Мы радостно схватили телефонную трубку и начали обзванивать комнату за комнатой, заставляя несчастного оператора раз за разом соединять нас, с криками: «Идет! Прямо сейчас показывают!», как дети на пижамной вечеринке. Этот момент я не забуду никогда: мы не верили, мы праздновали, мы были в шоке. И сегодня, если закрою глаза, я все еще могу живо вспомнить каждую деталь, от грязного темно-бордового ковра до обшарпанной деревянной мебели, потому что это событие изменило не только мою жизнь, но и мир музыки.
Я думаю, что в той волне популярности, которая вскоре захлестнет мир, большую роль сыграл именно клип. Вдохновленный фильмом 1979 года Джонатана Каплана «Через край» с Мэттом Дилланом, клип «Smells Like Teen Spirit» представлял собой темный портрет юношеского бунта. В съемках принимали участие настоящие фанаты, которые за день до того были на нашем концерте в клубе Roxy в Голливуде. Вместе с режиссером Сэмюэлем Байером Курт изобразил, как школьное собрание превращается в бунт, в котором толпа разочарованных подростков, татуированных чирлидерш и молодых панков разносит спортзал, оставляя тоску и разочарование в дымящейся кучке щебня и пепла. ЭТО ЧУВСТВО, КОТОРОЕ ОПРЕДЕЛЕННО ЗНАКОМО НАМ, НО МЫ И ПРЕДСТАВИТЬ НЕ МОГЛИ, ЧТО ТО ЖЕ САМОЕ БУДЕТ ЧУВСТВОВАТЬ ЦЕЛОЕ ПОКОЛЕНИЕ. Сначала клип транслировался только ночью, так как MTV посчитал его слишком спорным для показа в прайм-тайм, — но вскоре он вошел в обычную ротацию. И после этого он стал распространяться, как лесной пожар, сжигая весь наш мир дотла.
Теперь Nirvana была на пути к славе. Всего за несколько недель ажиотаж вокруг группы превратился в чистое безумие, внимание всего мира было сосредоточено на трех странных растрепанных двадцатилетних парнях с песнями, которым могли подпевать ваши крутые тетя и дядя. Удивительно, но мир в пределах нашего вонючего арендованного фургончика на самом деле изменился очень мало: спортивные сумки и кассеты, коробки от фастфуда и пустые пачки сигарет. Типично для группы вроде нашей. А вот за пределами нашего уютного мирка все быстро менялось: автографы и интервью на радио, переполненные залы и беспорядки на концертах. За несколько дней до нашего выступления в Trees нам пришлось уйти со сцены клуба Mississippi Nights в Сент-Луисе после того, как толпа бросилась на сцену, спровоцированная разочарованием Курта из-за того, что местная охрана слишком грубо обращается с фанатами (обычное дело для площадок, не знакомых с понятиями слэма и стейдж-дайвинга). Это был полный хаос. В то время я играл на ударной установке, которую позаимствовал у нашей разогревающей группы, Urge Overkill, потому что нашу мы с Куртом вдребезги разбили в Чикаго. И когда толпы детей перелезали через барьер на крошечную сцену, хватали наше оборудование и кричали в микрофоны, я сбежал в гримерку Urge Overkill, где радостно объявил: «Там гребаный бунт!» На что барабанщик Блэки ответил: «Черт! Мои барабаны!»
К моменту, как мы добрались до Далласа, мы уже не знали, чего ожидать. Но в ту ночь воздух в зале был как будто особенно наэлектризован, что усиливалось необычайно высокой влажностью, которая увеличивала напряженность, словно короткий фитиль в самодельной бомбе. Когда мы вышли на сцену, толпа уже перебиралась через напольные мониторы прямиком на гитарные педали Курта и Криста, при этом мы даже не успели сыграть ни единой ноты. Представьте, что вас подпирает к стене толпа из 600 проспиртованных адреналиновых наркоманов, готовых разорвать вас и все вокруг в клочья, умножьте это на десять, и вы примерно поймете, каково было в ту ночь Nirvana. Вдобавок мы сразу же столкнулись с техническими трудностями. Итак, в ожидании, пока наше оборудование заработает, мы стояли и наигрывали ужасную версию «L’amour est un oiseau rebelle», пока наш гитарный техник Ник Клоуз отчаянно бегал туда-сюда по сцене, пытаясь исправить эту потенциально безнадежную ситуацию. Наконец, осознав, что нам ничего не остается, Курт сказал несколько слов, и мы начали играть первую песню — «Jesus Don’t Want Me for a Sunbeam», кавер одной из наших любимых групп, Vaselines, из Шотландии.
Толпа сходила с ума, с каждой минутой степень безумия экспоненциально возрастала. К моменту, как мы добрались до песни «School» (шестая песня в сете), волны людей, хлынувшие на сцену, стали настолько опасными, что Курт больше не мог петь в микрофон, не получив удар в челюсть. Я чувствовал его раздражение и слишком хорошо знал, что бывает, когда Курт злится. Что-то разрушалось. Я знал, что это будет либо его гитара, либо его усилитель, либо мои барабаны. Обратный отсчет пошел…
Четыре песни спустя, после шумной, технически трудной версии нашей в целом спокойной акустической песни «Polly», Курт взорвался. Повернувшись налево, он снял гитару и начал крушить звукорежиссерский пульт. На пульт раз за разом обрушивалась гитара. Кнопки, ручки и куски металла летали по всей сцене. Курт больше не мог. Это касалось не только этого концерта, но и всего, что к нему привело. Неделя за неделей хаос только увеличивался, и теперь чаша терпения Курта переполнилась. В неистовой ярости он выплескивал накопившееся разочарование. Толпа ликовала, решив, что это часть шоу. Если бы они только знали. Это не был спектакль. Это была жизнь.
Наблюдая за этой разворачивающейся передо мной вакханалией из-за ударной установки, я мог думать только о том, где, блядь, запасной выход? Это не то, о чем обычно думают музыканты на сцене, но где мы и где «обычно». Методички, как действовать в такой ситуации, просто не существовало. Это Дикий Запад, и единственный способ выжить — следовать за светом в конце каждого длинного темного туннеля. Какими бы хаотичными ни были мои дни в Scream — ночевка в сквотах, преследования скинхедов и наркоманов в темных переулках, даже периоды голода, — это не могло даже сравниться с тем, что происходило сейчас. Это было реально опасно.
Тем не менее мы продолжали играть. Звукоинженер поставил деревянный поддон над своим микшерным столом (это очень смешно!), опасаясь повторных погромов. Теперь уже ничто не могло ничего спасти. Этот мчащийся поезд уже сошел со своих гребаных рельсов, сбивая всех и вся на своем пути. Мы начали играть еще один кавер, «Love Buzz» Shocking Blue (первый сингл Nirvana), и хаос продолжился. Тела продолжали валиться на сцену, в зале становилось все горячее с каждым аккордом, каждый дюйм кожи пропитался потом 600 незнакомых людей. После второго припева Курт нырнул в зал с гитарой в руке и играл соло, качаясь по сальным волосам и татуированным конечностям. Упав обратно на сцену в экзальтированном судорожном танце, он приземлился на гигантского охранника, которого поставили туда, чтобы сдерживать публику. Изо всех сил стараясь оттолкнуть Курта от себя, он применил грубую силу к тщедушному телу Курта, и тот, рефлекторно обороняясь, приложил охранника корпусом гитары по голове. Из рваной раны тут же начала лить кровь, стекая прямо по его пугающему ирокезу. Застигнутый врасплох, охранник понял, что его ранили, и, когда Курт встал, ему прямо в челюсть прилетел мощный удар, повалив его на пол. Мы с Кристом не раздумывая бросили инструменты и поспешили на помощь другу. Музыка резко оборвалась. Крист попытался урезонить охранника и даже снял свою футболку, чтобы остановить кровотечение, под раздающиеся в зале крики «ЧТО ЗА ХЕРНЯ!!». Курт в оцепенении отошел на другую сторону сцены, а я пошел к выходу, думая, что все закончилось.
Но ничего не закончилось.
После настойчивых просьб сотрудника клуба, опасавшегося неизбежного бунта, мы решили закончить выступление и вернулись на все еще мокрую от крови сцену. Гитара Курта была ужасно расстроена из-за удара, который он нанес охраннику, но, черт возьми, это нас никогда не останавливало. Диссонирующий, расстроенный звук только подчеркнул тревожную атмосферу в зале. Завершая сет нашей самой быстрой, наиболее панковой песней «Territorial Pissings», мы наконец положили инструменты и направились в гримерку, несколько травмированные этим странным поворотом событий. Мы привыкли к хаосу и беспорядку, но это совсем другое. Это не весело. Это опасно. Но, по крайней мере, все кончено.
