Черт.
Теперь я вел песню с одной спущенной шиной. Я перевел глаза на своего давнего друга Джимми, который был моим техником на шоу. Мы в ужасе смотрели друг на друга. Одно дело, когда это происходит на концерте Scream перед 75 людьми; совсем другое — когда смотрит весь мир. «Просто играй дальше», — сказал я себе, продолжая бить по барабанам, как будто на кону стояла жизнь. Во время короткого перерыва между ударными партиями я молниеносно схватил другую палочку и закончил песню (адреналина во мне хватило бы, чтобы убить лошадь), исполненный гордости, представляя, что, может быть, наше выступление — воззвание к целому новому поколению детей, задыхающихся в консерватизме, боящихся показать свою индивидуальность, открыться миру со всеми его странностями.
Ах да, еще в нашу гримерку в тот вечер позвонил Странный Эл[44] и лично попросил разрешения сделать кавер на «Smells Like Teen Spirit». Мы официально пришли к успеху.
После Saturday Night Live мы снова разошлись, встретившись через две недели в Лос-Анджелесе, чтобы снять клип на «Come As You Are», прежде чем отправиться в Австралию и Японию в тур продолжительностью три с половиной недели — еще один невообразимый опыт, который я мог добавить к списку вещей, о которых даже не мечтал. Приехав в Лос-Анджелес, в первый день съемок я понял, что с Куртом что-то не так. Он казался слабым и подавленным, и по его глазам было ясно: пока мы не виделись, без наркотиков дело не обходилось.
Впервые я узнал, что Курт употребляет героин, в январе 1991 года, когда был в Лос-Анджелесе у друга. До этого я не был знаком ни с кем, кто бы употреблял героин, и знал об этом очень мало, поэтому был просто шокирован. Я присоединился к группе всего за три месяца до этого, и жил с Куртом в крошечной квартирке, и, возможно наивно, не считал его человеком, который на это способен. Для меня героин — грязный уличный наркотик, который употребляли только проститутки и нарики в темных переулках в центре города, а не нежные, добрые, любимые всеми музыканты, у ног которых лежал весь мир. Я, конечно, читал сказки о легендарных рок-звездах в бесчисленных биографиях, где подобное поведение описывалось как своего рода знак почета, но никогда не думал, что реально с этим столкнусь. Вашингтон не был особенно «героиновым» городом. Сиэтл же — столицей героина.
Курт заверил меня, что систематически героин не употреблял, а лишь однажды пробовал. «Я ненавижу иглы», — говорил он, пытаясь убедить меня, что я не напрасно бросил все и переехал через всю страну, чтобы жить с совершенно незнакомым человеком, оказавшимся наркоманом. И поскольку я ничего не знал об этом наркотике, я ему поверил. В любом случае он не мог бы скрыть от меня такой секрет. По крайней мере, я так думал.
Однажды ночью в Олимпии, когда мы выпивали с друзьями, кто-то достал таблетки. Какое-то обезболивающее, отпускаемое по рецепту. «Выпей одну с пивом, и будет суперкруто!» — сказали мне. Меня напрягло даже это, поэтому я продолжил пить только коктейли, но видел, как Курт принял парочку. Это меня напугало. Я всегда с осторожностью подходил к тому, чтобы что-то употреблять, опасаясь последствий, из-за страха перебрать, но у меня были друзья в Вирджинии, которые были не прочь немного раздвинуть границы, чтобы посмотреть, как далеко могут зайти. Я стал понимать, что и Курту это свойственно.
ПОСТЕПЕННО Я НАЧАЛ ЧУВСТВОВАТЬ, ЧТО МЫ НАЧАЛИ ОТДАЛЯТЬСЯ. Были те, кто употреблял, и те, кто нет. И по мере того, как наш мир расширялся, увеличивался и этот разрыв. Nirvana представляла собой три отдельных человека, каждый со своими странностями. Мы вместе брали в руки инструменты и играли, но, помимо музыки, каждый жил своей совершенно отдельной жизнью.
Когда мы снимали клип, хрупкость Курта шокировала меня. Я беспокоился не только о его здоровье, но и об ожидающем нас туре, который перенесет нас на противоположную сторону планеты, где не будет тех, кого мы любим и в ком больше всего нуждаемся. Я не представлял, как мы переживем очередное головокружительное расписание: концерт за концертом, аэропорт за аэропортом, отель за отелем, особенно с учетом его состояния, — но мы продолжали. И сегодня мне все еще трудно смотреть клип «Come As You Are», зная, в каком состоянии был Курт в то время. И хотя наши изображения размыты из-за эффектов камеры и старой пленки Super 8, я очень четко вижу трех человек, вступающих в период турбулентности, который мы будем ощущать годами.
Теплое солнце австралийского лета и еще более теплая встреча наших австралийских товарищей были долгожданным и столь необходимым перерывом от темной зимы — во всех смыслах, — которую мы оставили дома. Мы были в абсолютно нужном месте в нужное время, и на мгновение все, казалось, вернулось в нужное русло. Я изъездил всю Северную Америку и Европу, но абсолютно не знал, чего ожидать от этого края мира, и воспринял это как отпуск. Мы делали все: занимались серфингом на пляже Бонди, обнимались с коалами, жили с кенгуру, катались на водных лыжах, прыгали с тарзанки и даже делили сцену с Violent Femmes, что, возможно, было самым ярким моментом всей поездки. Курт все еще был немного нестабильным, но, казалось, начал возвращаться к жизни. Мы отыграли восемь отличных концертов на площадках, которые были слишком малы для стремительно растущей популярности группы, к чему мы, впрочем, быстро привыкали. Появилась надежда, что у нас все получится. Что Курт справится. К тому моменту, как мы поехали в Японию, я подумал, что, возможно, самое страшное уже позади.
Если Австралия — другое полушарие, то Япония — просто другая планета. Практически все в ней было огромным культурным шоком. Там я действительно ощущал, что нахожусь за миллион миль от дома. И это круто. Ничего похожего на Японию мы раньше не видели, а японцы никогда не видели ничего подобного нам. На нашем первом шоу в Осаке мы выступали в помещении, которое больше походило на Центр Кеннеди, чем на типичные залитые пивом и вымытые отбеливателем забегаловки, в которых мы начинали. Над рядами красивых бархатных сидений висели люстры, а сцена была чиста, как слеза ребенка, ни единого пятнышка, что я нашел очень странным. Публике разрешили встать на своих местах, но не отходить от них, а в проходах стояло что-то вроде военной полиции в белых перчатках, готовой отреагировать, если кто-нибудь сделает хотя бы шаг в сторону от выделенного ему места. Это заставило нас играть еще активнее в тот вечер. Пытаясь спровоцировать буйную реакцию, мы зажигали, как никогда раньше, и, выглянув из-за ударной установки, я увидел, что публика готова кричать, готова взорваться, выпустив внутренних демонов. Каждые несколько песен какой-нибудь фанат наконец не выдерживал и начинал бежать к сцене, но его перехватывала пара белых перчаток и выгоняла из зала. «Кто кого?» — подумал я. И стал играть еще активнее.
К концу мы точно знали, что нужно делать… разбить все на хрен (уже наш коронный номер). На глазах у публики Курт, Крист и я полностью уничтожили оборудование, словно трое детей, бьющихся в истерике после того, как мама и папа сказали: «Никакого десерта!» Вместо этого мы дали десерт публике. Мы покинули сцену, оставив кучу барабанов, опрокинутых усилителей и кричащую толпу. После ко мне подошел молодой японец, дрожащий как осиновый лист и готовый расплакаться. «Вам не нравились барабаны?» — спросил он дрожащим голосом. «Нет-нет-нет… они были прекрасны!» — сказал я, немного сбитый с толку. Практически везде в мире это выступление было бы признано триумфальным! Но мы были в Японии, стране, которая держится на культуре уважения и вежливости, и наши действия для этой страны — вопиющая крамола. Кроме того, этот чувак был представителем барабанов Tama и был в ужасе от того, что мне не понравилась установка, которую они для меня приготовили, поэтому я усадил его и объяснил, что наши действия не имеют никакого отношения к качеству прекрасной барабанной установки, на которой мне выпала большая честь играть; и это все было от восторга.
