Страх этот уж давно превратил Халдара в существо без роду и племени, в изгоя, обреченного на вечное одиночество.

Впервые он испытал это липкое, унизительное, раздавившее его волю и честь чувство страха летом 1943 года под Курском. В тот день земля, кажется, проваливалась в преисподнюю, а небо обрушивалось на людей грохочущим адом. Вместе с товарищами Халдар, тогда еще красноармеец Гулям Бердыев, лежал в окопе и молил неведомого аллаха об одном: сохранить ему жизнь. Вспыхнула ракета, из окопов с криком «ура!» устремились вперед товарищи, но Гулям так и остался лежать в своем убежище. Страх сковал его тело, его разум и волю. Лишь глубокой ночью, когда раскаты боя доносились уже издалека, он, точно змея, выполз из окопа и подался к темнеющему неподалеку лесу.

Гулям понимал, что возвратиться в далекую Сурхандарью будет нелегко, но страх изобретателен и жесток. Положив на пенек два пальца левой руки, дезертир отсек их ножом штыка. Перевязав руку бинтом из индивидуального пакета, он вышел утром из леса и смело направился на восток. И никто не спросил документов, наоборот, каждый, кто встречался с ним, в меру сил старался помочь. Все знали: солдат пролил кровь в бою. Вот так, пользуясь доверчивостью и состраданием советских людей, Бердыев добрался до Сызрани, а там сел на товарняк, идущий в Сталинабад.

В родной кишлак он пришел поздней ночью. Когда жена и двое сыновей, плача от радости, бросились ему на шею, Бердыев на какое-то мгновенье и впрямь почувствовал себя человеком, заслуживающим такую встречу. Но потом жена решила пригласить соседей, и чувство это исчезло, как дым.

— Не надо, — сказал он, опустив глаза, — лучше, если о моем возвращении в кишлаке не узнают. Поправлюсь, уеду на фронт, а там... если суждено, вернусь, как все!

Жена поняла, в чем дело, но заявить в сельсовет на отца своих детей не решилась. Недели три она прятала его от чужих глаз, но, как говорят в народе, нельзя подолом закрыть луну. Подруги, работавшие с нею на ферме, стали замечать, что с нею творится что-то неладное, начали расспрашивать, предлагать помощь. А она и в самом деле извелась вся, шутка ли, муж — дезертир. А тут еще пришло извещение о том, что муж ее, красноармеец Гулям Бердыев, пропал без вести. Это-то известие словно подхлестнуло женщину, сделало решительной и смелой. Она предложила мужу или уйти из ее жизни навсегда, или вернуться в дом солдатом. Страх овладел им. Он ушел из дома. Ушел, чтобы больше никогда не вернуться. Несколько лет прожил дезертир в горном кишлаке, куда можно было попасть только в знойные дни саратана, в остальное время перевалы заваливал снег. Жил под именем Халдара Шакурова, жил, не зная покоя.

Вздохнул он более или менее свободно, когда у чабанов стали появляться личные овцы. Такие чабаны не спрашивали документов, договаривались об условиях оплаты — и работай на здоровье. У Халдара теперь была работа, появилась возможность прожить остаток дней спокойно... Но капитан Халиков перепутал все карты. Халдар узнал его сразу, хотя не видел четверть века. Да, это был тот самый сержант Халиков, с которым довелось вместе служить. Халиков тогда на фронте обрадовался, узнав, что с Бердыевым земляки. Армия готовилась к наступлению, дел было невпроворот, но сержант находил время и частенько заглядывал в окоп земляка, чтобы вновь и вновь расспросить о родной Сурхандарье. А когда в небе повисла ракета — сигнал к атаке, Халиков одним из первых бросился вперед. Это Халдар успел заметить...

Халдару показалось, что и капитан узнал его, но не подал виду. И хотя разговор между ними поначалу велся о вещах, далеких от прошлого, страх снова вселился в душу Халдара. В тот день капитан спустился с ним с гребня Кугитанга, опираясь на палочку. На поясе висела кобура с револьвером, а на плечах — ружье. Он поздоровался с ним и представился:

— Я участковый уполномоченный по совхозу «Чинар» капитан Халиков. Прошу предъявить документы.

Палван, напарник Халдара, протянул паспорт, и капитан, просмотрев документы, вернул его обратно. А вот трудовую книжку колхозника, выписанную на имя Халдара, положил в планшет.

— Чьих овец пасете? — спросил Халиков.

— Колхозных, — поспешно ответил Палван.

— Какого именно колхоза?

— Имени Калинина, Миркинского района, — вставил Халдар, а сам подумал: «Пока милиционер выяснит подробности, пройдет три-четыре дня, за это время отару можно спрятать в какой-нибудь пещере».

— Ну что ж, проверим, — спокойно сказал капитан и попросил Палвана поймать любую овцу. Палван не спешил выполнять просьбу, тогда Халиков сам ухватил одну из овец, глянул на ухе и, не обнаружив бирки, покачал головой: — Овцы личные, зачем лжете? Чьи они?

— Если по правде, ака, — тихо проговорил Палван, — то это отары чабанов туркменского колхоза.

— Допустим. Назовите их фамилии.

— Мы не знаем, — ответил Халдар.

— Так не бывает, Шукуров, — усмехнулся капитан, — уж вы-то об этом, как человек много проживший, отлично знаете. Надеюсь, и меня не принимаете за глупца? Ну что ж, — заключил Халиков, не получив ответа, — если трудно вспомнить здесь, придется это сделать в «Чинаре».

— А почему именно мне? — нервно спросил Халдар. Он боялся, что капитан, выясняя его личность, докопается до прошлого.

— Собирайтесь, Шукуров, — приказал капитан, — или прямо здесь выкладывайте правду. Я и сам догадываюсь, чьих вы пасете овец. Однако мне нужны не догадки, а точные данные. Если же вы дадите верные показания, вина ваша будет меньше.

— Какая вина? — переспросил Халдар. — Мы трудимся, а труд — это не преступление.

— Ну, это как посмотреть, — сказал Халиков. — Вы пасете незаконных овец. Разве вы не знаете об этом? Знаете. Кстати, почему в отаре ягнят мало?

— Прирезали на смушку. Часть продали, около двухсот штук отвезли хозяину.

— Шерсть тоже ему отвозите?

— Нет, продаем.

— Кому?

— У нас покупатель оптовый, — ответил парень, — уста Нияз из Чукургузара.

— Вот что, Шукуров, все, что вы мне здесь рассказали, придется говорить в «Чинаре». Может быть, и очная ставка понадобится, так что... Идемте.

— Пусть Палван идет, товарищ капитан, — сказал Халдар. — Он помоложе меня, ему легче делать такие переходы.

— Ему лучше остаться при отаре, — жестко заметил Халиков. — А вы не волнуйтесь, задерживать я вас не собираюсь, отпущу сразу же. Кекликов по дороге постреляем, а устанем, так передохнем.

Халдар нехотя пошел за капитаном.

— На фронте были? — спросил капитан.

Халдар вздрогнул. «Вот оно, начинается».

— Одно названье, что был, — соврал он. — До передовой так и не доехал, эшелон разбомбило, два пальца вот осколком оторвало.

— А сами откуда?

— Из Лянгара, — ответил Халдар, подумал: «Лянгаров в Узбекистане немало, пусть догадывается сам, из какого именно».

— Внуки есть? — поинтересовался Халиков.

— Наверное, — ответил Халдар и заметил, что капитан посмотрел на него с недоумением. Он тут же взял себя в руки. — Двое сыновей было у меня, когда я с женой разошелся, маленькие. Теперь, конечно, женились они, детей растят.

— Давно разошлись?

— В последний год войны. Я вернулся домой и...

— А она с бригадиром любовь закрутила?

— Если бы любовь! — вздохнул Халдар, поблагодарив мысленно капитана за то, что подсказал ход, который может оправдать многие его поступки.

— Бывает, — сказал Халиков. — Несчастье порой выбивает человека надолго из колеи, иные так и не находят себя. Но это — редко. Как правило, время излечивает и не такие травмы. Скажите, а где вы служили?

И вновь Халдара словно кнутом ударили, он даже съежился.

— В армии, конечно, — пробормотал невнятно.

— В каких частях, я имел в виду?

— В пехоте, а что?

Капитан оживился:

— Я тоже был пехотинцем, брат.

Они уже шли по другую сторону хребта. Тропа петляла меж стволами вековой арчи, ветки которой были серыми от пыли.

— А вы давно в этих краях? — спросил Халдар.

— Родился и вырос в «Чинаре».