Амстердам стал нашей базой по множеству причин: некоторые вполне очевидные (травка), некоторые чисто логистические (близость к северной Европе). Обычно мы с трудом откладывали деньги, заработанные дома на низкоквалифицированной работе, и летали лоукостером за 99 долларов. По прилете в международный аэропорт Схипхол в первый вечер мы украли велосипед и следующие несколько недель тратили на подготовку к туру: делали звонки по телефону с пиратской телефонной картой, собирали оборудование и арендовали фургон, который должен был стать нашим домом на следующие несколько месяцев. Чтобы подзаработать, мы сдавали бутылки в ночной магазин, испытывали удачу в игровых автоматах в барах и даже брались за подработки, чтобы выжить. (Однажды я работал в небольшой музыкальной компании Konkurrent, занимающейся доставкой пластинок по почте, и подготавливал коробки с пластинками для отправки по всему миру, просто чтобы до начала тура хоть как-то заработать на травку.) Мы с трудом сводили концы с концами, но гостеприимство наших друзей и окружавший нас дух товарищества заставляли нас чувствовать себя королями, и в итоге я настолько полюбил этот город, что даже попытался выучить голландский — язык, на котором, как я убежден, невозможно говорить, если ты не родился в Голландии.
НО ГЛАВНОЕ, Я БЫЛ СВОБОДЕН, И ЗА КАЖДЫМ НОВЫМ ПОВОРОТОМ МЕНЯ ЖДАЛО ПРИКЛЮЧЕНИЕ.
Однажды вечером в Амстердаме, выпивая на тротуаре у нашего любимого панк-рок бара De Muur, мы заметили какую-то движуху через дорогу в одном из самых известных сквотов Голландии Vrankrijk. Толпа скинхедов и ультраправых фашистов, решивших напасть на здание, двигалась по небольшой улице, а сквоттеры готовились отражать атаку. На балконах зажигали ослепляющие прожекторы, из окон спускали проволочную сетку. Панки, используя самодельное оружие и щиты, защищали свой сквот. Конфликт набирал обороты, и вскоре к нему присоединились и мы, кидая бокалы с пивом и засыпая осколками стекла разъяренную толпу фашистов, словно катапульты, запускающие гранаты. Вскоре фашисты сдались и ретировались, а мы продолжили вечер, теперь уже отмечая победу, как викинги, вернувшиеся с войны. Это рок-н-ролл. Это чертово Средневековье.
И это всего лишь вечер вторника.
Путешествовать по потрясающей европейской глубинке мне нравилось куда больше, чем мчаться по длинным монотонным автострадам родной Америки, — но эти путешествия не были лишены сложностей. Каждую неделю мы сталкивались с новым языком, так что наше общение сводилось к примитивной версии языка жестов, граничащей с нелепой пантомимой. При этом я изучал языки и культуры, с которыми никогда бы не познакомился в школе, и то, что я физически находился в этих странах, углубило мое понимание мира как сообщества, которое намного меньше, чем все думают. А вот пересекать границы всегда было весьма интересно… Представьте восторг таможенника, когда он видел молодых панков, путешествующих на фургоне с голландскими номерами (большой красный флаг), забитым гитарами и усилителями (еще больший красный флаг), — это как ловить рыбу в бочке. Они выстраивали нас, как заключенных, на тротуаре и обыскивали каждый уголок фургона в поисках всякой контрабанды. (Должен признать, что за эти годы мне пришлось пережить не один инвазивный досмотр.) Правда, мы слишком много раз видели фильм 1978 года «Полуночный экспресс», чтобы не знать — нужно успеть скурить всю травку или гашиш до пересечения границы, если не хочешь сесть за решетку. Так что нам всегда приходилось искать «нужного парня». Мы выкручивались как могли, чтобы выжить: запихивали в корпус от динамиков футболки с мерчем Scream, которые продавали на концертах (наш основной источник заработка в дороге), скрываясь от налогов; прятали кусочки гашиша в дредах Скитера, чтобы было что курить во время долгих переездов между концертами (наблюдать, как наш басист играет с собакой-ищейкой на границе, прекрасно зная, что в его волосах немало отборного гашиша, — бесценно). Но несколько раз мы были буквально на грани.
Однажды, во время прогулки по переулку в Амстердаме со старым другом Марко Пиза, итальянским татуировщиком, с которым я познакомился в Болонье, когда красил стены в его тату-студии в обмен на красивую татуировку на левом плече, к нам подошли два нарика, пытаясь продать героин. Мы оба не были поклонниками героина (или нариками), поэтому Марко вежливо отказался, сказав твердое: «Отьебитесь!», — и мы продолжили путь. Они настойчиво шли за нами по пятам, хлопая нас по плечам, и в мгновение ока Марко со скоростью ниндзя вытащил нож и повторил: «ОТЪЕБИТЕСЬ!» Охренев, я развернулся, чтобы уйти, но краем глаза заметил, что один из наркоманов собирался со всей силы ударить меня по голове металлической трубой, подобранной им на стройплощадке, мимо которой мы шли. Мы с Марко рванули прочь, преследуемые группкой кричащих зомби, и с трудом унесли от них ноги, прежде чем сели пообедать в тайском ресторанчике у живописных каналов.
Многим бы этого было достаточно, чтобы собрать вещи и улететь домой к своей теплой кроватке, но меня манило именно это ощущение опасности. ТЫ НИКОГДА НЕ ЗНАЛ, ЧТО ПРИНЕСЕТ ТЕБЕ НОВЫЙ ДЕНЬ: ПУТЕШЕСТВИЕ В АПОКАЛИПТИЧЕСКУЮ СКАНДИНАВСКУЮ ПУРГУ НА АРЕНДОВАННОЙ РАЗВАЛЮХЕ, УКРАДЕННЫЕ, ПОКА ВЫ СПАЛИ, ПАСПОРТА ИЛИ ДРАКУ С ПЬЯНЫМ БЫДЛОМ, КОТОРОЕ ПЫТАЕТСЯ СТЫРИТЬ ИЗ ФУРГОНА НАШЕ ОБОРУДОВАНИЕ. КАЖДЫЙ ДЕНЬ — ЭТО ЧИСТЫЙ ЛИСТ.
Даже в худшие моменты голода и отчаяния мне и в голову не приходило сдаться. К чему мне возвращаться? К тому, чтобы умолять начальника снова взять меня на работу и покрывать диваны токсичными химикатами? К вечным пробкам, к торговым центрам и ресторанам быстрого питания на каждом углу? Уж лучше я буду лежать в бреду в крошечной испанской квартирке, истекая потом в попытках побороть ужасный грипп под эхом доносящихся звуков оживленного квартала Рамблас в Барселоне. Уж лучше я буду спать на холодной сцене в клубе, куда вызывали скорую помощь, чтобы спасти умирающего от передозировки. Уж лучше я буду играть в сквоте в Италии, где жители жгли простыни на улице после эпидемии чесотки, или пусть лучше меня будут предупреждать о том, что не стоит есть пасту, приготовленную местным промоутером, который пытался отравить нас в отместку за сломанный унитаз.
Как говорится, идти до конца, несмотря ни на что.
Но, возможно, именно эта нестабильность и заставила Скитера в первый раз нас бросить. Во время моего последнего европейского турне со Scream весной 1990 года он решил, что по какой-то причине просто больше не может, и улетел домой, оставив нас на другом континенте за тысячи миль от дома. К счастью, наш хороший друг Гай Пиньяс выручил нас, заменив Скитера на нескольких концертах, так что мы могли закончить тур, заработав достаточно денег, чтобы улететь обратно на рейсах авиакомпании El Аl, но я начинал думать, что, возможно, Скитер не так предан группе, как Пит, Франц и я. Мы бы сделали все что угодно, чтобы остаться на плаву.
Хотя незаменимых людей не бывает, между нами четырьмя бесспорно была химия, а у нас со Скитером — особая связь, которая образовалась еще много лет назад на одной из первых репетиций и которой очень не хватало, когда мы играли с другим басистом. Едва присоединившись к Scream, я был похож на дикого пони, играя максимально быстро и колошматя изо всех сил, добавляя бессмысленные барабанные брейки в конце каждой фразы, чтобы произвести впечатление на любого в пределах слышимости. Однажды Скитер усадил меня, скрутил огромный косяк из бумажной обертки тампона, найденной в ванной, и накурил меня так, что я едва мог видеть, что у меня перед глазами. «Так, мы будем играть один рифф, один и тот же рифф в течение тридцати минут, и ты при этом не сделаешь ни одной барабанной дроби», — сказал он. «Легко!» — подумал я. Я сел за свою установку, и он начал играть свою шелковистую басовую партию, частично регги, частично Motown, и я уверенно вступил. Не прошло и сорока пяти секунд, как я захотел сыграть барабанную дробь, но он покачал головой и дал мне понять, что этого делать не нужно, поэтому я просто продолжил. Минуту спустя я снова почувствовал непреодолимую потребность сыграть сумасшедшую барабанную дробь. Это можно сравнить с музыкальной формой синдрома Туретта или попыткой сдержать приступ чихания, но Скитер снова только покачал головой. По сути, Скитер ломал дикого пони, приучая меня уважать простоту и мощь грува, и учил воздерживаться от беспричинного бахвальства. Через тридцать минут я стал совершенно другим барабанщиком. Это, пожалуй, самый ценный музыкальный урок в моей жизни, и я всегда буду ему благодарен за это.
