ВИРДЖИНИИ ГРОЛ.

Без нее мои истории были бы совершенно другими.

ДЖОРДИН БЛУМ.

Ты сделала мою историю интереснее и красивее.

ВАЙОЛЕТ, ХАРПЕР И ОФЕЛИИ.

Надеюсь, ваши истории будут столь же уникальны и прекрасны, как вы сами.

Иногда я забываю, что постарел.

Похоже, мой мозг просто надо мной издевается, давая ложное ощущение молодости и заставляя глядеть на мир через розовые очки глазами озорного мальчишки и радоваться мелочам.

Хотя достаточно всего лишь взглянуть в зеркало, чтобы вспомнить — я давно уже не тот мальчик с дешевой гитарой и стопкой пластинок, что часами упражнялся в одиночестве в надежде когда-то вырваться из маленького захолустного городка в штате Вирджиния. Нет. Теперь улыбка обнажает сколы на зубах, напоминая о годах работы с микрофоном, постепенно стирающим нежную зубную эмаль. Теперь зеркало отражает мешки под глазами — наследие многочасовых перелетов и бессонных ночей, когда, чтобы урвать у жизни столь ценный дополнительный час, в жертву приносился сон. В бороде проступает седина. И за все это я благодарен.

Когда-то давно меня пригласили выступить на благотворительном концерте «12-12-12» в поддержку пострадавших от урагана Сэнди. Концерт проходил в Нью-Йорке в Мэдисон-сквер-гарден. Лайн-ап[1] был эпохальный: Пол Маккартни, The Rolling Stones, The Who, Роджер Уотерс[2] — настоящие рок-идолы, не говоря уже о множестве других знаменитостей. В какой-то момент ко мне подошел промоутер и спросил, не хочу ли я сфотографироваться за сценой с поклонниками, пожертвовавшими крупные суммы. Я с радостью согласился и, плутая за закулисьем, представлял до отказа набитое помещение, где легенды рок-н-ролла (конечно же, все в черной коже и с британским акцентом) выстроились в линейку, как на школьную фотографию. Каково же было мое удивление, когда, войдя в комнату, я увидел только двух музыкантов в разных углах комнаты. Один блестел, как новенькая машина из элитного автосалона. Идеально выкрашенные волосы, автозагар и недавно сделанные ослепительно белые зубы (очевидная попытка борьбы с возрастом дала противоположный эффект, напомнив старую стену с несколькими слоями краски). Другой же походил на потасканный винтажный гоночный автомобиль. Жесткие седые волосы, глубокие морщины, зубы, состоянию которых не позавидовал бы сейчас и Джордж Вашингтон, и черная футболка, так плотно облегавшая широкую грудь, что сразу становилось ясно — ему вообще похер на все.

Может, это клише, но в тот момент я увидел свое будущее. Прямо здесь и сейчас понял, что ждет в будущем меня. Я решил, что буду принимать свои годы со всем, что они приносят. Что я стану старым ржавым гоночным автомобилем, и неважно, сколько раз мне придется заглохнуть на этом пути. В конце концов, не всему в этом мире нужен лоск. Если пятьдесят лет хранить гитару Blue Gibson Trini Lopez в футляре, она будет выглядеть так, будто только что сошла с конвейера. Но, если ее достать, показать солнцу, дать ей подышать, пролить над ней пот и слезы и, черт возьми, ИГРАТЬ на ней, через какое-то время она станет уникальной. Каждый инструмент стареет по-своему. По-моему, в этом и есть красота. Не в блеске сфабрикованной идеальности, а в истасканной дорогой и умудренной временем индивидуальности.

Удивительно, но память меня почти не подводит. С детства я мерил свою жизнь не месяцами или годами, а музыкальным развитием. Чтобы вспомнить конкретное время и место, мое сознание может полагаться только на песни, альбомы и группы. От радиовещания в 70-е до каждого микрофона, за которым стоял, я могу вспомнить, «кто», «что», «где» и «когда», с первых нот любой песни, которая сквозь динамики проникала прямиком в мою душу. Или, наоборот, из моей души — в ваши динамики. Некоторым воспоминания навевают запахи или вкус, кому-то для этого нужны зрительные образы. Мои же всегда связаны со звуком, играющим как неоконченный микстейп, ждущий отправки.

И хотя я никогда не был коллекционером в прямом смысле этого слова, я все же собираю мгновения жизни. И в этом смысле жизнь ежедневно проносится у меня перед глазами, как и в моих ушах. В этой книге я постарался запечатлеть некоторые из этих мгновений. Конечно же, эти воспоминания наполнены музыкой. И иногда они могут быть громкими.

ТАК ЧТО СДЕЛАЙТЕ ПОГРОМЧЕ! ПОСЛУШАЙТЕ ИХ ВМЕСТЕ СО МНОЙ.

«Папа, я хочу научиться играть на барабанах».

Я знал, что этот день настанет.

Передо мной стояла моя восьмилетняя дочь Харпер. Она смотрела на меня большими карими глазами, как Синди Лу Кто из фильма «Гринч — похититель Рождества», и держала в маленьких ручках мои старые барабанные палочки. Мой средний ребенок, моя мини-версия, моя дочь, больше всех похожая на меня. Я всегда знал, что однажды она заинтересуется музыкой, но… барабаны? Далеко не самая престижная позиция в мире музыки.

«На барабанах?» — спросил я, удивленно подняв брови.

«Да!» — пискнула она, улыбаясь во весь рот. Я почувствовал, как комок сентиментальности подкатывает к горлу, и спросил: «Ладно… И ты хочешь, чтобы я тебя научил?» Нервно переминаясь с ноги на ногу в своих клетчатых кедах от Vans, она застенчиво кивнула: «Ага». Меня захлестнула отцовская гордость, и я широко улыбнулся. Мы обнялись и, взявшись за руки, поднялись по лестнице в мой кабинет, где стояла старая барабанная установка. Это был слезливый момент, как с поздравительной открытки, из разряда сентиментальной рекламы во время Суперкубка (той, от которой даже самые суровые мужики рыдают прямо в свое ведерко с острыми крылышками). Это то воспоминание, которое я буду хранить всю жизнь.

Мы зашли в мой кабинет, и я вспомнил, что за всю жизнь не посетил ни одного урока игры на барабанах и, соответственно, понятия не имел, как научить кого-то на них играть. Ближе всего к организованному обучению музыке были несколько часов с потрясающим джазовым барабанщиком Ленни Робинсоном, за выступлениями которого я наблюдал каждое воскресенье в Вашингтоне в джаз-баре One Step Down. Это был крошечный клуб на Пенсильвания-авеню рядом с Джорджтауном — культовое место для гастролирующих музыкантов. Каждые выходные в нем проходили мастер-классы, на которых местный коллектив (под руководством легендарного джаз-музыканта из Вашингтона Лоуренса Уитли) сначала играл несколько сетов в темном, битком набитом помещении, а затем приглашал на сцену начинающих музыкантов на джем-сессию.

В 80-е, когда я был подростком, эти мастер-классы стали для нас с мамой воскресной традицией. Мы сидели за маленьким столиком, заказывали напитки и закуски, часами слушая, как играют мастера музыки, окунаясь в атмосферу потрясающей импровизационной свободы классического джаза. Никогда нельзя было предугадать, чего можно ожидать за этими голыми кирпичными стенами в зале, окутанном клубами дыма, где не звучало ничего, кроме музыки с маленькой сцены (разговоры строго запрещались). Тогда мне было пятнадцать, я глубоко увлекался панк-роком и слушал самую быструю и громкую музыку, какую только мог найти. Но каким-то образом я прочувствовал джаз на эмоциональном уровне. В отличие от современной поп-музыки (от которой я в то время бежал в ужасе, как мальчик из фильма «Омен» от церкви) в композиции джаза присутствовал некий хаос, что придавало ему красоту и динамичность, — это меня очень привлекало. Иногда композиция была более структурированная, иногда структура практически отсутствовала. Но больше всего мне нравилось, как играл на ударных Ленни Робинсон. Было в этом что-то, чего я никогда не видел раньше на панк-рок концертах. Оглушающая экспрессия вместе с элегантной точностью. И у него это выглядело удивительно легко (теперь-то я знаю, насколько это трудно). Для меня это стало музыкальным откровением. Играть на барабанах я учился сам, на слух, отбивая ритм по разным подушкам в своей спальне. Никто никогда не учил меня, как играть «правильно», а как — «неправильно», поэтому моя игра на ударных была довольно «дикой» и нестабильной. Я БЫЛ КАК БЕШЕНЫЙ БАРАБАНЩИК ИЗ «МАППЕТ-ШОУ», РАЗВЕ ЧТО БЕЗ БАКЕНБАРД. У Ленни же, очевидно, было какое-то музыкальное образование, и я был в восторге от того, как он все держал под контролем. Моими «учителями» в те времена были кричащие, быстрые и диссонирующие виниловые панк-рок пластинки. Игру барабанщиков на этих пластинках мало кто назовет традиционной, но неотесанное великолепие их игры отрицать невозможно, и я всегда буду благодарен этим неизвестным героям андеграундной панк-рок сцены. Такие барабанщики, как Ивор Хансон, Эрл Хадсон, Джефф Нельсон, Билл Стивенсон, Рид Маллин, Д. X. Пелигро, Джон Райт… (Список можно продолжать бесконечно.) Отголоски их работы до сих пор слышны в моей игре. Их след можно найти в композициях «Song for the Dead» Queens of the Stone Age, «Monkey Wrench» Foo Fighters и даже «Smells Like Teen Spirit» Nirvana (и это лишь несколько примеров). Все эти музыканты, казалось бы, были несказанно далеки от круга Ленни, но одно у них было общим: ощущение прекрасного, структурированного хаоса, которое меня так восхищало по воскресеньям в One Step Down. И именно его я стремился достичь в своей игре.