Лапчар был счастлив. После работы он спешил, да что там спешил — бежал домой. Анай-кыс похорошела, снова округлилось ее лицо, глаза еще больше светились какой-то внутренней радостью, на губах играла едва заметная улыбка.

Мальчик рос здоровым и крепким. Анай-кыс снова начала работать на ферме. Бабушка не спускала глаз с внука.

Как-то после работы Лапчар, как всегда, собрался домой, складывал строительный материал под навесом. К нему подошел Хаажик из его бригады.

— Лап, сегодня ко мне идем, все!

— А что такое?

— Ну как же? Мотоцикл посмотрите.

Хаажик купил мотоцикл и еще утром, придя на работу, рассказал ребятам о его технических достоинствах. Те подшучивали над ним.

— Чего рассказывать-то? Ты покажи, приезжай на нем.

Хаажик еще не умел ездить на мотоцикле, а показать ребятам страсть как хотелось, вот он теперь и решил всех пригласить к себе.

— Я, наверно... — хотел отказаться Лапчар.

— Что ты, все идут, мы недолго. Ладно, а?

Лапчар любил Хаажика. он был исполнительным, старательным и очень боялся девушек, всякий раз краснел при них, до сих пор не женился, жил вдвоем с матерью, хотя отслужил уже, вернулся на два года раньше Лапчара. Тот тоже тянулся к нему.

— Ладно, пошли, только быстро. — Лапчару не хотелось обижать парня.

Он первым сел на мотоцикл, сделал несколько кругов вокруг школы. За ним садились и объезжали другие. Потом Хаажик всех пригласил в дом, все оказались за столом, зазвенели рюмки. Все стали родственниками, всем стало хорошо, никаких забот. Лапчар увидел рядом с собой женщину с черными дугами бровей и ярко-красным, словно поспевший шиповник, ртом. «Приснится же!» — подумал он и пошевелил рукой. Нет, это был не сон. Лапчар шире открыл глаза. Подожди, подожди — он знает эту женщину, о ней говорили, будто пыталась развести семью...

«А она красивая», — подумал Лапчар. Только ему-то что до этого? Его семье она ничего не сможет сделать.

— Ты что же, Лапчар, не узнал сестру Лиизенму? — сказала она, пододвигаясь к нему.

— Я узнал тебя, сестра.

— Говори мне не сестра, а Лиизен, — она протянула к нему рюмку.

— Спасибо, Лиизен, но… я уже все!

— А я за тебя хотела выпить, — ласково щебетала она. — Ты настоящий мужчина, а что люди говорят — не обращай внимания!

«Разве может женщина с таким голосом желать зла?» — подумал Лапчар. Она первой выпила из своей рюмки. Что с ним будет от рюмки, разве он слабее женщины?

— Правильно ты поступил, брат. Каждый сам делает свою судьбу.

— Угу.

— За спиной нехорошо говорить.

— За спиной только трусы говорят.

— Верно, брат.

«А она, видно, неглупая к тому же», — подумал Лапчар.

— Я буду говорить только правду, вот она у меня где, — и положила на свою пышную грудь растопыренные пальцы в золотых и серебряных кольцах. — Мужчина должен жить только с правдой. — Снова наполнила рюмки, и первой снова выпила.

— Ты сказала, мужчина должен знать все? — Лапчар почувствовал, как тревога подкралась в его душу.

— Да, брат, ребенок-то не твой, — сказала она и откинулась на спинку стула.

Лапчар вздрогнул и выронил рюмку. Она разбилась на мелкие части.

— Ну вот, в пух и прах... Ничего, брат, не стоит тужить. Еще и не такое бывает в жизни...

— Не мой?! Чей же? — Лапчар так стукнул по столу, что рюмки попадали со своих тонких ножек. Все, кто был в доме, даже в другом конце стола, оказались теперь рядом с ними. Лиизен и не думала обращать на них никакого внимания.

— Достака, выходит. Помнишь, когда они юрту белую поставили, свадьбу справляли? Вот и выходит, его ребенок. Все так говорят. Я, что ли?

— Где моя рюмка? — хриплым голосом сказал Лапчар, не зная, что ответить.

Ему протянули стакан. Он не почувствовал ни вкуса, ни запаха водки.

Поздно вечером Лапчар добрался до дому. Анай-кыс с расширенными глазами подошла к нему.

— Что с тобой, Лапчар? Где ты был?

— Ничего! — выкрикнул он и оттолкнул жену.

Поднялись обеспокоенные родители.

— Что с тобой, сын? — спросила мать.

— Это не мой ребенок! Сами посчитайте, если не верите.

Анай-кыс, ничего не видя больше и не слыша, подбежала к спящему малышу, завернула его в одеяло и с плачем выбежала из дома. Мать — за ней, что-то причитая.

Лапчар, пошатываясь, подошел к кровати и, не раздеваясь, упал на нее.

Утром он не мог поднять голову. Все вращалось. Пытался вспомнить, что произошло накануне. Одна мысль буравила мозг: «Не твой ребенок!» Молча встал, подошел к ведрам, зачерпнул ковш воды.

— Восьмерых с матерью на ноги поставили, не видали такого позора — от своего ребенка отказываться! Чтоб глаза мои тебя больше не видели. Без тебя управимся как-нибудь, у нас колхоз есть. В этом доме не место мужчине, который сегодня отказывается от того, что сделал вчера, — сказал старый Ирбижей и вышел.

Вскоре в дом вернулась мать, неся на руках ребенка, за ней, вытирая глаза, шла Анай-кыс. «Зачем, куда тебе идти, доченька, здесь твой дом, твоя семья, — уговаривала она. — Что с ним случилось, не знаю. Наговорил, что ли, кто? А он доверчивый, сам никогда не обманет, вот и людям верит».

Дома Лапчар больше не появлялся. Ни отец, ни мать не интересовались, где он ночует. Вот уже несколько дней жил он у тетушки Орустаар. Поздно вечером приходил усталый и валился на постель, но спать не мог. Тетушка пыталась заговорить с ним или уговаривала поесть, выпить молока, но он молча отказывался. Иногда до утра просиживал у окна. Странно, ему не хотелось ни есть, ни спать. Не раз, так сидя у окна, он видел Достака, проезжавшего на своем вороном, слышал его пение. Тогда внутри что-то обрывалось, становилось трудно дышать. «Отмечает победу», — подумал Лапчар.

А белая юрта для молодоженов не пустовала. Вскоре после того, как стало известно, что Анай-кыс и Лапчар зарегистрировали свой брак, Достак женился, принял от колхоза отару, отделился от родителей и стал чабаном. Лапчар не завидовал Достаку, но, когда видел его скачущим на вороном, ему становилось не по себе.

Лапчар сидел однажды вечером, погруженный в свои тяжелые думы. Нет, не может Анай-кыс его обманывать. И почему он поверил этой женщине? Отворилась дверь и на пороге появился Шавар-оол.

— Парни нашего аала давно не видели тебя, решили навестить, — с улыбкой начал Шавар, потом сразу переменил тон, заговорил серьезно: — Помнишь, Лап, я рассказывал тебе свою историю. Как меня чуть с женой не развела одна... Эта самая Лиизенма была. Недавно побывала она у Токпак-оолов — и вот результат... Понимаешь теперь.

— Как я своим в глаза посмотрю, — Лапчар стиснул руками виски. — Я ведь так оскорбил ее...

— Конечно, оскорбил, что и говорить. Но Анай-кыс твоя умница и любит тебя. Страдает так же, как и ты. Уж парни-то нашего аала знают. Арака тебя подвела, парень ты непьющий. — Они уже шли по улице. Перед домом Лапчар остановился, провел по волосам.

— Явился? — строго сказал отец.

Лапчар долго не мог подобрать слова:

— Прости, отец. Виноват я.

— Не передо мной, перед ней вот, — Ирбижей кивнул в сторону Анай-кыс.

Мальчик лежал на кровати в одной рубашонке и перебирал ножками. Анай-кыс быстро подошла к нему, взяла на руки и крепко прижала к себе. Отчужденно посмотрела на Лапчара. Столько решимости было в ее взгляде, в каждом жесте защитить, не дать в обиду это маленькое существо. Лапчар вспомнил прошлогоднюю маралуху с телятами и не выдержал. Опустил голову, на глазах закипели слезы.

Шавар-оол, стоя в сторонке, неловко переминался с ноги на ногу.

— Мужские слезы — правдивы, — проговорил наконец старый Ирбижей.

Это была первая и последняя размолвка между Анай-кыс и Лапчаром.

Не для одиночества рождается человек. Женился, как известно, и Достак.

— Сын чабана должен быть чабаном, — сказал бригадир по животноводству и передал ему отару овец.