дабы могли взбодриться назначенные отвечать перед Метин-каганом за благополучие степняков.

— Дарья, вспомни, ты Хранительница Степи! Тебе не нужна помощь чародейская. Достаточно самой приказать, и всё сладится по желаемому.

Ерофей с чувством опустил пиалу на стол. И как только не раскололась?

«Вспомни!» — мысленно передразнила я молодого посла. Рада бы приказать, так не делают же. В рот смотрят, ждут, что я такого скажу, что всё разом изменится к лучшему: больные выздоровеют, голодные насытятся, бедные разбогатеют одним днём. А вот фиг вам, граждане!

— Знаешь, — начала я думать направленно, чтобы парень меня чётко понимал. Разобралась уже, что когда мысли на эмоциях, как молнии в ночном небе, мечутся, считать можно только состояние. — В одном свитке, что дед подсовывал, готовя к поездке, прочитала такие слова: «Не дай голодному рыбу. Он съест её и когда вновь проголодается, то будет ждать от тебя ещё. Дай ему снасти, научи пользоваться ими — и тогда он всегда сможет накормить и себя, и своих близких».

— И что? — не поняв, куда я веду разговор, переспросил Ерофей.

— А то, что проведи я сейчас сенокос своими силами, от меня этого будут ждать и на следующий год, и все последующие. Пока силы мои не иссякнут. Пусть сами потрудятся, а я помогу только. И ты поможешь, и другие одарённые, что живут в степи. Не так уж их и мало. Может ведь вой чародейский траву на срез под корень заклясть?

— Хм… а ты знаешь такое заклинание? — удивлённо вскинул брови собеседник и потянулся рукой к затылку, но вспомнив, что невместно послам ответ там искать, руку отдёрнул.

— Так в том помощи у тебя и прошу, — я склонила голову, выказывая уважение к знаниям бывшего студиозуса. — Может, вспомнишь что подходящее?

— Хитруля, — ласково улыбнулся Ерофей, незаметно дотронувшись до кончиков моих пальцев. И понизив голос так, что и я с трудом услышала, пообещал: — Я постараюсь, лапушка.

— Ещё дай нам людей посольских, что знают, как сено правильно сушить и в стога метать. Знаешь, наверное, что просто скосить траву недостаточно, её ещё и сохранить до зимы нужно. Я уже попросила уважаемого Зеки-агу, чтобы распорядился в стойбищах таких найти. Наверняка есть среди рабов сельчане бывшие. Они будут учить кочевников.

— Кто рабов слушать станет? — грустно вздохнул парень. Ерофею, как и мне, было неприятно видеть, что земляки в неволе томятся. Но изменить это пока было не в наших силах. Одним днём такое не изменишь. Даже если денег собрать и выкупить всех несчастных, то новых закабалят.

— Те слушать станут, кто не захочет терять зимой скот, хоронить детей и стариков своих, умерших от голода, кто захочет сам дожить до следующей весны.

Наверное, если бы я смогла вслух сказать, то звучали бы эти слова жёстко и внушительно, но мыслеречь лишена эмоциональной окраски. Разве что ладонью по столу прихлопнуть, но невместно это юной женщине. Пусть и звание Хранительницы носящей.

— Понял тебя, Хранительница. Сделаю всё, что в силах моих, дабы помочь народу солнцеликого Метин-кагана, — официально-строго завершил нашу встречу посол.

После чего встал, коротко поклонился и вышел из моей юрты в сопровождении Кудрета.

Зеки-ага, сидевший в отдалении и следивший за переговорами с помощью Дуняши, которой я наказала озвучивать меня как можно точнее, пересел поближе.

— Не понимаю, зачем нам посольские? Что мы, сами не справимся? — высказал своё мнение советник.

— На следующий год у нас будет возможность справляться самим. Там и узнаем. А сейчас непомерную гордыню стоит усмирить и принять помощь с благодарностью, — ответила я и протянула старику пиалу с чаем. — Угощайся, мудрейший.

«Ох, нелёгкая это работа — из болота тащить бегемота!» — который день вспоминается забавная фраза в ответ на любое сопротивление в изменении бытовых устоев.

Вновь и вновь каждый старается напомнить, что я Хранительница.

Не я, граждане! А та девочка, что жила в этом теле до меня. Это её боги милостью такой наградили. Или проклятием наказали. Только со стороны кажется, что всё легко и просто. «Махнула царевна правой рукой — озеро сделалось. С кувшинками цветущими, с камышом и осокой по берегам. Махнула левой рукой — лебеди белокрылые полетели над головами. Покружили малость, сели на воду, да поплыли парой, глаз радуя». Такое только в сказках бывает, а на деле ни одному чародею не по силам. Разве что иллюзию создать — царя да гостей его на пиру порадовать.