— О чем говорить, скоро у тебя внук будет, мама. Почему ты посадила Анай-кыс на холодный стул? Ей нельзя, — и выйдя и другую комнату, возвратился оттуда с ковриком.

Мать совсем растерялась, еще что-то говорила о родных, с которыми надо посоветоваться, подождать.

— Некогда ждать, свадьба сегодня!

— А как же Эрес, — тихо спросила мать. — Он ведь не чужой нам, в детстве, как братья, жили. Как теперь-то?

Не проронивший до сих пор ни слова отец отложил в сторону сапожную иглу:

— Тут уж, видать, так надо. Свадьба так свадьба. И Эрес бы, наверно, так бы сказал. Молодцы не решают дела местью, не ворошат прошлое, — и посмотрел на жену. — Слушай сына, мать, собирай соседей, а я в сельпо.

Первой появилась тетушка Орустаар. За ней с удивленными лицами приходили другие, нерешительно останавливались в дверях.

— Оо хосподи, выросло дитятко, значит. Что же так сразу, никто ничего не видал, не слыхал, и нате вам. И о подарках некогда было подумать. Но от моих подарков вам все равно не уйти.

— Вы имеете в виду письма Эреса? — спросил спокойно Лапчар.

Орустаар не знала, что ответить. Полчаса назад к ней пришла мать Лапчара и сказала о свадьбе. Как не прийти, — женится сын ее соседей, столько лет рядом прожила душа в душу.

— Оо хосподи, не говори так, — неопределенно ответила тетушка.

— У меня будет сын, тетушка. А с Эресом мы сами разберемся.

Время было позднее, свадьба неожиданная, срочная какая-то, людей поэтому пришло немного, в основном пожилые, молодежи в селе в эту пору мало: в поле. Вернулся Ирбижей, двое парней несли за ним тяжелые сумки. Уже затемно вернулся из Шагонара Шавар-оол и сразу оказался тут, вместе с женой. Поздравив жениха и невесту, запели. «Парни нашего аала знали, что так будет» — добродушно говорил он. Анай-кыс и Лапчар на своей свадьбе даже не пригубили.

— Даже на комсомольских свадьбах выпивают, был, видел, — уговаривал их Шавар.

— Считай, наша свадьба тоже комсомольская, но Анай-кыс нельзя из-за ее положения, — объяснял Лапчар, — ну, а я — из солидарности. Не хочу без нее. Вы за нас давайте.

— Правильно мыслишь, Лап. — Шавар-оол похлопал друга по плечу. — Вообще ты молодец. Парни нашего аала давно разобрались во всем.

Не было за столом высокопарных слов, никто не желал молодым переливающегося через край счастья, не было подарочной комиссии от колхоза и родных, обещавших корову с теленком, кобылу с жеребенком, овцу с ягненком. Молодым пожелали совета да любви. На том и закончилась эта скромная свадьба.

На следующий день Анай-кыс и Лапчар зарегистрировали в сельсовете свой брак.

Анай-кыс продолжала работать на ферме. Лапчар до поздней осени был в поле. Он только раз в неделю приезжал домой, но все его мысли каждую минуту были с ней. Уже пожелтела и опала листва, когда люди вернулись с полевых станов в село. Анай-кыс провела рукой по побуревшему, точно осенний кедровый орех, счастливому лицу мужа. А он действительно был счастлив, и не только оттого, что вернулся и они вместе. Он хорошо потрудился на уборке, о их звене даже в районной газете писали — и это, конечно, приносило удовлетворение, радость, хорошее настроение, физическое и духовное здоровье.

Молодые супруги хотели принять отару овец и начать чабанить. Оба они с детства знали и любили эту работу, любили скотину, умели за ней ухаживать. Их родители вольно или невольно привили им эту любовь к труду чабана, посвящали в «профессиональные секреты». Поэтому Анай-кыс, не сомневаясь, поступила тогда на животноводческое отделение техникума, а Лапчар, вернувшись из армии, на вопрос председателя, где он хочет работать, сказал, что хотел бы быть чабаном, как его отец, но тогда еще не был женат. Поэтому вопрос о чабанстве был для них вопросом жизни и был решен. Однако ожидаемое появление маленького человека в их семье заставило отложить снова эти планы. Лапчар вновь работал на строительстве, теперь оно велось и зимой. Наверно, и рапорты его помогли. Направляя его в бригаду, Докур-оол не удержался, чтоб не напомнить об этом: «Когда поступит первый рапорт?!»

Анай-кыс не отвечала больше на письма Эреса, а они приходили по-прежнему. Он просил написать ему обо всем, что случилось. Анай-кыс и Лапчар долго советовались, думали, как написать ему. Молчать нельзя, решили они. Все равно, Эрес уже понимает, чувствует что-то неладное. Наконец решили, что Анай-кыс напишет ему коротенькое письмо; встретила парня, полюбила, стала его женой. Дорожит их дружбой и желает ему счастья.

Вскоре после этого тетушка Орустаар, торопясь убежать, принесла письмо Лапчару. Взглянув на конверт, Лапчар понял: от Эреса. «Вот это и будет: оо, хосподи», — подумал он, вскрывая конверт. Тот просил друга написать ему, в чью сторону подул ветер, из-за кого Анай-кыс перестала отвечать ему. Да, нелегко отвечать ему. Да, нелегко написать обо всем другу, с которым вместе бегали наперегонки, учились ездить верхом, потом вместе учились в школе. Написать, что ты полюбил его девушку и она стала твоей женой. Семь потов сошло с Лапчара, пока он, комкая один лист за другим, написал всего несколько строчек.

«Здравствуй, Эрес! Анай-кыс встретила парня, полюбила, стала его женой. Он очень похож на тебя. Надеюсь, она будет с ним счастлива. В нашем народе много хороших девушек, встретишь и ты свою судьбу. Будь счастлив».

Анай-кыс и Лапчар решили, что теперь, получив это письмо, Эрес все поймет. И действительно, он больше не писал. И не приезжал. Небо над ними наконец прояснилось, на душе стало легче, легче стало дышать, холодный осенний ветер вдруг принес тепло. Они ничего не совершали плохого, не разрушали семью. Они полюбили, как бывает только раз в жизни, всем сердцем, навсегда. И все-таки испытывали угрызение совести. Их успокаивала мысль, что дружба, прошедшая через испытания, крепче.

Их скоропалительная свадьба не вызвала у жителей Шивилига особого удивления. Они будто предвидели такой конец еще тогда, когда молодые люди, и словом не обмолвившись друг с другом о каких-либо чувствах, уехали в Хендерге. После их путешествия еще чего-то ожидали, но ничего не происходило, вернее, ни о чем не было известно, что проливало бы свет на их отношения. Это вызывало недоумение, теперь же все стало на свое место, все успокоились.

Шивилигцы собрали хороший урожай, но рано выпавший в тот год снег заставил попотеть их, чтобы вовремя вывезти с поля хлеб. С наступлением зимы горячая пора пришла к животноводам. Хлеборобы держат экзамен осенью, а животноводы — зимой. И неизвестно, какие требования к ним будут предъявлены на этот раз. Поэтому надо быть готовыми ко всему, к любому испытанию. Как на экзамене, когда не знаешь, какой вытянешь билет.

Зима выдалась мягкой и снежной. Снега обычно здесь, в предгорье, выпадает много. Дома в селе, кажется стали ниже, точно укутанные в огромные дохи, толстый слой снега придавил их сверху. Надои на ферме не снижались. Заведующий был доволен. Анай-кыс назвали в числе лучших доярок и наградили Почетной грамотой. Но самое радостное событие произошло весной. В семье появился новый человек: Анай-кыс родила светлого мальчика. Врач Тоойна, принимавшая роды, казалось, радовалась не меньше родителей. Мальчик был крепкий и здоровенький. Но больше всех был доволен старый Ирбижей. Из восьми детей семь были девочки. Дочери давно выросли, повыходили замуж, и, как полагалось по неписаному тувинскому закону, у каждой был теперь свой дом, своя семья и по нескольку детей. И вот наконец у младшего из его детей, у Лапчара, тоже родился ребенок, мальчик. Родился двадцать пятый внук Ирбижея! Это был особенный праздник! Хотя ни Лапчар, ни его сестры не подсчитывали этого, их отец с особой радостью и нетерпением ожидал появления на свет этого ребенка. Он сам ходил в колхозную контору, выписал барана, сам приготовил угощение и приглашал в дом гостей.

Теперь на свете 25 маленьких Ирбижеев!

— Имеешь семью, ребенка, теперь своими делами должен оставить на земле след, тогда можно будет сказать, ты не напрасно родился, — говорил он сыну.