Когда они собрались уходить и мы прощались, Пол заметил в коридоре пианино и не смог устоять. Он сел и начал играть «Lady Madonna», а я стоял в шоке, слушая, как голос, который обожает весь мир, эхом разносится по моему дому, в котором теперь живет моя семья. Харпер на мгновение исчезла и вернулась с кофейной чашкой, которую наполнила мелочью и поставила на пианино в качестве баночки для чаевых для сэра Пола. Мы умирали со смеху, а он пригласил ее сесть на скамейку рядом с ним на ее первый урок игры на фортепиано. Он показал ей клавиши, рассказал, где какая нота, и они начали вместе играть, а Пол пел: «Мы поем песенку… Песенку мы поем…»

На следующее утро, готовя завтрак на кухне, я снова услышал пианино, ту самую мелодию, которую Пол и Харпер играли прошлой ночью. Я выглянул из-за угла и увидел Харпер, сидящую в одиночестве на скамейке, — ее крошечные руки играли те же самые аккорды в идеальном ритме, и я точно знал, что она чувствовала: вдохновение от Пола. Потому что я когда-то чувствовал то же самое. Хотя разница была в том, что тогда он пел из крошечного проигрывателя на полу моей спальни, а не сидел прямо рядом со мной у пианино, на котором мы вместе с ним играли.

ЖИЗНЬ СДЕЛАЛА ПОЛНЫЙ КРУГ.

Это дом. Это семья. Это то, чего я хотел.

Через несколько дней умер мой отец. Мы потеряли связь в последний год его жизни, но, узнав о его болезни за месяц до рождения Офелии, я полетел навестить его, зная, что это наша последняя встреча. В той же больнице Уоррена, штат Огайо, где я родился, мы сидели и болтали, обмениваясь новостями о жизни, а я нахваливал его длинные седые волосы и бороду, которые почти переросли мои. Я сказал ему, что скоро снова стану отцом, и он поздравил меня, пожелав удачи. Когда мне пора было уходить, я поцеловал его руку и сказал: «Хорошо, папа. Увидимся. Я тебя люблю».

Он улыбнулся и сказал: «Я тоже тебя люблю, Дэвид».

«Давай, чувак, еще увидимся!»

Парализованный, я оперся о стену длинного коридора в Белом доме, не веря своим ушам.

Президент Соединенных Штатов Америки, Джордж Буш, только что назвал меня «чуваком».

Застывший от шока, я вежливо помахал президенту, которого уводили сотрудники Секретной службы, и продолжил искать гардероб, чтобы взять там зимнюю куртку своей глубоко беременной жены и вместе пойти на премию центра Кеннеди. Там я должен был исполнить классическую композицию «Who Are You» на трибьют-концерте, посвященном The Who, за которым с балкона будет наблюдать сам президент Буш.

КАК Я ВООБЩЕ ЗДЕСЬ ОКАЗАЛСЯ?

С 1978 года премия центра Кеннеди считается самой престижной церемонией вручения наград в области исполнительского искусства в Америке, отмечая вклад в американскую культуру в области музыки, танца, театра, оперы, кино и телевидения. Участвовать в этой церемонии в любом качестве — это уже честь, если не сказать больше. Мероприятие, собирающее сливки высшего общества Вашингтона, на самом деле представляет собой уик-энд с многочисленными встречами, от ужина в Государственном департаменте накануне вечером до вручения наград в Восточном зале Белого дома во второй половине дня в день концерта. Но празднества всегда начинались со званого обеда в отеле. Несильно по сути отличаясь от бранча на свадьбе вашего кузена, это относительно неформальное мероприятие, за тем исключением, что вместо того, чтобы делиться щипцами для салата с сумасшедшим дядей, вы передаете их, как эстафетную палочку, бывшему госсекретарю Мадлен Олбрайт. Абсурдность этого максимально сюрреалистического опыта трудно игнорировать, и я поймал себя на том, что пытаюсь сохранять невозмутимое выражение лица в окружении людей, которые принимали самые важные решения на планете, а сейчас возились с копченым лососем, соскальзывающим с бейгла. На большинстве церемоний награждения, которые посещал раньше, я обычно был на грани провала, всего в одном глотке от того, как меня выпроводит на улицу охрана. Но я никогда не боялся заводить разговоры с самыми неожиданными людьми, независимо от того, насколько я был белой вороной.

Из соображений безопасности всех исполнителей привозили в Кеннеди-центр и увозили обратно на одном из тех больших автобусов, на которых обычно туристов возят по достопримечательностям Вашингтона, за тем исключением, что вместо группы пожилых людей со Среднего Запада с фиолетовыми волосами автобус был набит самыми знаменитыми артистами Америки, превращаясь в шумную версию «99 бутылок пива»[52] (поверьте мне, песня действительно обретает совершенно новую жизнь, когда ее поют Стивен Тайлер, Херби Хэнкок и Jonas Brothers). Поездка на концерт никогда не бывает слишком долгой, но этого достаточно, чтобы познакомиться с этими уже знакомыми тебе лицами и подружиться, делясь друг с другом байками о своей карьере и получая советы по слуховым аппаратам от лучших из лучших (спасибо, Херби).

Репетиции проходят в одной из многочисленных комнат в стороне от главной сцены, которые, несомненно, видели за эти годы многое. Мое детство прошло буквально через мост, в Вирджинии, так что я, конечно, был знаком с Кеннеди-центром, видел там не одно представление и совершил немало школьных экскурсий к этому великолепному образцу современной архитектуры с видом на реку Потомак, — но закулисье было для меня в новинку. И проходя по коридорам за сценой, я пытался представить все голоса, наполнявшие эти священные залы с момента их открытия в 1971 году, спрашивая себя снова и снова: «Как я вообще здесь оказался?» Это здание предназначалось для лучших исполнителей Америки, а не для бывших вашингтонских панков.

Несмотря на то, что это событие считается аполитичным, давая редкий шанс людям по разные стороны баррикад забыть разногласия и поднять бокал во имя культуры и искусства, в воздухе чувствовалось определенное напряжение, как если сказать маленьким детям тихо себя вести на детской площадке. Я, конечно, не был согласен со всеми политиками и принципами, о которых некоторые из этих людей спорили целыми днями, поэтому последовал совету матери и избегал трех тем, которые нам всегда запрещали поднимать за обеденным столом: деньги, политика и религия. Это выходные, когда каждый мог увидеть друг в друге больше, чем просто демократа или республиканца. В первую очередь мы все — люди, а ничто не может больше сблизить людей, чем музыка и искусство.

По какой-то странной причине меня попросили произнести тост в честь награды The Who на суперофициальном ужине в Госдепартаменте накануне концерта. А это уже не та невнятная болтовня, которую произносишь за барной стойкой местной забегаловки, — это официальная речь, в которой превозносят заслуги обладателя этой высшей награды. Да еще и в зале, битком набитом превосходными ораторами. К такому нельзя отнестись легкомысленно. Мне был назначен спичрайтер, которая любезно встретила меня за кулисами на репетиции и взяла у меня небольшое интервью, чтобы подготовить материал для речи. После короткого разговора она поблагодарила меня и сказала, что текст будет готов к ужину. Я бы предпочел написать собственный, но, не желая раскачивать лодку, доверил это дело профессионалам.

Позже, пытаясь в отеле втиснуться в свой пингвиний костюм, я получил свою речь. К моему ужасу, она была написана примитивно-тупым языком, изобилуя словами вроде «чувак», видимо, чтобы создалось впечатление, что я писал ее сам. «Боже мой, — подумал я. — Я не могу это читать!» Я не мог запятнать имя отца, бывшего спичрайтера Конгресса США и выдающегося журналиста, человека умного, интеллигентного и обладавшего определенным вашингтонским очарованием. Но в то же время я чувствовал, что должен не отходить от программы и прочитать предоставленную мне речь, повеселив окружающих. «ЧЕРТ! — ПОДУМАЛ Я. — МАДЛЕН ОЛБРАЙТ РЕШИТ, ЧТО Я ПОЛНЫЙ ПРИДУРОК».