Что я могла ей сказать?

«Плюнь, это ерунда, он тебя не стоит, найдешь кого-нибудь получше»?

Никогда не надо обесценивать негативный опыт, иначе сложно будет сделать из него выводы. Если ребенок не обожжется, он не научится быть осторожным с огнем. Как ни печально, боль — лучший учитель. Если, конечно, не выжигает дотла. Или Алена сейчас что-то поймет, или так и будет биться об углы раз за разом. Но на это нужно время. Чтобы понять.

И все же… как же это больно — когда больно твоему ребенку!

Сейчас я ничем не могла ей помочь, а чтобы не трепать понапрасну нервы ни себе, ни ей, сидела и работала. Возможность убежать от реальных проблем в выдуманные, которые легко можешь решить с помощью клавиатуры, фантазии и такой-то матери, — за это я тоже любила писательский труд. За три дня Жанна, Джо и Аркаша значительно продвинулись вперед. Аркашин Феликс умер и воскрес, Жанкина Клотильда с верным рыцарем вышли в тайный поход, а Эльвира успешно перетрахала полтеплохода. И только Нина медленно, но верно тонула.

Я еле-еле смогла выжать из себя одну проду, в которой Ира заболела, а Кир предложил ей по телефону еду и лекарства. Рейтинг, и так невеликий, плавно падал вместе с просмотрами и библиотеками. Даже количество звездочек уменьшилось. Мы называли это царским лайком: хочу — дам, хочу — заберу. Стало очевидным: даже если открою подписку, реклама уйдет глубоко в минус. Когда автор пишет через силу, читатели это сразу чувствуют.

Оставалась одна-единственная надежда: если мы с Ником все-таки окажемся в постели, возможно, это как-нибудь меня подпихнет. Тоже компромиссный вариант: события другие, эмоции мои. Но уверенности не было.

Вечером, когда я ужинала перед телевизором, Алена бледной тенью выплыла на кухню.

— Мам, а поесть есть чего? — спросила жалобно.

— Картошка тушеная с курицей. Накладывай.

Она накидала себе на тарелку, села за стол.

— А ведь бывают же люди счастливые. — Вилка противно взвизгнула, картошина запрыгала по столу. — Женятся и живут всю жизнь. С первого раза — в десятку.

— Бывает, — согласилась я. — Но редко.

— Ой! — Алена посмотрела на экран и заморгала удивленно. — Надо же. На нашего Буншу похож.

Повернувшись к телевизору, я тоже ойкнула. Показывали новости. Арабского вида мужчина в военной форме вручал награду Нику — тоже в военной форме. Синенькой. А чтобы уж никаких сомнений не осталось, Ник еще и пару благодарственных слов сказал, что-то про помощь братскому народу Сирии. С титром: «Николай Зарецкий, подполковник ВКС РФ».

— Не похож, а он и есть, — обалдело сказала я, когда сюжет закончился. И повторила: — Ну надо же. Вот зачем он в Москву поехал.

— Это как? — не поняла Алена. — Он же в клубе работает, сам сказал.

— Это его клуб. А так-то он летчик. На пенсии.

— Его клуб? Ни фига себе! — она снова захлопала глазами. — На пенсии? Сколько ему лет?

— Сорок.

— А почему на пенсии?

— Выслужил со льготными и вышел.

Быстро прожевав последний кусок курицы, я поставила тарелку в посудомойку, взяла телефон и отправилась в гостиную. Эфир явно был не прямым, так что рассчитывала дозвониться. Ник ответил после третьего гудка.

— Видела тебя по телевизору, — выпалила, едва поздоровавшись. — Прямо такой роскошный летчик. Поздравляю! Это медаль?

— Орден, — усмехнулся Ник. — Сирийский. «За военные заслуги». Хотя медаль у меня тоже есть, только наша. «Участнику военной операции в Сирии». А орден еще три года назад должны были дать, но наши тормознули.

— Почему? — не поняла я.

— Потому что мы с птицей ушатали самолет. Приостановили процедуру на время работы комиссии. Ну а потом, видимо, забыли. Сейчас вот вспомнили. Награда, типа, нашла героя. Но приятно.

— Еще бы не приятно! А за что? Орден?

— Удачно отстрелялись, — коротко ответил Ник, явно дав понять, что подробностей не будет. — Извини, Жень, мы тут немножко с ребятами отмечаем. Завтра прилечу, позвоню. Целую.

Откуда-то донесся хоровой мужской смех, и соединение прервалось. Я глупо улыбнулась. Ну какой женщине не будет приятно, если ее мужчина герой? Впрочем, насчет того, что мужчина мой, особой уверенности пока не было. Хотя бы уже потому, что его считает своим какая-то другая женщина. У которой дом или дача недалеко от моей. Откуда мне знать, порвал он с ней или нет. Но что-то подсказывало: нет… пока нет.

Хотя я ведь тоже свои отношения всего лишь поставила на паузу. Положа руку на сердце — готова ли я вот прямо сейчас взять телефон, позвонить всем троим и сказать: «прости, спасибо за все»?

Ответ — нет. Пока нет.

Потому что мы с Ником еще не перешли ту грань, за которой другие перестают существовать даже в качестве запасных вариантов.

Или ты, или никто…

Мне было с чем сравнивать. Когда я подала на развод, было все равно, получится ли у нас что-то с Захаром. Просто не могла больше быть рядом с Никитой — сидеть вместе за ужином, разговаривать, ложиться в постель.

Скажи честно, Женя, если с Ником ничего не выйдет, ты сможешь возобновить прежние отношения? С кем-то из троих или со всеми?

Честно? Смогу. Но… хотелось бы уже ответить отрицательно.

— Уже двадцать девятое… — тусклым голосом сказала Алена, глядя на календарь. — Скорей бы этот год закончился.

— Что-то изменится? — скептически поинтересовалась я, переворачивая омлет.

— Нет, но… — она села за стол и положила подбородок на сложенные руки. — Где будешь отмечать? Со своим летчиком?

— Пока не знаю. А ты?

— Нигде. Никуда не хочу. Да и некуда. Дома буду.

Ее тон мне не понравился. Вид — тем более. Лицо бледное, отекшее, под красными глазами темные круги. Не спала, плакала, курила в форточку одну за другой.

— Может, к бабушке Зое пойдешь? Она рада будет. Отец наверняка приедет.

— Смеешься? — Алена страдальчески сдвинула брови. — Отец не приедет, у него девка новая, молодая. Чуть постарше меня. Не знаю, что она в нем нашла. Вряд ли надолго. Бабушку я и тет-а-тет переношу строго дозированно, а там соберется орда родственников. Чтобы она опять рассказывала про бегемотика?

Бегемотик был у нас притчей во языцех. Наверно, в каждой семье есть такая история, которую бабушки-дедушки обожают, а внуки ненавидят. Особенно если ее рассказывают в стопицотый раз на семейных праздниках.

Когда Аленке было года четыре, она увидела по телевизору, как гадит бегемот: раскидывает какашки из-под хвоста веером. После этого шла с Бабзоей по улице и заметила машину, посыпающую тротуар песком именно таким же образом.

«Смотри, бабушка, — завопила она, — машинка сыплет песок, прямо как бегемотик какает».

У моей собственной бабушки когда-то тоже была любимая позорная история про меня, так что я прекрасно Алену понимала. Хотела сказать об этом, но помешал телефон. Быстро скинув ей на тарелку омлет, ушла в гостиную и ответила там.

— Привет, Жень, — голос Ника звучал устало. — Все, я в Питере, еду домой. Не хочешь вечером в театр сходить?

— На что? — насторожилась я, поскольку любила оперу, балет терпела, а драму и прочую комедию не переваривала.

— В Малый на «Щелкунчика». Вовка взял билеты, а его девушка не может.

Хм… промежуточный вариант. Балет как таковой мне не особо нравился, зато я любила Чайковского. Правда, «Щелкунчик»… Был тут один нюанс, и уже заранее щипало в носу, но… может в этот раз удастся удержаться?

— С удовольствием.

— Тогда встречаемся в полседьмого у входа. До вечера.

Настроение сразу подпрыгнуло, но особо радоваться я себе не позволила, надо было садиться за работу, чтобы освободить вечер. А может, и не только вечер — но об этом старалась не думать. Разок заглянула к Алене — она лежала с учебником на животе, хотя вряд ли прочитала даже строчку.

— Я вечером уйду, — сказала, стоя на пороге.

— Свидание?

— В театр. На «Щелкунчика».

— Круто, — Алена приподнялась на локте. — Если хочешь, надень мое платье черное. Оно вполне в театр годится.