Три года назад он, Валентин Смышляев, был худруком и режиссером Московского драматического театра, актером и теоретиком театрального искусства. Но с тех пор многое переменилось. Официально он ухитрился за это время умереть. И его оплакали друзья и коллеги, не ведавшие о том, что их друг и товарищ по цеху не умер, а всего лишь сменил свою ипостась. А всё, из чего ныне состояла его жизнь, было связано единственно с «Ярополком» – самым засекреченным и опасным проектом НКВД СССР. И он, руководивший «Ярополком» с декабря 1937 года, обязан был защитить этот проект любой ценой.

А Николай Скрябин, едва переступил порог его кабинета, тут же спросил:

– Вы уже знаете о смерти Татьяны Рябининой – артистки Театра Вахтангова?

И – да: он знал. Равно как много чего знал и о самом театре, который помещался в просторном здании на углу Арбата и бывшего Большого Николопесковского переулка.

Бесконечно давно, в 1922 году, Валентин Смышляев присутствовал в Театре Вахтангова на премьере «Принцессы Турандот», а в 1926-м – на премьере пьесы «Зойкина квартира», которую написал его хороший приятель, Миша Булгаков. И Валентин Сергеевич помнил, как в марте 1929 году «Квартиру», которая выдержала 189 представлений, запретили с формулировкой за искажение советской действительности. И как меньше, чем через месяц, МХАТ снял с репертуара «Дни Турбиных». И как потом друг Валентина Сергеевича, Юрий Завадский, уже покинувший к тому времени Театр Вахтангова и служивший в Художественном театре, должен был сыграть короля Людовика XIV в пьесе Булгакова «Мольер» – да так и не сыграл. И как Юра Завадский уже в своей театральной студии хотел поставить другую булгаковскую пьесу – «Полоумный Журден», но так и не получил разрешение от Главреперткома.

И, казалось, имелся некий потаенный смысл в том, что молодой человек, на которого Валентин Сергеевич возлагал столь серьезные надежды, волею случай тоже оказался связан с Вахтанговским театром. Принц Калаф имел немалое сходство с Юрой Завадским, первым исполнителем роли Калафа в «Принцессе Турандот». И тот, и другой обучались на юридическом факультете Московского университета – хоть и в разное, конечно, время. Оба обладали поразительной красотой. И, главное – им обоим было тесно в заданных обстоятельствами рамках. Оба жаждали творить свою собственную реальность. Так что Завадский почти полностью отказался теперь от актерской карьеры, предпочел режиссерскую деятельность.

Однако Николаю Скрябину становиться режиссером было пока рановато.

– Мне всё известно о Театре Вахтангова, – сказал Смышляев. – Но наша с вами договоренность остается в силе. Официально – вы догуливаете свой отпуск. Можете вообще не приходить на Лубянку, если это вам за чем-либо не понадобится.

– Это неправильно. – Скрябин даже не присел на указанный ему стул – встал возле стола Валентина Сергеевича, чуть наклонившись вперед и упершись в столешницу обеими руками. – То, что происходит – это не частное дело «Ярополка». Три человека погибли за три дня. И у меня есть основания думать, что преступник имеет к «Ярополку» самое прямое отношение.

– Именно поэтому, – сказал Валентин Сергеевич, – я и считаю своим долгом сохранить неофициальный статус вашего расследования. И не смотрите на меня с таким гневным выражением. Я и без вас знаю, что поступаюсь своей совестью. Однако «Ярополк» слишком важен. Куда важнее моей или даже вашей совести. И подставить его под удар я не имею права. Проводите ваше расследование! Достигнете результата – тогда и решим, что нам делать дальше.

И Николай Скрябин, не попрощавшись, вышел из его кабинета. Спасибо, хоть дверью не хлопнул – должно быть, не захотел дискредитировать шефа перед секретарем. А Валентин Сергеевич облегченно перевел дух. В действительности-то он уже решил, что станет делать дальше с тем предателем, когда – и если – Николай Скрябин его найдет. Даже у Скрябина – с его экстраординарными способностями – имелись в «Ярополке» конкуренты не из рядовых. И, ежели предатель окажется из их числа, разоблачить его может не суметь даже принц Калаф. Но если преступник всё же будет найден (а Валентин Сергеевич всем сердцем хотел верить именно в это), судьба негодяя предрешена.

У «Ярополка», как и у некоторых других подразделений НКВД, имелась в подчинении собственная «шарашка»: секретный исследовательский институт, где трудились проштрафившиеся специалисты. Смышляев и сам чуть было не угодил туда три года тому назад – когда шли повальные аресты участников московского кружка тамплиеров, в котором Валентин Сергеевич состоял. Но – нет: Смышляеву оказалась уготована иная судьба. А вот предателю из числа сотрудников «Ярополка» было в такой шарашке самое место. Ни суда, ни приговора, ни компрометации проекта.

18 июля 1939 года

Вторник

Михаил Кедров даже и не помнил, когда видел своего друга в таком раздраженном и взвинченном состоянии. Тот влетел в свой кабинет, где Миша его поджидал, словно какой-нибудь безумный берсерк. При его появлении все папки с документами, лежавшие на столе, заскользили в разные стороны и попадали на пол – хоть Николай к ним и пальцем не прикоснулся. Артефакты и книги за стеклянными дверцами шкафов завибрировали – все разом. И даже стул, на котором сидел Михаил, вроде как подпрыгнул – вознамерился сбросить его с себя. Так что Кедров поспешно вскочил на ноги. И встретился взглядом со своим другом.

А у того в светло-зеленых глазах плясали чертики. Так Михаил называл это для себя – не в первый раз уже эту диковину созерцал. Он увидел, как расширяются и пульсируют мелкие иссиня-черные крапинки на радужке, обрамлявшие зрачки его друга, словно пояса астероидов. Вкрапления эти напоминали сейчас крохотные бутоны диковинных цветов, распускающихся в морской воде. И это означало: его друг использует один из своих особых талантов. Телекинез, психокинез – это называли в «Ярополке» по-разному. Но в данный момент Миша понимал: Николай Скрябин выпустил свой дар из-под контроля. А ведь пределов этого дара не знал никто – включая самого Николая!

– Что? – Кедров боялся отвести взгляд от его лица. – Еще что-то стряслось? Кого-то убили уже после Рябининой?

– Меня убили, – пробормотал Николай.

И, глядя в пол, не поднимая своих нефритово-крапчатых глаз, он стал подбирать с пола упавшие папки. А Миша тотчас кинулся ему помогать – даже не рискуя спросить: кто и каким образом мог убить его друга?

– Вот что, Мишка, – проговорил Скрябин – по-прежнему глядя в пол, – мне нужно сейчас переговорить с Андреем Назарьевым. И я прошу тебя пойти со мной вместе – вести протокол.

И вот это уже напугало Михаила по-настоящему. По всему выходило: его друг всерьез боялся сотворить что-нибудь скверное с потенциальным подозреваемым. А, стало быть, дела с расследованием обстояли гораздо хуже, чем он, Кедров, мог себе вообразить.

Назарьев Андрей Валерьянович тоже имел свой кабинетик в обширном здании на Лубянке. И Николай счел удачей, что им с Мишей пришлось по пути к этому кабинетику прокатиться на лифте и еще пройти длинный коридор, устланный податливо-мягкой ковровой дорожкой красного цвета. Пока они шли, Николай успел немного поостыть – усмирить своих демонов. По крайней мере, желания кого-то прикончить он больше не испытывал.

Но он всё равно был рад, что позвал друга с собой. Михаил Кедров не обладал никакими специфическими талантами, но делал при этом для «Ярополка» больше многих одаренных сотрудников. И неподкупный Мишин здравый смысл всегда помогал Скрябину оценивать ситуацию трезво, без ненужных фантазий. А сейчас ему это было необходимо как никогда прежде. Одно дело – искать преступника, являющего сторонним лицом. И совсем иное – вычислять ренегата, врага в собственных рядах.

Впрочем, план допроса возник у Николая еще до разговора со Смышляевым. И он собирался этому плану следовать. Потому-то он и нес теперь в левой руке бумажный пакет, полученный от Святослава Данилова.