Николай подождал, пока от здания НКВД отъедет автомобиль, в который он усадил Лару. И хотел уже пойти в архив – где штудировал комаровское дело Миша Кедров. Но по пути решил заглянуть в палату Назарьева.

Резиновая трубка капельницы по-прежнему торчала из вены у Андрея Валерьяновича – бледного, как снятое молоко. Однако теперь он уже не лежал в бесчувствии на кровати, сражаясь за каждый глоток воздуха: он полусидел на ней. А радостный Валерьян Ильич поправлял подушки у него под спиной.

– Вот, очнулся наш пациент! – воскликнул он, едва завидев Николая.

– И я надеюсь, – выговорил Андрей Назарьев, – что та несчастная, которая в меня нечаянно выстрелила, не понесет никакого наказания. Я к ней претензий не имею.

– Боюсь, к Вере Абашидзе есть претензии и помимо этого, – сказал Скрябин и подошел к кровати Назарьева – всмотрелся в его лицо. – Но я очень рад, что вы пришли в себя. Как ваше самочувствие? Когда вы будете готовы немного поработать – с одним объектом?

– Да хоть сейчас!

– Андрюша! – Валерьян Ильич укоризненно покачал головой. – Тебе поберечь себя нужно. Хотя, – он взмахнул рукой, – ты ведь всё равно поступишь по-своему! Да и мне пора уже возвращаться на службу – меня там кое-кто, наверное, уже заждался.

Но Николай жестом остановил его:

– Я попрошу вас ненадолго задержаться – пока товарищ Назарьев не проведет свой эксперимент. Сейчас я принесу то, что ему для этого понадобится.

Скрябин очень рассчитывал, что после этого эксперимента вахтер сможет порадовать Самсона Давыденко известием о выявлении истинного убийцы Евграфа Иевлева.

Валентин Сергеевич Смышляев ощущал, как нити «ледяного» дела не просто выпадают у него из рук – они словно бы из его рук выпрыгивают, как скользкие лягушата или прыткие кузнечики. И, пытаясь поймать уже сбежавших, он упускает и тех, которые еще остались.

А ведь просьба Скрябина – удерживать Великанов и Абашидзе в здании Наркомата, – отнюдь не застала Валентина Сергеевича врасплох! Он и сам подумывал о том же самом – еще накануне. Однако он решил тогда, что временно предоставит двоим подозреваемым свободу перемещений по Москве, поскольку полагал, что один из них и похитил невероятный инструментарий Святослава Данилова. Валентин Сергеевич счел, что наружное наблюдение, которое по его приказу установили за этими двумя, поможет вычислить, где похищенное спрятано. И вот вам, пожалуйста: сегодня утром Абашидзе просто-напросто скрылся из глаз тех сотрудников, которые его «пасли». Они потеряли его из виду – а потом не смогли опознать в толпе. Это ведь были технические работники «Ярополка», простецы, как именовал их мысленно Смышляев. Но уж он-то сам простецом не являлся! И обязан был такой поворот событий предвидеть.

Ну, а с Великановым история вышла еще более диковинная. Тот взял в служебном гараже «эмку» и поехал на ней в муровский отдел судебно-медицинской экспертизы. И, когда он туда вошел, приставленные к нему филеры остались, конечно, в своей машине. А потом ждали около часа, прежде чем заподозрили неладное. Один из наблюдателей вошел внутрь – под предлогом, что он привез для Федора Великанова важную дополнительную информацию. И услышал от муровского патологоанатома, что товарищ Великанов давным-давно ушел – забрав с собой оттаявший труп собаки покойного инженера Хомякова. А ведь один из сотрудников «наружки» дежурил всё это время у главного входа в здание, возле которого по-прежнему стояла машина Великанова. И еще один филер безотлучно находился у черного хода. Правда, за то время к муровским экспертам приходило восемь других посетителей, и какие-то люди в белых халатах что-то выносили во двор. Но никого, похожего на Великанова, филеры среди них не заметили.

Андрей Назарьев взбодрил себя изрядным глотком кислорода из подушки, и теперь крутил в руках изгвазданные кровью садовые перчатки, которые принес ему Скрябин.

– Может, вы попробуете их надеть? – предложил Николай.

Он глаз не сводил с лица своего коллеги, однако никаких перемен узреть в нем не мог.

– Говорил же я вам, – подал голос Валерьян Ильич, стоявший по другую сторону кровати своего сына, – не время сейчас для таких экспериментов!

Но Андрей Валерьянович всё же примерил перчатки – которые были ему сильно велики: болтались на его худощавых руках, как детские варежки на ручках-веточках дворового снеговика. На несколько мгновений они все трое замерли, а сам Назарьев для большей сосредоточенности прикрыл глаза. Но – никакого результата снова не воспоследовало. Ничего, кроме бледного хрящеватого лица бывшего студента Высших богословских курсов, а ныне – сотрудника НКВД СССР, Скрябин и Валерьян Ильич так и не увидели.

Сам Назарьев тоже всё понял – стянул перчатки с рук, положил рядом с собой на кровать.

– Пропал мой дар, – Андрей Валерьянович криво усмехнулся. – Так что из проекта «Ярополк» меня теперь, скорее всего, попросят.

И тут в дверь импровизированной палаты даже не вбежал – ворвался Миша Кедров.

– Нашел! – ликующе возвестил он. – В нашем архиве остался документ – куда их отправили.

Федор Васильевич Великанов, 1913 года рождения, уроженец Москвы, покинул помещение муровского морга до смешного простым способом. Он вышел прямо из парадных дверей, неся перед собой мешок с трупом овчарки – так, чтобы ноша закрывала его лицо от филеров. Их машину – грузовичок-полуторку – он еще раньше заприметил: она следовала за его автомобилем от самой Лубянки.

Выходя из здания, Федор Великанов сгорбился так, словно решил изобразить Квазимодо. А застегнутый на одну пуговицу белый халат, полученный от патологоанатома, успешно довершил маскировку. В тот день Федору везло во всем: халат оказался ему велик на пару размеров и придал его фигуре мешковатую нескладность.

Так что, благополучно миновав наблюдателей, он вышел со своей ношей на Петровку. А там, как и было условлено, его поджидала сестра – на личном авто, которое принадлежало её покойному ныне мужу. Она мигом помогла Федору поместить брезентовый мешок в багажник, потом спросила:

– И куда теперь?

– К тебе, конечно. – Федор не колебался, хоть и понимал, насколько дерзок – до безрассудства – его выбор. – Уж в твоей квартире искать нас он точно не станет.

Валерьян Ильич предвидел, что возвращаться в театр ему придется своим ходом. Скрябин не мог отправить его на машине НКВД – привлечь к Вахтанговскому театру внимание других наркомвнудельцев. Ведь там находился Давыденко, официально – беглый преступник.

– А вы – его укрыватель, – предупредил старика Николай. – Так что и вам нужно соблюдать предельную осторожность.

Он даже не стал угрожать Валерьяну Ильичу, что поведает руководству НКВД о его опытах с духовскими бутылками, ежели тот решит кому-то сообщить о местонахождении Самсона. И старик это оценил. Он в любом случае не стал бы Давыденко выдавать, но приятно было осознавать, что Николай Скрябин доносчиком его не считает. И это было вторым приятным сюрпризом сегодняшнего дня – после того, как вышел из беспамятства его Андрюша.

Однако на том приятные сюрпризы для него и закончились.

Старик вошел в здание театра с черного хода, отперев дверь своим ключом, сделал несколько шагов к своему вахтерскому посту и – застыл, как рыба на леднике. На его маленьком столике, невзирая на дневное время, горела лампа. И за столом сидел человек. Но – вовсе не Самсон Давыденко, которому Валерьян Ильич нес из буфета НКВД бутерброды, несколько холодных котлет, три пачки печенья и несколько аппетитных сдобных булочек с корицей. Нет, это был встрепанный грузин примерно одного с Самсоном возраста. Он склонился над столешницей, сцепив перед собой соединенные в замок ладони, и взирал на Валерьяна Ильича – исподлобья, пристально и недобро.

– Вы, милейший, кто таков будете? – вопросил Валерьян Ильич. – И каким образом вы сюда попали?

– Мое имя Отар Абашидзе. А как я сюда попал – о том вы лучше у него спросите. – И грузин кивнул куда-то вбок, за пределы высвеченного лампой круга света.