А дела в МГУ у Олега обстояли неважно, его грозили исключить за то, что не вносил плату за обучение. Поскольку стипендии не было, жить приходилось впроголодь — на остатки от солдатских сбережений и небольшую помощь матери.

Однажды Махнев поинтересовался — почему Олег так любит солдатскую одежду, на что Лаврентьев ему ответил просто — другой нет. Василий Алексеевич расстроился и стал прелагать деньги взаймы. А Олег стеснялся брать у генерала, пока тот не пообещал, что скоро жизнь Лаврентьева изменится к лучшему. Махнев оказался не только добрым, но и обязательным человеком.

Вскоре специальным постановлением правительства Олегу назначили сталинскую повышенную стипендию и освободили от платы за обучение. Стараниям Махнева его вселили в трехкомнатную квартиру на набережной Максима Горького, комнату обставили мебелью, снабдили посудой, а по списку Лаврентьева ему приобрели нужные и редкие книги для научных разработок. В его квартире появился человек с ведомостью, предложил ему расписаться и получить огромную сумму — три тысячи рублей.

С разрешения Министра просвещения ему дали свободное расписание, и Олег «перепрыгнул» с первого курса на третий. Организовать учебу помог проректор Вовченко, который на своих лекциях по химии так объяснял студентам действие водородной бомбы: землю заливают жидким водородом и все живое замерзает.

К Олегу прикрепили трех преподавателей — физика, «англичанку» и математика. От первых двух пришлось отказаться, а вот с математиком — будущим академиком Александром Самарским — сложились хорошие, творческие отношения. Они вместе составили и решили дифференциальные уравнения для защитных магнитных полей.

Эта работа дала начало идее так называемых «магнитных ловушек», — нового варианта реактора, который он разработает и доведет до логического конца…

Казалось бы, жизнь поворачивается к нему своей лучшей стороной, но так только показалось. Курчатов, похоже, разобрался в странном поведении Олега во время первой встречи и назначил ему вторую — в Кремле. А Лаврентьев заболел, температура поднялась до 40 градусов, за ним прислали машину и увезли в кремлевскую больницу, где он провалялся две недели. Курчатов же уехал и больше они так и не встретились…

Правда, главный атомщик страны его не забыл и посоветовал своему сотруднику Игорю Головину привлечь студента к экспериментам по плазме в Институте атомной энергии. Теперь его день уплотнился до предела. Он вставал на рассвете, работал над своей ловушкой, потом занятия в университете, эксперименты у Головина.

Экспериментаторы занимались в основном «пинчами» — самосжимающимися разрядами в газах, которые Олегу показались бесперспективными, что и подтвердилось в дальнейшем.

Была там и установка, предложенная Сахаровым и Таммом, основанная на термоизоляции плазмы полем.

«Для меня это было большой неожиданностью, — рассказывал Олег Александрович, — при встречах со мной Сахаров ни словом не обмолвился о своих работах по термоизоляции плазмы… Я думал, что к той идее мы пришли с Сахаровым независимо друг от друга, оказалось же, что моя сахалинская работа навела его на мысль о термоизоляции полем… Удивительно, что поняв мою идею и реально использовав ее в совместных с Сахаровым разработках, Тамм не смог разобраться в предложенном способе ее реализации».

Действительно удивляет, что многие «киты» науки «не врубились» в его идею и отвергали предложения Лаврентьева с порога. Но были и счастливые исключения. У Головина Олег встретил академика Льва Арцимовича, главного экспериментатора по «термояду». Арцимович читал сахалинскую работу Олега и удостоил ее самых высших похвал. Он даже настоял, чтобы об Олеге и его идеях рассказали в научно-популярном фильме. Вскоре такой фильм вышел на экраны.

А у Лаврентьева уже были готовы расчеты по ловушкам, все было доведено до «железок» и составлена экспериментальная программа. Министерство одобрительно отнеслось к этому, и стали звонить Курчатову, но на этот раз заболел Игорь Васильевич и заболел надолго. Работа попала на обсуждение к Головину, и завязался бурный спор, во время которого Олег доказывал и доказал-таки свою правоту. В результате родилась странная справка, в которой Головин признает, что «сахалинское письмо Лаврентьева инициировало рождение советской программы исследований по управляемому термоядерному синтезу…», а по поводу ловушки было небрежно сказано, что «дефектов в модели Лаврентьева не обнаружено».

Сказалась, по-видимому, ревность Головина к более перспективным, чем «пинчи», ловушкам настойчивого студента.

Еще более печальная история произошла с теорией ловушек, которая попала на отзыв к главному теоретику по «термояду» академику Михаилу Леонтовичу, признанному авторитету.

Обсуждение пошло по той же схеме — идея так увлекла академика, что он сам начал расчеты для ее обоснования. Но плотность плазмы, считал Леонтович, мала и «термояд» не пойдет. Отверг Михаил Александрович и недавно возникшую идею Олега — реактивный плазменный двигатель для космических ракет.

Лаврентьев стал спорить с ним с такой горячностью и упорством, что Леонтович решил— перед ним «чайник», «шизик» — изобретатель. Они потом встречались еще много раз, и академик признал правоту Олега, о чем и сообщил ему.

А когда студент лихо решил одну трудную задачу, стал приглашать его к себе в аспиранты. Он во многом помог Олегу, но своего первого официального отрицательного отзыва не аннулировал, по-видимому, из-за самолюбия. Это задержало, как считает Лаврентьев, работу над ловушками лет на пять.

Настырный студент раздражал многих ученых, у которых были свои идеи, слаженные коллективы и готовые наработки — оригинальными идеями и упорством в их «пробивании». Считалось, что за ним стоит министерство, а может даже и сам Берия, чей, кстати сказать, псевдоним был «Лаврентьев».

А после ареста и расстрела этого палача житья Олегу не стало вовсе. С него сняли «допуск» к секретным работам, и он не мог уже попасть к Головину. У Лаврентьева настала пора дипломной работы, но ему не дали научного руководителя и диплом он «сделал» самостоятельно.

К тому же его лишили повышенной стипендии, а оставшиеся деньги отняли, как плату за обучение. Лаврентьев пробился к новому декану физфака, но тот развел руками: «Ваш благодетель умер. Что ж вы хотите?». В тот же день он написал письмо Хрущеву, и вскоре его вызвали в ЦК. Там проконсультировались с Арцимовичем и после его очень лестных отзывов помогли со стипендией.

Но на работу после окончания МГУ к Головину он не попал, хотя была предварительная договоренность — вдруг «не оказалось» вакансий. Он мог устроиться в университет, но не по специальности, а заниматься Олег хотел только «термоядом». Такие исследования тогда проводились лишь в двух местах — «курчатовском» институте и в Харькове.

Бросив московскую квартиру, Лаврентьев отправляется в 1956 году в Харьковский физтех. Здесь его уже ждал «сюрприз» — директор физтеха Синельников сразу же огорошил его вопросом: «Что вы там не поделили с Головиным?» Оказывается кто-то из курчатовского института уж позвонил в Харьков и упредил: «К вам едет скандалист и автор путанных идей».

Были и еще звонки — конкуренты магнитных ловушек не стеснялись, старались утопить «выскочку», в чем и преуспели. Олегу не предоставили даже рабочего места, а в общежитии поселили в комнату, где было 12 человек. Совершенно случайно он узнал, что есть подпольная в буквальном и переносном смысле слова группа исследователей, занимающаяся «термоядом» в самых поганых условиях.

Олег рассказал им о своей идее и они немедленно переключились на нее. Работы не финансировались, ко всему тому руководитель группы был «на ножах» с директором. После ряда успешных экспериментов группу разогнали, а стенды разгромили.

Под давлением ЦК Синельников выделил-таки смехотворную сумму — 10 тысяч рублей — на дальнейшие эксперименты. И В 1958 году Лаврентьев соорудил первую ловушку С-1. Результаты опытов были обнадеживающие, о чем Олег доложил на конференции по физике плазмы. Об этом же он написал статью и отослал в московский научный журнал, где ее зарубил «темный» рецензент, приславший только через год безграмотный ответ. А статью Олег все же опубликовал на украинском языке.