Как только Барретт переехал в Сиэтл, мы вместе нашли дом, и теперь его студия находилась в МОЕМ подвале, поэтому я воспользовался ее близостью и начал писать песни, которые, хотя все еще были примитивными и не готовыми к тому, чтобы их услышал весь мир, уже немного эволюционировали. «Alone and Easy Target», «Floaty», «Weenie Beenie», «Exhausted» и «I’m Stick Around» — вот лишь несколько из десятков песен, которые мы записали в дождливые дни в нашем маленьком подвале, и я медленно собирал то, что в конечном счете стало репертуаром Foo Fighters. В то время Nirvana активно набирала обороты, и уж в чем-чем, а в написании песен там помощь точно была не нужна, поэтому я оставил свои песни при себе, вспомнив старую шутку барабанщиков: «Что было последним, что сказал барабанщик перед тем, как его выгнали из группы? “Привет, ребята, я написал песню и думаю, что мы должны ее сыграть”!!»

Мне было нечего терять, некуда бежать, я вернулся из Ирландии и решил забронировать шесть дней в студии с 24 дорожками, находящейся на той же улице, что и мой дом в Ричмонд-Бич, — Robert Lang Studios. Это был ультрасовременный объект, построенный на склоне огромного холма с видом на залив Пьюджет. Я уже записывался там раньше, включая последнюю сессию с Nirvana в том же году, когда мы записали нашу последнюю песню «You Know You’re Right». Эклектичный и эксцентричный владелец студии Роберт Лэнг в начале 70-х решил построить звукозаписывающую студию под своим домом и потратил пятнадцать лет, раскапывая холм все глубже и глубже, вывозя тысячи грузовиков с землей и создавая то, что можно описать только как гигантский бетонный бункер с большой коллекцией винтажных микрофонов. Но самым большим отличием от других студий были материалы, которые он выбрал для помещений звукозаписи: мрамор и камень. Вместо теплого поглощающего звук натурального дерева и акустических перегородок в его студиях был не прощающий ошибок твердый камень, отражающий звук, оттого он получался гораздо более «живым». На самом деле именно темно-зеленый китайский мрамор заставил Nirvana записываться там, так как во время нашего первого тура по студии Боб показал нам небольшую плиту, на которой, как он был убежден, было откровение в виде святой фигуры, нимба, голубя и воскрешения. Этого было достаточно для того, чтобы мы с Кристом Новоселичем сказали: «О да, мы ОПРЕДЕЛЕННО записываемся здесь… Этот парень просто БЕШЕНЫЙ». Не говоря уже о том, что это так близко от моего дома, что я мог проехать туда на своей газонокосилке.

Я забронировал студию на 17–22 октября 1994 года и начал готовиться. Выбрав из бесчисленных записей, сделанных нами с Барреттом за эти годы, 15 песен, которые считал лучшими, я собрал оборудование и составил план: четыре песни в день в течение четырех дней и последние два дня для вокала и сведения. Если я буду записывать в том же темпе, как обычно, бегая от инструмента к инструменту, делая всего один или два дубля, прежде чем перейти к следующему, это могло действительно получиться. Я составил расписание, решая, какие песни записывать в какие дни, и репетировал как сумасшедший, зная, что у меня мало свободного времени. Шесть дней в студии казались вечностью, но мне нужно было доказать себе — я могу справиться с поставленной задачей, ведь это то, ради чего весь этот новый проект и затевался.

В понедельник утром мы с Барреттом загрузили оборудование, приготовили кофе, взяли кассеты и к полудню были готовы начать запись. Первой была новая песня под названием «This Is a Call», и я записал одним дублем ударные, сразу же схватил гитару и, быстро покончив и с этим, перешел к басу, тоже одним дублем. За сорок пять минут инструментальная часть была готова. Следующей была «I’ll Stick Around». Тот же порядок: ударные, гитара, бас — готово за сорок пять минут. Затем «Big Ме», затем «Alone and Easy Target»… К концу первого дня мы выполнили наш план в четыре песни с запасом времени, и задача больше не казалась такой сложной. Я действительно чувствовал себя хорошо.

Для меня это было больше, чем просто сеанс записи, — это глубоко терапевтический опыт. Продолжение жизни. Это то, что мне было нужно, чтобы снова запустить свое сердце и вернуть его к нормальному ритму, тот электрический импульс, необходимый, чтобы восстановить любовь к музыке и веру в нее. Помимо того, что просто взял в руки инструмент и почувствовал себя продуктивным, я снова мог смотреть сквозь лобовое стекло, а не в зеркало заднего вида.

К концу недели я не только достиг цели закончить 15 песен (фактически записав их в последовательности будущего альбома), но и согласился сыграть с Томом Петти на шоу Saturday Night Live, что было возвращением к прежней жизни и чего я больше не боялся делать. Теперь в конце туннеля горел свет. Ни то, ни другое не рассматривалось как какое-то постоянное жизненное направление — это были лишь маленькие шаги вперед. Но четкого видения того, что будет дальше, не было. Пока еще не было.

Я отнес мастер-пленку черновых миксов в компанию, занимающуюся тиражированием кассет, в центре Сиэтла, решив сделать сотню кассетных копий своего нового проекта, представляя, как раздам их друзьям, семье и всем, кто хоть сколько-нибудь интересуется, чем занят «тот парень из Nirvana» с момента распада группы. Я держал песни в секрете большую часть жизни, но теперь был готов поделиться ими со всем миром, потому что гордился ими больше, чем тем, что когда-либо записывал раньше. И дело не только в потрясающих звукоинженерских талантах Барретта; это было больше эмоциональное удовлетворение. Наконец-то я выплыл на поверхность, судорожно хватая воздух.

Несмотря на то, что я играл на всех инструментах на этой кассете (за исключением одного гитарного трека, сыгранного моим другом Грегом Дулли из Afghan Whigs, которому я передал гитару, когда он однажды был в студии), я был в ужасе от мысли о том, что это мой «сольный» проект. Я не мог представить, что «опыт Дэйва Грола» — это то, что заставит людей бежать в музыкальные магазины, и, честно говоря, знал, что связь с Nirvana наверняка перевесит объективность любого слушателя. Итак, я решил пойти более анонимным путем, вдохновившись Стюартом Коуплендом, барабанщиком Police, и его «сольным» проектом 1980 года — Кларком Кентом. В то время Police были еще молодой группой, и, чтобы не мешать карьере группы, Стюарт решил записываться под псевдонимом Кларк Кент, играя на всех инструментах сам, как и я. Мне нравилась эта таинственность. Будучи фанатиком НЛО всю жизнь, я взял простую фразу из книги, которую читал в то время: «Больше, чем “Совершенно секретно”», которая представляла собой сборник наблюдений НЛО и отчетов военных с начала 40-х годов. В главе о неопознанных объектах над Европой и Тихим океаном во время Второй мировой войны я нашел термин, который военные использовали в качестве прозвища для этих необъяснимых светящихся шаров света, и подумал, что это звучит достаточно таинственно для меня. Это звучало как группа людей, почти как банда: Foo Fighters[47].

Я разработал простую обложку для кассеты, выбрав шрифт и цвет бумаги, написав выходные данные и названия песен, которую должны были приложить к каждой кассете, и вышел из офиса компании, занимающейся тиражированием, чувствуя себя на все сто, зная, что к концу недели результат моих трудов будет готов. Я буквально летал. Награда проста: я сделал все это сам.

В ожидании я готовился лететь в Лос-Анджелес на репетицию с Томом Петти. Мне прислали две песни, заявленные на шоу: «You Don’t Know How It Feels» и «Honey Bee», — и я слушал их раз за разом, пытаясь запомнить все безупречные барабанные партии Стива Ферроне и проникнуться его стилем. Я был довольно далек от его расслабленного грува, поэтому сосредоточился на поиске чего-то вроде дзена, чтобы немного успокоить свою привычную анархичную игру. Но я нервничал не только из-за музыки. Я собирался встретиться с единственным и неповторимым Томом Петти.

Когда я прибыл на большую репетиционную площадку в долине Сан-Фернандо недалеко от Голливуда — довольно вычурное местечко с тотемным столбом в конце комнаты, — группа и все члены ее команды встретили меня с распростертыми объятиями. Heartbreakers — воплощение крутизны с их расслабленными манерами и легким южным акцентом; они заставляли меня чувствовать себя как дома, давая мне ощущение, что меня ценят, делая все возможное, чтобы минимизировать мое волнение, которое они, несомненно, чувствовали. В конце концов, они настоящие рок-звезды и, я уверен, действовали так почти на всех, но они хотели, чтобы я чувствовал себя комфортно, поэтому окружали меня добротой и эмпатией. Пока мы болтали, я установил барабанную установку на возвышении и сильно ударил по бас-барабану, который издал оглушающий «БАМЦ», отчего все в комнате подпрыгнули, повернулись друг к другу и засмеялись, как бы говоря: «Черт возьми, во что мы ввязались?»