— О чем речь, уста? — воскликнул Кадыр. — Мы вас никому в обиду не дадим.

— Спасибо. У меня случилась небольшая неприятность, о ней неудобно в такой радостный час и говорить, но...

— Говорите, говорите, уста, — поддержал его Самад, — слушаем вас.

— Покупал я у вас иногда кило-полкило шерсти, случалось брать и смушку — что делать, семья, ее кормить надо! А потом продавал все это Эгамову. Ну так вот, перехватил Эгамова участковый, завел дело, следствие вести хочет, словом...

— А что это он вдруг лезет не в свое дело, этот лейтенант, — воскликнул Самад, — какое ему дело, кому и что я продал?! Мое — что хочу, то и делаю!

— Вот и я говорю, если начнет Акрамов допытываться, надо ему так ответить, чтобы никогда больше не совался!

— Так и сделаем! — пообещали ему хором друзья...

Азада ничем не показала Сахро, как глубоко ее обидело поведение заведующей. То уж вроде души не чаяла в молодой своей подруге, а то вдруг унизила при постороннем человеке, при лейтенанте Акрамове. Конечно, влюбилась Сахро в лейтенанта, по всему это видно, но неужели нельзя сдерживать своих чувств — и добрых, и злых. То Улаш-ака ни за что ни про что оскорбила, а теперь вот ее, Азаду. Она с подругой Мухаббат зашла по каким-то делам в контору, вдруг, увидев телефон, мгновенно решила — позвоню. Пусть слышит Мухаббат, пусть передаст Сахро, чтобы та не очень-то нос задирала.

Когда Захид ответил на звонок, Мухаббат сначала не поняла, о чем идет речь, с кем разговаривает подруга, но в глазах ее загорелось любопытство. Как только Азада положила трубку, Мухаббат вроде бы безразлично поинтересовалась:

— Какой фильм привезли?

— Говорят, индийский.

— Ой, Азада, возьми меня с собой, ладно?

— Хорошо, зайду, — нехотя согласилась Азада.

— А кому ты звонила?

— Одному человеку.

— Секрет?

— Захиду-ака, участковому.

— Участковому?.. Зачем?

— Он друг Шерзада-ака, — соврала Азада, — обещал, если станут приставать ребята, защитить.

— Ну, конечно, — согласилась Мухаббат, — с милиционером не страшно.

Азада и ждала, и боялась предстоящей встречи. Ждала потому, что, во-первых, нравился ей лейтенант, во-вторых, хотелось доказать этой гордячке Сахро, а боялась... он ведь намного старше ее, человек с высшим образованием — как вести себя с ним, что говорить?!

Азада целый день была в приподнятом настроении. Работала легко, споро, то и дело улыбаясь каким-то своим мыслям. Наблюдавшая за ней Мухаббат не выдержала, спросила:

— Влюбилась, что ли, подружка?

— С чего ты взяла?

— Цветешь вся, ног под собой не чуешь!

Азада смутилась и ничего не ответила подруге. Но та не унималась. Ей казалось, что она совершила открытие, и этим открытием ей хотелось с кем-нибудь поделиться. Дождавшись, когда Азада уйдет на обед, Мухаббат поспешила к Сахро, которая принимала молоко от доярок. Спросив о том, о другом, Мухаббат как бы случайно проговорила: «А нашу Азаду теперь милиция в кино сопровождает. Сама слышала, как они сегодня договаривались». Сахро спокойно посмотрела на доярку, сделала вид, что ее ничуть не трогает эта новость, но в душе у нее похолодело. «Ну вот, — подумала заведующая, — обидела я Азаду, а теперь она все назло мне будет делать. Надо с ней примириться. А Захид! Ну что он нашел в этой кубышке!»

Сахро в последнее время ломает себе голову над тем — любит ли действительно Акрамова, или это просто увлечение, желание взять у жизни реванш за не слишком счастливую юность?! Но, думая о Захиде, мечтая о его любви, она тем не менее ни разу даже не вообразила, что сможет оставить Улаша-ака. Значит... значит, не безразличен он ей, этот старый, добрый, мудрый человек! Так что же с ней происходит?

...Когда Азада вернулась с обеда, Сахро пригласила ее к себе, усадила на стул, сказала как можно мягче:

— Слушай, подруженька, хочу дать тебе совет. Никогда и никому не доверяй своих тайн, знай, у всякого друга есть еще друг. Откуда, например, Мухаббат известно о том, что ты решила с Захидом-ака в кино пойти?

— Так разве это тайна? Что здесь такого? Захид-ака обещал защитить меня, в случае, если кто-нибудь станет приставать.

Сахро показалось, что Азада говорит вызывающе, и от этого ее тона она сразу забыла о своем благом намерении примириться с девушкой.

— Боюсь, что у Акрамова невеста есть в городе. Смотри, узнает она, неприятности будут.

От приподнятого, радостного настроения Азады не осталось и следа.

День только начинался, но Чукургузар уже проснулся, сизые столбы дыма от его очагов уходили в тихое небо. По улицам лениво брели коровы, подгоняемые мальчишками к окраине, где на взгорке, опершись о посох, стоял пастух.

— Красота! — воскликнул Улаш-ака, когда Захид остановил мотоцикл и заглушил мотор.

Собираясь в Чукургузар, Акрамов пригласил учителя, и тот принял приглашение, поскольку уже был в отпуске.

Они направились в контору отделения, откуда как раз вышла большая группа заведующих фермами и бригадиров. За ними показался и начальник отделения Бекназаров, немолодой уже человек, ветеринар по профессии. Все они поздоровались с приехавшими.

— Какие ветры вас занесли к нам, Захид Акрамович? — спросил Бекназаров, когда процедура взаимных расспросов была закончена.

— Домулло Улаш-ака в отпуске, пригласил меня посмотреть музей первобытного искусства в верховьях Шорсу, — ответил громко Захид, чтобы все слышали, — почему бы не развеяться?

Они устроились на чарпае во дворе Бекназарова, хозяйка дома расстелила перед ними дастархан и подала каждому по касе ширчая, в котором плавали куски сливочного масла. Молча позавтракали, а когда принялись за чай, хозяин спросил:

— Так что это за небольшое дело, Захид Акрамович?

— Хочу побывать на месте гибели капитана Халикова, — ответил Захид, — а Улаш-ака покажет это место и... расскажет все, что он видел.

— Дадим лошадей. Впрочем, я тоже могу поехать с вами, если, конечно, не возражаете.

— Будем рады, — сказал Захид. — И еще одно. Меня интересует шерсть и смушка, которые Эгамов покупал здесь.

— Эгамов официально здесь ничего не покупал, — ответил начальник отделения, — эту черную работу выполнял наш парикмахер уста Нияз.

— И давно он этим промышляет?

— Года четыре, пожалуй. Летом и осенью каждый год. Видно, имеет с этого какой-то доход, иначе зачем бы ему этим заниматься?

— Но откуда он мог заполучить такое количество шерсти?

— У чакана-чабанов, они ведь тоже стригут овец. На Кугитанге таких чабанов хватает!

— А что, им разрешают там пасти овец?

— Кто запретит? Горы государственные, жалко, что ли, лишь бы их на совхозные пастбища не пускали!

— Вы не слышали, чьих овец они пасут, ака?

— Чакана — значит, личный. Личные пастухи.

— Но чьи именно?

— Это у них спросить нужно. Обычно пять-шесть человек нанимают чабана и его помощника, договариваются об оплате.

— Узнать бы хозяев этих овец!

— Там, в горах, и наши чабаны есть, и туркменские.

«Надо встретиться с теми чабанами, — подумал Захид, — и выяснить подробности».

— А можно подсчитать, хотя бы примерно, сколько за эти годы уста скупил шерсти и смушки?

— Можно узнать, Захид Акрамович, более или менее точно.

— Будьте любезны, помогите получить такие данные.

— Хорошо. Сейчас пойдем в контору, и я поручу бухгалтеру, пусть пройдет по всем дворам. Правда, часть людей на сенокосе.

— Ничего, ака. Пусть он возьмет сведения у тех, кто в кишлаке. Уста здесь?

— Вчера уехал домой, якобы в отпуск собрался.

— Жаль.

— Его в райцентре всегда можно найти, если понадобится. Копается, поди, на своем участке!

— И все заготовленное парикмахером забирает Эгамов?

— А кто же еще?

— Знаете, почему я об этом спросил? Эгамов в своей объяснительной записке указал, что здесь он был всего один раз.