— Барана? А почему именно сейчас они его разделывают?! — удивился Захид.
— Так принято у нас. Гости в такое время года не так уж часты. Весной — это да, комиссия за комиссией жалует на джайляу, думаешь — уж скорее бы закончился окот. Тогда устаешь от гостей, а сейчас... гость в дом — радость в дом.
Хола взяла супру — скатерть из сыромятной кожи — и вышла.
Захид снова прилег, взял в руки свежий номер «Гулистана», что лежал на кошме возле ящика, и начал листать.
— Не скучаете, товарищ Акрамов? — спросил чабан, войдя в юрту.
— Да нет, журнал вот свежий смотрю.
Чабан скинул с плеча чекмень, сел на другую курпачу, поджав под себя ноги. Захид залюбовался стариком. Глаза — живые, острые. Носит ата пышные усы, густые брови делают его лицо строгим. Голова гладко выбрита, в широкой, как лопата, бороде блестят редкие седые нити. Но что особенно бросается в глаза, так это его руки — большие, сильные, натруженные, точно у кузнеца.
— Сколько же вам лет, Шермат-ата? — спросил Захид, отложив журнал.
— В позапрошлом году той справлял, значит, нынче уже шестьдесят пять.
— И всю жизнь чабаном?
— С тринадцати лет. Начинал с чулика[24]. Три года был перерыв, на войну уходил.
— И хола всегда с вами?
— А куда ей деваться? Раньше бывало уедет в кишлак рожать, а как ребенку исполнится месяц-полтора, снова возвращается. Теперь дети выросли, внуки пошли, так что самым любимым ребенком у нее остался я.
«Да разве дашь такому палвану[25] шестьдесят пять, — подумал Захид, — самое большое — пятьдесят с лишним. А силен, как буйвол, руку сжал — до сих пор болит».
— Куда же Джавлиев ушел? — спросил он.
— Сыну помогает. Пусть тренируется, а то числится зоотехником, а с какой стороны к овце подойти, не знает. В этом доме он не гость.
— Слышал я, — сказал Захид, желая польстить чабану.
В юрту вошли сын чабана и Юсуф с блестящими от жира руками. Захид стал рассматривать Раима. Он был молод, худощав. Брови, как у отца, густые, ершистые, на губах — пушок.
— Я пойду, ата, — сказал Раим, немного посидев с гостями, — отара далеко ушла.
— Иди, сынок...
Захид и Юсуф пробыли у старика часа три. Чабан, пока не накормил тандыр-гуштом, не отпустил гостей. Выходя из юрты, Захид увидел голову только что забитой овцы. В ее ушах тускло поблескивала бирка — такими обычно клеймят совхозных овец. «Неужели для нас ата прирезал совхозную овцу», — подумал Акрамов, и эта мысль неприятно поразила его. Казалось, и сам он стал соучастником преступления. Он был здесь новичком, да к тому же гостем, и потому не знал, как теперь поступить!
— Много овец в отаре, ата? — спросил Захид, увидев рассыпавшихся на джайляу животных.
— Полтысячи овец да триста ягнят.
— А я подумал, что больше тысячи, — сказал Захид.
— Добра без счета не бывает, — неопределенно ответил старик, нахмурившись. Он повернулся к Юсуфу и, видимо, желая перевести разговор на другое, сказал: — Посмотрел бы мой мотоцикл, что-то уж очень шуметь стал.
— В другой раз, ата, — ответил Юсуф, — нам с товарищем Акрамовым ехать пора.
— Ну, ладно, — согласился старик. — В следующий так в следующий.
— У него и мотоцикл есть? — спросил Захид Джавлиева, когда они, попрощавшись с гостеприимным хозяином, отъехали от юрты.
— Мотоцикл?! — усмехнулся Юсуф. — У него две «Волги». На старой сын — председатель рабкоопа — ездит, а на «ГАЗ-24» — сам.
— Вот как! — удивленно воскликнул Захид.
— Старик, если захочет, может запросто собственный самолет купить. Только подскажите, где их продают.
— Он что, миллионер?
— Не миллионер, но и не бедняк. Богатство его некраденое, Захид Акрамович, руками его золотыми нажитое. Посчитайте сами — за каждые две сотни приплода ему дают девять штук ягнят как премию. Сорок-пятьдесят в год. И так лет десять подряд.
— Так у него же целая отара получается! — сказал Захид. — Если эту отару «обратить» в звонкую монету, пожалуй, еще три «Волги» можно купить.
— Не знаю, — ответил Юсуф, — я над этим не думал.
— Когда породнитесь с ним, — сказал Захид, — точно сыр в масле кататься будете.
— У старика не больно-то разгуляешься, — скряга! Чем богаче становится — тем жаднее. Даже дочь родная, Азада, и та заметила.
— Да, странное существо человек, — сказал Захид. — Чем больше ему дается, тем большего он требует. Жадность и алчность, между прочим, часто порождают преступления.
— Ну, старик не из таких, конечно. Прежде всего он работяга. Да и для гостя ничего не жалеет.
— Потому и заколол совхозную овцу?
— Схватил, видно, первую попавшуюся, Захид Акрамович. Не беспокойтесь, бирку он перевесит на свою. Сколько было ревизий, ни одна еще недостачу у него не находила.
— А личных его овец кто-нибудь считал?
— Сколько раз пытались внезапно явиться с такими проверками, ничего не выходило. В горах действует беспроволочный телефон. Чабаны тоже не дураки, собственные овцы пасутся там, где их и шайтан не отыщет. «Чаканы»[26] называются эти отары. И один аллах знает, кто их пасет, за какую цену.
Тракт стал оживать, то и дело попадались встречные машины. В том месте, где к тракту примыкал проселок, ведущий из седьмого отделения, на асфальте отпечатался пыльный след колес грузовика. И, судя по ширине оттиска протекторов, машина въехала на тракт тяжело груженной. Все это в долю секунды отметил про себя Захид.
— Нажмите на газ, Юсуфджан, — попросил он, — попытаемся догнать транспорт, что вышел недавно на дорогу.
— Шерсть уплывает? — сразу догадался тот.
— Я не знаю, что на машине везут, но причины для подозрения есть. Назову те, что видны даже непрофессионалу. Первое — ширина оттиска шин. Это говорит о том, что машина тяжелая. Второе — совхозные машины шли бы вниз по тракту, в сторону райцентра, а эта идет в «Чинар». Третье — для шоферов «Чинара» время слишком раннее, а эта спешит. Впрочем, все может оказаться и иначе.
— В нашем совхозе нет машин с таким рисунком шин.
— Вот видите, друг, — улыбнулся Захид, — оказывается, вы наблюдательный человек. Теперь слушайте дальше. У грузовика подшипники правого переднего колеса имеют люфт, шоферу за это дело полагается «строгач» и прокол в талоне.
— Ну, такие тонкости мне не по зубам, — сказал Юсуф.
— Эту неисправность может заметить любой опытный шофер, достаточно ему вглядеться в «восьмерку» на дороге...
Машину они догнали недалеко от кишлака. Это был, как и предполагал Захид, старенький грузовик, в кузове которого высились большие тюки, обернутые паласами, из-за заднего борта торчали спинки трех стульев, стойки от юрты. Все это в нескольких местах было перехвачено прочной бельевой веревкой.
— Ошиблись, Захид Акрамович. По-моему, кто-то из чабанов уезжает, — разочарованно сказал Юсуф.
— В кишлаке проверим. — А когда мотоцикл обогнал грузовик, Захид крикнул: — Не ошиблись. Пассажир в кабине не похож на чабана.
Остановились возле чинары и стали ждать грузовик... Вскоре он появился. Остановился сразу за чинарой. На площадке для стоянки машин. Из кабины вылез грузный смуглый мужчина с выпуклыми, как у рыбы, глазами и крупным носом на блестящем лице. Он, не дожидаясь, пока Захид подойдет, хрипло закричал:
— Можно было и за кишлаком остановить!
— Там воды нет, ака. А у вас мотор перегрелся. Ассалом алейкум, — поздоровался Акрамов, подойдя к кабине, где все еще сидел водитель.
— Ваалейкум, ака, — ответил тот неохотно. Он взял ведро, что висело на гвозде под кузовом, и проворчал: — Самовар, а не мотор, чуть что — сразу кипит.
— Участковый уполномоченный лейтенант Акрамов, — представился Захид, пропустив мимо ушей реплику шофера. — Прошу ваши документы.
— Пожалуйста, — тот вытащил из кармана путевой лист.
— Откуда едете?
