Мы не знали, что тот самый окровавленный охранник и его банда ждали нас снаружи, чтобы убить. Эдакое быстрое возмездие за кровавую бойню, которую мы неосознанно устроили в городе. Они жаждали крови. Кто-то подслушал их план, когда сотни посетителей выходили из зала, и передал его нашей команде, которая затем быстро передала его нам, пока мы сидели наверху, отдыхая в лужах собственного пота. Монти понял, что мы в ловушке, и теперь его задача — придумать план побега.

К черному ходу вызвали такси, и мы побежали из раздевалки к двери, выходящей в переулок, как крысы с кухни, — Курт впереди, за ним Крист, а потом я. Мы ждали сигнала, и, когда дверь распахнулась, я увидел, как Курт нырнул на заднее сиденье такси, затем Крист. Вдруг я услышал, как кто-то крикнул: «Это они!! Держи этих ублюдков!!» Конечно же, это охранник и его друзья мчались по переулку к такси с огнем в глазах и убийством в мыслях. Кто-то захлопнул дверь машины, прежде чем я успел в нее сесть, и машина умчалась, преследуемая в ночи толпой кровожадных головорезов, которые вскоре догнали их в субботней пробке на Элм-стрит и одним быстрым ударом разбили пассажирское стекло. Я ничего этого не знал, потому что теперь остался один в клубе, и мне уже не на чем было добраться обратно в отель (возможно, меня вызвалась подвезти милая девушка, и по дороге мы попали в автомобильную аварию…).

Нам всем каким-то образом удалось пережить этот день, и наш бродячий цирк отправился в следующий город. В туре осталось всего двенадцать дней, колеса все еще могли отвалиться, но, по крайней мере, мы двигались в правильном направлении: домой.

К тому времени, когда мы вернулись в Сиэтл для финального концерта в родном городе на Хэллоуин, мы были полностью истощены как морально, так и физически. Мы оставили свой след и вернулись со шрамами. Всего за сорок дней мы прошли путь от трех растрепанных молодых людей, которым нечего терять, до трех растрепанных молодых людей с золотой пластинкой. Наш мир теперь изменился навсегда. Но изменился и ваш. И это только начало.

МЫ БЫЛИ ОКРУЖЕНЫ, И ВЫХОДА НЕ БЫЛО.

«Угадай, где мы сегодня будем плавать?» — с восторгом спросил мой хороший друг Брайан Браун.

«Понятия не имею… Где?» — ответил я, изнемогая от жары в Долине Сан-Фернандо в тесном доме Питера Шталя без кондиционера.

«В доме, где “семья” Мэнсона убила Шэрон Тейт».

Какое-то время я молча держал телефон, пытаясь осознать это ужасающее приглашение, а затем ответил: «На Сьело-драйв? Ты, блин, серьезно?» Я точно знал, о чем он говорит, поскольку был довольно хорошо осведомлен о самом печально известном и жестоком убийстве в Америке с тех пор, как был подростком, погруженным в мир ужасов. Я легко мог представить длинную дорогу, вьющуюся вверх по холму каньона прямиком к воротам дома с видом на Лос-Анджелес, дорожку к входной двери, на которой когда-то было кровью написано «СВИНЬЯ», гостиную, где три невинных человека встретили свою ужасную судьбу у камина под небольшим чердаком и у бассейна в форме почки, отделявшего главный дом от гостевого, где жила Эбигейл Фолджер, прежде чем ее безжалостно убили на лужайке. Я мог практически нарисовать план этого места преступления в голове, после того как прочитал книгу «Helter Skelter. Правда о Чарли Мэнсоне» и посмотрел нечеткие документальные фильмы о бездомной хиппи-«семье» Чарльза Мэнсона на ранчо Спэн. Это было слишком мрачное предложение, чтобы его принять.

«Погнали!»

1992 год начался со страшного похмелья. Я проснулся в потрепанном гостиничном номере после празднования Нового года с Red Hot Chili Peppers, Nirvana, Pearl Jam и еще 16 000 людей в Cow Palace в Сан-Франциско. Nirvana завершила наш бурный и знаменательный год коротким туром по площадкам Западного побережья, забитым до отказа тысячами молодых панков, собравшимися, чтобы своими глазами увидеть, как эти три многообещающие группы совершают революцию в музыке.

Аудитория росла в геометрической прогрессии, и, каждую ночь стоя на сцене, по энергии и эстетике фанатов, во всю глотку подпевающих каждому слову, я понимал, что радикальный культурный сдвиг неизбежен. Это уже не просто андеграунд; это гребаный таран, бьющий в ворота поп-культуры, и наши три группы там главные зачинщики.

Помимо меняющихся течений музыкального ландшафта, жизнь в моей крошечной спальне в Западном Сиэтле тоже была в движении, и каждый день приносил что-то новое в маленький хаотичный мирок Nirvana. Я держался изо всех сил, но шаткий карнавальный аттракцион, который когда-то был нашей маленькой группой, начал раскручиваться все быстрее и быстрее, и наша незапланированная ставка на изменение мира все увеличивалась. На тот момент все уже зашло так далеко, что, даже если бы мы захотели, остановить это было уже невозможно. Альбом, который мы записали всего за двенадцать дней в старой студии в Лос-Анджелесе под названием Sound City, теперь продавался по 300 000 копий в неделю. Новость о том, что мы выбили Майкла Джексона с первого места в чартах Billboard, пришла в день, когда мы в первый раз должны были играть в Saturday Night Live, 11 января 1992 года.

Возможно, именно в тот момент я понял, что жизнь никогда не будет прежней. С детства Saturday Night Live было моим любимым шоу, и каждые выходные я не ложился спать и сидел в пижаме перед телевизором, ожидая появления на экране кумиров. Но я не просто хотел увидеть выступления гениев комедии вроде Дэна Эйкройда, Гилды Рэднер, Джона Белуши, Ларейн Ньюман, Билла Мюррея, Стива Мартина и Энди Кауфмана. Я с особым нетерпением ждал музыкальных гостей, которых они звали каждые выходные. Это было моим музыкальным образованием — вроде мастер-класса по живому исполнению от лучших из лучших. Но было одно выступление, которое выделялось среди остальных, изменив мой жизненный путь, — В-52, исполняющие свой хит «Rock Lobster» в 1980 году.

ДЛЯ МЕНЯ ЭТИ ТРИ МИНУТЫ БЫЛИ БОЛЬШИМ, ЧЕМ ПРОСТО ГРУППОЙ, ИГРАЮЩЕЙ СРОЮ ПЕСНЮ. ЭТО БЫЛО ВОЗЗВАНИЕ КО ВСЕМ, КТО ЗАДЫХАЛСЯ В КОНСЕРВАТИЗМЕ, БОЯСЬ ПОКАЗАТЬ СВОЮ ИНДИВИДУАЛЬНОСТЬ, ОТКРЫТЬСЯ МИРУ СО ВСЕМИ ЕГО СТРАННОСТЯМИ. В десять лет в моей голове пока не было таких сложных конструктов. Теперь я уже это знаю. Но даже тогда меня воодушевило то, с какой гордостью они принимали то, что не похожи на остальных. Наблюдая за их причудливым танцем, я знал, что тоже хочу вырваться наружу. Я больше не хотел следовать норме. Я хотел оторваться от стаи, как В-52. В жизни любого ребенка наступает тот золотой момент, когда независимость и идентичность пересекаются, в конечном счете определяя ваш жизненный путь, и это — мой момент. Я решил, что буду странным парнем с гитарой, который любил музыку и комедию. Кто бы мог подумать.

Но у Nirvana возможность играть в SNL появилась в непростое время. Мы не виделись с тех пор, как закончили тур по Западному побережью вместе с Red Hot Chili Peppers и Pearl Jam, и за это время все пошли своим путем, полностью вымотанные за те семьдесят пять концертов, которые отыграли в том туре. Я уехал домой в Вирджинию, Крист вернулся в Сиэтл, а Курт уехал в свой новый дом в Лос-Анджелесе. Когда мы встретились в Нью-Йорке на шоу, чувствовалась определенная усталость. Особенно заметно это было у Курта. И вместо желаемого триумфального воссоединения группы в телешоу, которое изменило мою жизнь, получилось что-то… не то. В нашем и без того шатком фундаменте начали образовываться трещины, а шаткий фундамент — это не то, что нужно, когда выступаешь в прямом эфире на телевидении перед миллионами людей, которые впервые увидят группу, появившуюся из ниоткуда, чтобы свергнуть «короля поп-музыки» со своего трона.

«Дамы и господа… Nirvana!»

Курт начал играть вступление к «Smells Like Teen Spirit», и, несмотря на то, что к тому времени я играл ее каждый день в переполненных залах по всему миру, жизнь промелькнула перед глазами. Здесь стояли В-52. Здесь стояли Devo. Здесь стоял Дэвид Боуи. Именно здесь легенды, от Боба Дилана до Мика Джаггера, исполняли песни для миллионов молодых музыкантов, таких как я, в пижамах сидящих перед телевизором в ожидании выхода кумиров, играющих песни, которые сформируют их жизнь. Я хотел упасть в обморок. Я хотел блевать. Я хотел спрятаться. Но я отчаянно ворвался в это барабанное вступление и… сломал палочку.