Что делать? Да то, что делаем. Бороться за жизнь, и если природа пощадит нас, то после общего замирения будем мечтать, как мечтали наши предки, о вечном мире. Только мечтать, а не действовать? – спросить возмущенный читатель. Отвечу: и действовать, если можете. Мечта вовсе не праздное занятие. Она есть тоже действие, она – сверхъестественное в обществе начало всех действий. Многое и многое, о чем мы искренно мечтали, осуществилось. О многом хорошем, к сожалению, мы мечтали не искренно и не сильно – и не получили его. Немцы со страстью мечтали о своем злодействе – вот простая причина их успеха. Но успех этот заставит человечество со страстью мечтать о подавлении немецкого злодейства – и это осуществится. Когда захочет человечество божественного устройства общества, но захочет искренно и нелицемерно, – оно настанет. Не праздно сказано: «Царство Божие – внутри вас». Пока его нет у нас внутри, а есть какое-то другое царство, мы должны всецело наслаждаться тем, что есть…

23 августа

Первое десятилетие нашей новой государственности закончено. Оно похоже на звено истории, выходящее из ее горна, раскаленное до цвета крови, охваченное пламенем, поражаемое тяжкими ударами, цель которых, может быть, сварить какой-то разрыв, вновь отковать железную связь жизни, подтачиваемую временем. Мы, живые поколения, не можем быть свидетелями тысячелетий и даже веков, нам доступны только десятилетия, и вот даже на границах десятилетий мы чувствуем тяжкую работу исторического процесса, именуемую войнами и возмущениями. В этой работе стихийно участвуем и мы. Молот истории колотит по нашему собственному телу и по нашим нервам, и в огне войн и бунтов гибнут наши же сыновья и братья…

Трудно припомнить десятилетие более драматическое, более насыщенное ужасами, нежели то, что мы пережили. Оглядываясь на прошлое, не приходится, конечно, ни радоваться, ни ликовать. При крайне дурных предвестиях зародился наш бедный парламентаризм, и проклятие этих предвестий он несет до сих пор. Ведь в самом деле припоминается пророчество Исайи о какой-то библейской «Думе»: «Сторож! сколько ночи? – Приближается утро, но еще ночь». И десять лет тому назад в потемках нашей государственности приближалось утро, но стояла ночь, и теперь в отношении общих судеб нашего народно-общественного представительства мы переживаем то же самое. Единственная разница лишь в том, что тогда мы искренно верили в близкий восход иного, солнечного дня истории, теперь же вера обратилась в хмурое терпение. Что предстоит нам впереди – не знаем, знаем только, что десять лет тому назад катастрофа войны стояла уже в прошлом, теперь же она в настоящем и как разовьется дальше – неизвестно. Исполнился уже год войны с Турцией и почти пятнадцать месяцев войны с двумя немецкими империями, но общие результаты пока неутешительны. Этот внешний факт, как для всех ясно, находится в теснейшей связи с внутренним состоянием нашего отечества, с государственной неорганизованностью нашей, которой более популярное имя – «неготовность». Десять лет тому назад вся ответственность за эту неготовность падала на тогдашний приказный строй, исторически одряхлевший. Само общество и народ, лишенные участия в политической жизни, могли утешать себя иллюзией своей невиновности. И народ, и общество несли все жертвы, необходимые для победоносной обороны, и. если японская война окончилась бесславно, ответственность за это ложилась не на нацию, а на ее чиновников. Ныне даже этой иллюзии мы питать не можем, ибо новое испытание войны, вовсе не неожиданной, свалилось на нас через восемь лет после действия какого ни на есть, хотя бы зачаточного, парламента. Тяжесть ответственности за всякий неуспех, и внутренний, и внешний, ложится теперь как на старого виновника – бюрократию, так и на нового члена в правящем организме – народное представительство, а через него – на весь народ. Нетрудно видеть, что с более глубокой, философской точки зрения народ и теперь, как и во все времена, был главным виновником и главным ответственным лицом за все происходящее. Изменяя латинскую пословицу, поистине можно сказать, что сам народ – кузнец своего счастья и что, в сущности, он всегда заслуживает ту политическую организацию, какую имеет. Довольны мы или недовольны порядком вещей, мы обязаны благодарностью за благо не кому иному, как только себе и своим предкам. Что посеяли в прошлом, то и жнем, и если урожайность наших побед, как и урожайность полей, далеко не те, какие допускают природа и культура, то мы этим обязаны собственной неспособности довести развитие политической культуры до возможной полноты. В чем же, спрашивается, лежат корни этой неспособности?

Мне кажется, низкая культура наша, и земледельческая, и политическая, объясняется одной главной причиной: нам мешали. С незапамятных времен в народное творчество наше вмешивается постороннее насилие и спутывает работу, держит ее в зародышевом состоянии. Как говорил Владимир Мономах на совете князей в 1103 году, «начнет орати смерд, и приехав половчин ударит и стрелою, а лошадь его поиметь, а в село его ехав иметь жену его и дети его и все именье». Плохо защищенная страна на перепутье материков привлекала отовсюду завоевателей и мирных засильников, и вместо мирного, органического строя, дающего накопление сил, устанавливался военный, механический строй, с растратой народных средств. Особенно тягостно было вмешательство в судьбу русского народа двух стихий – германской и монгольской, то есть тех самых, от которых мы отбиваемся и сейчас. В незапамятные для истории времена Россия была уже захвачена готами, и хотя немецкие историки утверждают, что именно готам русские племена обязаны начатками государственности, однако факт тот, что готы не сумели организовать для нас государственность, достаточную для отпора внешнему врагу. Напротив, в течение нескольких столетий владычества своего готы создали государственность весьма дряблую, неспособную защищать страну, и дело закончилось гуннским завоеванием. Вторая германская волна: варяги тоже не сумели сплотить славяно-русские племена в одно великое целое; напротив, введенный варягами удельный строй подготовил Россию ко второму азиатскому завоеванию в лице татар. Нужно было совершенно истлеть варяжским корням, чтобы Русь внутренним органическим процессом сложилась в сильную государственность. Но как только это совершилось, надвигается третья германская волна, залившая Россию при Петре I и его преемниках.

Завоевание это было мирное, но если рассмотреть его пристально, то оно, по существу, почти ничем не отличалось от военного. Подобно готам и варягам, немцы после Петра Великого внесли свои начала в нашу национальную государственность, вовсе не способствовавшие ее силе. Ни тирания Бирона, ни голштинско-прусская муштра Петра III и Павла I не могли дать России того, чего ждал от немцев последний московский царь, довольно подчинившийся немецкой культуре. Он ждал и надеялся, что немцы помогут России догнать Европу в том немногом, в чем мы тогда отставали, и главным образом в технике, в технической организованности народного труда. Если бы немцы сделали это, то Россия была бы богатейшим и могущественнейшим государством в мире, но немцы обманули надежды Петра. Ни в какой области техники Россия, как оказывается, не догнала Запада, а наоборот – даже в области военной обороны немцы довели нас до крайне опасной отсталости. Артиллерия, например, появилась в России за триста лет до Петра: при Иване Грозном она отличалась обилием, удивлявшим иностранцев. Уже за целое столетие до Петра у нас имелся собственный Крупп – литейный мастер Андрей Чохов, который способен был отливать такие титанические орудия, как знаменитая Царь-пушка. Стоящая доныне, уже четвертое столетие, в Кремле Московском, она служит немым свидетелем богатырских возможностей нашей старины, задушенных немецким вторжением. Любопытно, что еще за целое столетие до этой Царь-пушки, в 1488 году, была в Москве же отлита тоже Царь-пушка, до нас не дошедшая. Если с этими фактами сопоставить то обстоятельство, что в 1915 году, при всем героизме армии, мы были вынуждены отступить перед 42-сантиметровыми орудиями Круппа, то вы убедитесь, что в области наиважнейшей в культуре, там, где решается жизнь и смерть народа, немецкое владычество не утвердило могущества нашего племени, а, напротив, в опасной степени расшатало его. В течение последнего столетия немецкое внутреннее засилье делает самые глубокие и тяжкие захваты, и как естественное следствие их начинается целый ряд бесславных войн, из которых каждая не доведена до победоносного конца по отсталости вооружения и военной организации армии. Так было в деле внешней безопасности, и то же самое шло в области и внутренней политики.