— Давайте откровенно, Юсуф, — сказал он, не отвечая на приветствие. — Вы, думаю, зашли ко мне по какому-то делу, а не просто для того, чтобы справиться о здоровье?

— Верно, по делу, и очень серьезному.

— Слушаю вас.

— Скажите, Захид-ака, вы считаете меня своим другом?

— Товарищем.

— А разве это не одно и то же?

— Конечно, нет. Товарищей у меня много, а друзей... двое-трое...

— А вот я считал вас близким другом, Захид Акрамович, — сказал Юсуф, — верил вам. Но, оказалось, ошибся.

— Давайте обсудим все по порядку, — предложил Захид.

— Давайте.

— Я вас не предал, никому о вас худого слова не сказал, ничего недостойного в отношении вас не совершил.

— Не совершили? А это как назвать? Весь «Чинар» знает, что Азада — моя невеста, а теперь... Вы опозорили меня перед людьми. Разве настоящий джигит так поступает?!

— Азада вас не любит, об этом весь «Чинар» знает, кроме... вас.

— Странно, целый год встречалась со мной и вдруг... не любит.

— Странно другое — вы за все это время не захотели понять, что нелюбимы ею.

— Уезжайте отсюда, товарищ лейтенант, не ломайте моего счастья! — голос Юсуфа дрожал, он поднялся. — Я буду бороться за нее.

— Сюда я приехал не по своей воле, — ответил Захид, — и оставлю «Чинар», когда прикажут.

— За этим дело не встанет, — с угрозой произнес Юсуф. Уже уходя, зло прокричал: — Обязательно прикажут!

— Но даже тогда Азада не достанется вам.

Дел было много, да кроме того хотелось быть в курсе расследования, и Захид без конца звонил в районное отделение милиции, справлялся, что нового сообщил им уста Нияз, каковы результаты повторной экспертизы. Не заметил, как наступил вечер.

Он решил обойти кишлак, закрыл кабинет и вышел на крыльцо. На верхней ступеньке задумчиво сидел Маджид-тога.

— Отдохните, Захидбек, — предложил секретарь. — Погода в эти дни совсем не летняя. Такого я что-то не припомню на своем веку. Видите, тучи...

Из-за Кугитанга в сторону вершин Байсун-тау, цепляясь за острия скал, плыли тяжелые тучи. Но дышалось легче, чем утром и днем. Казалось, яблони и урючины в садике ожили, выпрямив поникшие ветки.

Во дворике Маджида-тога было чисто, уютно. Когда хозяин и Захид устроились на чарпае в ожидании чая, из репродуктора, висевшего на дереве, раздался громкий голос диктора. Местное радио начинало вечернюю передачу. Сначала было сообщение о различных новостях в районе и области, а под конец выпуска вместо обычной сводки погоды передали предупреждение: «На отгонных пастбищах ожидаются сильные грозы!» Диктор трижды повторил эту фразу.

Подобные сообщения приносят овцеводам тревоги и волнения. Грозы в горах — это особенно опасно!

Ни один, даже самый мудрый чабан не решится предсказать, над какой из сотен долин разразится гроза, где обрушится на горные склоны ливень, вызовет сель, от которого в мгновенье ока ничего не останется на джайляу.

— Небо в горах, брат, так же коварно, как и некоторые горянки, — прокомментировал сообщение диктора тога. — Грозы могут такое устроить... Но... говорят, сначала еда, потом деловая беседа. Прошу, — он протянул гостю пиалу с чаем.

Не успел Захид полакомиться ароматным жареным мясом, которое только одним своим видом и запахом вызывало аппетит, как зазвонил телефон. Разыскивали Акрамова. Майор Махмудов приказал лейтенанту немедленно выехать к Шермату-ата и узнать точное местонахождение Халдара-бобо.

— Срочное задание? — спросил Маджид-тога.

— Нужно немедленно увидеться с Шерматом-ата. Я пойду, тога. Спасибо за хлеб-соль.

— Жаль, не удался наш ужин.

— Теперь уж в другой раз, — сказал Захид.

...Из «Чинара» Акрамов выехал, когда над кишлаком уже опустились сумерки. Прежде чем отправиться в дорогу, он заехал в гараж и заправил мотоцикл. Все это отняло более получаса. Он миновал брод, и вскоре дорога пошла по дну ущелья.

В прошлый раз он проезжал здесь днем, и теперь пытался разглядеть запомнившиеся отметины — глыбу странной формы, камень особой раскраски. Но сейчас все глыбы и все камни, попадая в полосу света, были желтыми.

Вскоре блеснула и первая молния, осветив небо и горы, четко обозначив вдали зубчатку главного хребта. Захид увидел, что на склонах соседних адыров, словно клубы дыма, стелются черные тучи. Спустя минут десять молнии начали вспыхивать по всему небу и так часто, что казалось, он находится не на горной дороге, а в громадном цехе электросварки. В их свете Захид видел, как тучи скатываются все ниже и ниже. Отчетливее слышались раскаты грома. И чем выше к этим тучам поднимался мотоцикл по горной дороге, тем сильнее грохотал гром. Тучи будто устроили на склонах адыров грандиозную сечу и жутким грохотом пытались оглушить смельчака, отчаявшегося приблизиться к ним. Но Захид не обращал внимания на разбушевавшуюся стихию. Все его мысли сейчас были сосредоточены на одном — выбраться на тропу, ведущую в сторону джайляу. Попасть на нее надо во что бы то ни стало, как говорится, с первого захода, иначе, точно самолету, не рассчитавшему посадку, придется снова и снова кружить по этой дороге.

Вдруг при очередном всполохе молний Захид увидел лежавший невдалеке на склоне белый валун, похожий на огромную овцу, и две змейки-колеи, пробитые в траве мотоциклом с коляской, — вот она, точная примета. Помнится, мимо нее проезжал Юсуф. Машина шла совсем медленно, прощупывая светом фар каждый метр обочины — где-то здесь, среди нагромождения битого камня, должна быть едва заметная полоска тропки. Молнии осветили небо, и Захид увидел ее. Он осторожно свернул на тропу. Сначала предстоял резкий спуск, и машина сползла, точно на полозьях, затем начиналась гладкая, как в степи, дорога. Захид резко увеличил обороты мотора. Из-под колес с треском разлеталась мелкая галька. Начался дождь, он все усиливался и, наконец, обрушился таким ливнем, что Захид до нитки вымок в считанные секунды. Стена ливня была плотной, она отсекала свет фары в двух шагах, а там дальше, как в бездне пропасти, затянутое черной мглой лежало джайляу Шермата-ата.

Захид решил оставить машину на гребне и продолжить путь пешком. Заглушив мотор, он достал из багажника свой тяжелый милицейский фонарь и, включив его, то и дело спотыкаясь о камни, пошел по скользкому склону.

Шермату-ата нездоровилось: дышать было тяжело, грудь сдавливала неведомая сила, все тело разбито. Бодом-хола напоила мужа отваром трав, и ночь ата проспал спокойно, но утром он вновь почувствовал себя неважно.

...К вечеру подул ветер. Сначала слабый, он быстро обрел крылья и разметал мглу над джайляу. Посвежело, и от того ата почувствовал себя лучше. Он вышел из юрты.

В это время из пелены, внезапно окутавшей джайляу, вынырнул мотоцикл. Юсуф подкатил прямо к юрте, не слезая с седла, поздоровался с чабаном.

— Куда путь держишь, джигит? — спросил ата.

— На Чаппасу, — ответил Юсуф. — Еду по поручению Ярматова.

— Ты без поручений нигде не бываешь, — заметил ата, — слезай, чаем напоим.

— Спешу, ата, надо засветло добраться.

— Ну, а завернул-то для чего, новость, видно, привез? — спросил ата.

— Привез.

— Выкладывай.

— Азаду, любимицу вашу, — со злорадством сказал Юсуф, — вчера вечером люди вместе с новым участковым видели. Сидели они на скамеечке в сельсоветовском саду и обнимались. В «Чинаре» только и разговору, что об этом. Прощайте!

— Жалеешь, что не с тобой ее видели? — крикнул ата вслед разворачивавшему машину Юсуфу. Его уже не занимала только что услышанная новость. Погода стремительно портилась, и это беспокоило Шермата-ата. На землю упали первые капли, а потом вдруг началось настоящее столпотворение — сплошная стена дождя стояла над джайляу.

Ата побежал к сыну, чтобы помочь пригнать овец.

— На адыр надо было сразу гнать, — с тревогой произнес ата, видя, как вода отрезает выбранный ими участок суши от склонов.