После очередной триумфальной репетиции я начал понимать, что мое желание сыграть со Scream, чтобы хвастаться перед друзьями, превращалось в нечто более серьезное. Они единогласно решили, что я барабанщик, которого они искали, так что теперь передо мной маячила реальная возможность присоединиться к группе с именем и с убийственным репертуаром, у которой были преданные поклонники и которая гастролировала не только по стране, но и на международном уровне. Моя мечта сбывалась.

Я БЫЛ НА РАСПУТЬЕ. В школе особых перспектив у меня не было, и с каждым печальным табелем успеваемости все больше и больше было похоже на то, что меня ждет монотонная жизнь простого работяги в захолустье. Сердце было полностью посвящено музыке, моей единственной страсти, поэтому оценки (и посещаемость) к тому времени упали до точки невозврата. Нерадостные новости для матери: она была учительницей в местной средней школе, а я, ее единственный сын, мчался по тупиковой улице, в конце которой меня в лучшем случае ждал школьный психолог, а в худшем — отчисление. А еще был отец и его мечта о том, чтобы я стал порядочным бизнесменом-республиканцем, — самый невероятный из всех сценариев. Я уверен, на тот момент он уже потерял всякую надежду на мое будущее на Капитолийском холме, но, в конце концов, был моим отцом и с первого дня внушал мне страх разочаровать его. А еще были мои друзья в группе Dain Bramage. Я знал Дэйва Смита и Рубена Рэддинга много лет, и наша троица наводила приличный шум. Нам еще только предстояли настоящие гастроли, и у нас пока даже особо не было местных поклонников, но мы действительно были молодой группой, которая старалась изо всех сил. Мне нравится думать, что мы «опередили свое время» — наше звучание могло бы отлично вписаться в андеграундный взрыв начала 90-х, смешивая энергию панк-рока с мелодиями R.E.M., Mission of Burma и Hüsker Dü. Но в то время мы все еще как бы плыли по течению.

Для меня перевернуть свою жизнь и присоединиться к Scream означало бы бросить школу, к ужасу матери, учительницы средней школы; пожертвовать и без того натянутыми отношениями с отцом, не одобряющим все это; и оставить группу, которую я создал с двумя лучшими друзьями. Мягко говоря, это гигантский прыжок в неизвестность без страховки. Сжигание всех мостов. После долгих размышлений и душевных поисков у меня просто не хватило смелости. Возможно, потому, что я не верил в себя. Поэтому я вежливо отказался, поблагодарив их, и моя жизнь продолжалась, пока я все быстрее мчался по своей тупиковой дороге.

Несколько месяцев спустя я увидел Scream, дающих концерт в центре Вашингтона в клубе 9:30, знаковом для андеграундной музыки. Вместимостью всего 199 человек, это была темная грязная забегаловка, но для нас — церковь. За эти годы я посетил там десятки концертов и несколько даже отыграл сам. Я решил пойти на концерт, так как теперь считал парней друзьями, но в глубине души знал: будет очень тяжело смотреть на группу, в которой я мог бы играть, но не стал просто из страха. Страха перемен. Страха неизвестности. Страха взросления.

Свет погас, группа заняла свои места, и Кент Стакс заиграл звучное вступление малого барабана к «Walking by Myself» — новой песне, которая вобрала в себя огонь Stooges и МС5, их гитарное звучание и тяжелый грув. Клуб был набит битком, атмосфера в зале была словно туго намотанная катушка, готовая лопнуть, и, когда подключилась вся группа, комната просто взорвалась…

Я подпевал этим словам во всю глотку, и внезапно все обрело смысл. Я сразу же пожалел о решении не участвовать в чем-то столь катарсическом. Мое сердце подскочило к горлу, будто в него выстрелили из пушки, и я тут же решил — это моя судьба, моя группа, мое будущее и моя жизнь. Перекресток, с которым я столкнулся в своей тупиковой захолустной жизни, внезапно исчез, и я решил совершить этот прыжок в неизвестность, оставив все позади, ради того чувства, пронзившего меня, когда толпа из двухсот человек в зале взорвалась волной хаоса и счастья.

После концерта я сказал парням, что совершил глупую ошибку и хочу вернуться. После небольшого уговора и убеждения их, что на этот раз я уверен на сто процентов, они приняли меня с распростертыми объятиями. Кент недавно стал отцом и решил посвятить свою жизнь семье. Его решение пойти по новому пути открыло путь для меня.

Теперь все, что мне нужно было сделать, — перевернуть свою жизнь с ног на голову.

Больше всего меня, конечно, беспокоила мама. Женщина, которая стольким пожертвовала ради меня, которая каждую секунду жизни посвятила моему благополучию и от которой я с самого рождения получал лишь любовь. Я не хотел разочаровывать ее, потому что она не только моя мать, но и лучший друг. Я не мог ее подвести. Сейчас я люблю говорить, что она дисциплинировала меня, дав свободу, позволив мне блуждать, находить свой путь и, в конце концов, себя. Я не хотел предать ее доверие, уважал ее и всегда сохранял спокойствие. Я знал, что уход из школы в столь юном возрасте разобьет ей сердце, — но также знал, что продолжение обучения в школе разобьет мое.

Мы сели за ее стол, и, опустив голову от стыда, я объяснил, что хочу бросить школу и гастролировать по миру. Ее ответ?

«СМОТРИ НЕ ОБЛАЖАЙСЯ».

Я могу только думать, что после двадцати пяти лет обучения таких отстающих, как я, мама в глубине души знала: высшее образование не для меня. Но она в меня верила. Она увидела во мне свет и поняла, что мое сердце, душа, порывы — это не то, чему можно научиться на уроке в школе или прочитав учебник под гипнотическое гудение лампочек в классе. Она часто говорила: «Не всегда ребенок терпит неудачу в школе. Иногда школа подводит ребенка». Итак, как и всегда, она дала мне свободу блуждать, искать свой путь и находить себя.

С отцом — совсем другая история.

Я сидел в кабинете директора в окружении родителей. Отец и школьный психолог отчитывали меня, в красках описывая мое безнадежное будущее, полное бедности и отчаяния. В их глазах я был шпаной, никчемным панком, который в будущем сможет разве что заливать бензин в их бензобаки по выходным или чистить их мокасины в аэропорту, пока они ждут рейс. Я сидел и принимал все это как Рокки Бальбоа, думая: «Пошли вы на хер. Я докажу, что вы оба неправы». Моя любимая реплика? «Наверняка ты делаешь все, чего не должны делать дети твоего возраста, вроде сигарет и кофе». Кофе? С каких это пор кофе считается наркотиком класса А? Я гордо признал себя виновным по обоим пунктам.

Когда мы шли к своим машинам на стоянке, отец получил еще один удар, прежде чем официально отрекся от меня навсегда, закричав: «И ДЕРЖИСЬ ПОДАЛЬШЕ ОТ НАРКОТИКОВ!!!» Это самая трепетная демонстрация жесткой республиканской ярости в стиле Боба Доула[25], которую я когда-либо видел. Я мог только смеяться. Его деградация больше не могла причинить мне вреда. Я наконец соскочил с крючка, и он тоже (я, кажется, видел его за рулем нового зеленого «Плимут Волэри» вскоре после того, как я бросил школу, и могу только сделать вывод, что скромный фонд на мое высшее образование был немедленно отозван и спущен на эту мечту сутенера). Пуповина официально перерезана. Я свободен.

«СМОТРИ НЕ ОБЛАЖАЙСЯ», — ДУМАЛ Я.

Что касается моих друзей из Dain Bramage, ну… они были в ярости. Я оставил их в дерьмовый момент, и, возможно, еще долгие годы на стопке горящих пластинок Scream лежали истыканные иголками куклы вуду с моим лицом, но счастлив сказать, что по сей день мы дружим и стараемся видеться при возможности. Наш единственный LP, I Scream Not Coming Down, записан во время страшной грозы над Крофтоном, штат Мэриленд, в июле 1986 года и представляет собой буйство спазматического ритма и красивой мелодии. Я буду вечно гордиться этим альбомом не только потому, что он мой первый, но и из-за его удивительных уникальных качеств. Не было никого похожего на нас.