Это был мыслитель и поэт православия: он составил лучшие на русском языке "Размышления о Божественной литургии", подобных которым не написал ни один из наших многопишущих иерархов. Гоголь перечитал множество сочинений отцов и учителей Церкви, даже таких, как патриархи Герман, Иеремия, Николай Кавасил, Симеон Солунский и пр. Он выбрал все вдохновенное и прелестное, до чего дошла в понимании православного обряда лучшая мысль Востока, и облек это жаркой своей любовью ко Христу. Гоголь не понимал иной веры, кроме нашей народной, он совершенно как простолюдин верил в чудо. Самой заветной мечтой его было поклониться Святому Гробу...

Нет, г-да жидокадеты! Он - не ваш.

Гоголь не был невежественным человеком - он готовился в профессора истории, он непрерывно читал и обладал повышенной возбудимостью мысли того поколения. Вместе с своими сверстниками, людьми тридцатых и сороковых годов, Гоголь жил впечатлениями не только русской, но и западноевропейской жизни. Невероятно, чтобы он не знал идей энциклопедистов, великой революции, социализма и левого гегельянства. Бланки, Прудон, Фурье, Луи Блан, Оуэн и пр. проповедовали не в подполье. Гоголь жил не только среди русских, весьма образованных дворян, считавших Европу второй родиной. Гоголь жил долго за границей, и невероятно, чтобы чуткий, подобно беспроволочному телеграфу, гениальный мозг его, хватавший идеи из воздуха, ничего не знал о движениях, приведших к революции 1848 года и к циклу национальных войн. Если несравненно менее одаренный человек, каков Белинский, шел в уровень с западной мыслью, то тем паче Гоголь. И что же? Обстоятельно познакомившись со всеми политическими теориями, Гоголь остался верен самодержавию, притом в самом черносотенном смысле этого слова. Прочтите его письмо к Жуковскому "О лиризме наших поэтов". Гоголь ни в малой степени не верил в излюбленную кадетами идею народоправства. Подобно "крайним правым", Гоголь ни на один миг не допускал, что все обстоит благополучно и что всякая мерзость жизни священна и неприкосновенна. Напротив, он горел желанием очистить жизнь и освятить ее, но был убежден, что общественные силы сами по себе не в состоянии этого сделать. Они становятся способными на это, лишь сосредоточившись в лице самодержца. "Все события в нашем отечестве, - говорит Гоголь, - начиная от порабощения татарского, видимо клонятся к тому, чтобы собрать могущество в руки одного, дабы один был в силах произвести этот знаменитый переворот всего в государстве, все потрясти и, всех разбудивши, вооружить каждого из нас тем высшим взглядом на самого себя, без которого невозможно человеку разобрать, осудить самого себя и воздвигнуть в себе самом ту же брань всему невежественному и темному, какую воздвигнул царь в своем государстве; чтобы потом, когда загорится уже каждый этою святою бранью и все придет в сознание сил своих, мог бы так же один, всех впереди, с светильником в руке, устремить как одну душу весь народ свой к тому верховному свету, к которому просится Россия". Вы видите, что в понятие самодержавия Гоголь влагал не статическую, а динамическую силу, энергию творческую, пробуждающую, ведущую к воскресению народа. Пушкин сравнивал царя с Моисеем-Боговидцем, выводящим нацию из плена. Именно нечто от Моисея и Магомета, что-то пророческое и боговдохновенное Гоголь приписывал "полномочной", как он выражался, царской власти. Ослепительная эпопея Наполеона показывала, что народное правление вело к гражданской войне, а гениальное самодержавие восстановляло честь народа и счастье. Допустим, что Гоголь вместе со славянофилами чрезмерно идеализировал самодержавие, - но, стало быть, тем более, г-да кадеты, он - не ваш.

С какой стороны вы ни возьмите Гоголя, он был типический "черносотенец". Подумайте только: он стоял за крепостное право, допуская даже телесное наказание! Судя по "Тарасу Бульбе", где "рассобачий жид" изображен во всей правде народного его понимания, Гоголь далек был от идеи не только "полноправия", но даже "равноправия" еврейского. Борьба запорожских рыцарей, наша русская "Илиада", представлена Гоголем не с турками, не с крымскими татарами, а с наиболее заклятыми врагами малорусской и общерусской народности - с поляками и евреями. Так понимал Гоголь, коренной русский человек, вынесший душу свою из недр народных. Он нашел в истории, то есть в самой природе, вековой отпор полыцине и жидовству и воспел этот отпор, одобрил всем пафосом своей души.

Нет, господа жидокадеты, он - не ваш!

Но если бы требовался окончательный и бесповоротный приговор Гоголю как черносотенцу, вспомните самый лютый из его смертных грехов: он любил Россию! Он самой нежной, младенческой любовью любил Украину, наш прелестный, благодатный юг, который был бы раем земным, если бы не был столько раз ограблен поляками и евреями. Гоголь глубоким восхищением любил Великороссию, наш могучий государственный язык, нашу великодержавную историю, нашу пышную старину. "На днях, - пишет Гоголь, - попалась мне книга "Царские выходы". Тут уже одни слова и названия... сущие сокровища для поэта: всякое слово так и ложится в стих. Дивишься драгоценности нашего языка: что ни звук, то и подарок: все тернисто, крупно, как сам жемчуг, и, право, иное название еще драгоценнее самой вещи... Мне после прочтения трех страниц из этой книги так и виделся везде царь старинных, прежних времен, благоговейно идущий к вечерне в старинном царском своем убранстве". Гоголь до обожания любил великорусский талант и характер, который столь блистательно выразился в Пушкине. В многочисленных отзывах Гоголя о великом поэте нет и тени зависти - один благородный восторг! Всю Россию, какая она есть, Гоголь любил до пророческого экстаза: вспомните его тройку. Вот о каком прогрессе России мечтал автор "Мертвых душ" и вот в какой прогресс России верил.

Однако ж, скажут еврейчики, он написал "Мертвые души", то есть оставил документ, дающий теперь еврейчикам и кадетам законное право плевать на Россию?

На это замечу, что на еврейчиков и кадетов и разную тому подобную мелкую компанию Гоголь, конечно, не рассчитывал. Его компания была Пушкин, а не г-да Грузинские и Е. Трубецкие. "Когда я начал читать Пушкину первые главы из "Мертвых душ", - пишет Гоголь, - то Пушкин, который всегда смеялся при моем чтении... начал понемногу становиться все сумрачнее, сумрачнее, а наконец сделался совершенно мрачен. Когда же чтение кончилось, он произнес голосом тоски: "Боже, как грустна наша Россия!" Меня это изумило. Пушкин, который так знал Россию, не заметил, что все это карикатура и моя собственная выдумка!.. С этих пор я уже стал думать только о том, как бы смягчить то тягостное впечатление, которое могли произвести "Мертвые души". Я увидел, что многие из гадостей не стоят злобы" и пр. В следующих томах "Мертвых душ" Гоголь мечтал не унизить, а возвеличить Россию, изобразив то прекрасное, что он видел в ней и что любил.

Нет, г-да еврейчики и радикальные князьки, Гоголь - не ваш, решительно не ваш! Такая крупная добыча не по рукам вашим, как бы ни были они цепки.

28 апреля