Габриэль кивнул, радуясь откровенности.

— Я понимаю, Павало. Обычно я ищу способ удовлетворить личные интересы наряду с высшими.

Он оглянулся на колонну, и взгляд его остановился на галлейских крестьянах, явно взятых в рабство.

— Если мы падем, он истребит нас под корень, всех до единого. Не будет никакого личного триумфа. А если мы победим… вы не думаете, что мы станем настолько сильными, что быть нашим союзником окажется выгоднее, чем соперником? Любая сила, которая сможет сломить драконов, окажется главной на долгие годы.

— Это очень похоже на угрозу.

— Я тороплюсь, Павало. Я боюсь Некроманта, мне нужно лететь одному, а твои мамлюки просто рисуются. И берут рабов.

Павало не стал возражать. Он подошел ближе и положил руку Габриэлю на плечо.

— Это как камешек в сапоге, да? Если бы я запретил им это, мне пришлось бы выдержать много других битв. Так что, мне им сказать то же самое, что вы сказали мне? Победим Некроманта и посмотрим, что будет?

Альянс — опасное дело. Но Габриэлю был нужен Павало, паладин Аль-Рашиди, который единственный из всех людей знал, что поставлено на карту.

— Да, — ответил он.

Но когда Ариосто взлетел и солнце выглянуло из-за плеча мира, Габриэль грустно подумал, что ему легче довериться дю Корсу, чьи амбиции он вполне мог понять, чем Пайаму, куда более благородному человеку, понятия которого о верности были непостижимы.

Красный шар солнца не успел оторваться от горизонта, а Габриэль уже оказался у дю Корса, в двадцати лигах к северу.

— Никаких контактов, — сказал дю Корс.

— Пусть так и будет, — решил Габриэль и запустил в реальность мощный поток силы. Повторил то же самое со спины Ариосто, когда они поднялись над галлейской армией. Рыцари и пехотинцы радостно закричали.

А затем Габриэль попытался провести эксперимент, который они с Морганом обсуждали на корабле — казалось, прошло уже много месяцев. Впервые Габриэль попытался вызвать волну эмоций, как делали огромные твари Диких. Он обнаружил, что достаточно легко найти в себе страх и еще проще выпустить его наружу. Удивился, поняв, что волны страха и ужаса, испускаемые тварями, были всего лишь их собственными чувствами. Конечно, Стражи боялись боя, конечно, виверны боялись людей. Формируя собственную волну, он осознал то, что предполагал Морган. Что твари развили эту способность, чтобы обнаруживать своего древнего врага. Это каким-то образом отрезвляло и одновременно вызывало благоговение.

Вот он. Это оказалось так просто, что Габриэль выругался бы, не будь все его внимание поглощено проецируемой волной. Некромант сразу же стал заметен — как пятно пустоты в мире чувств, которым оставался эфир, сколько бы люди ни пытались объяснить его разумом.

Найти что-то в эфире — еще не то же самое, что найти это в реальности, но сейчас все было видно на удивление хорошо, а расстояние оказалось небольшим.

В реальности Габриэль расхохотался. И сбежал, опустившись совсем низко, чтобы между ним и врагом оказалась скала. Он приземлился, когда прекрасный рассвет еще не закончился. Ариосто помчался жрать овец. Габриэль очутился дальше, чем предполагал, в глубокой долине между двумя скалистыми вершинами. На песке виднелись камни, принесенные ледником, и через долину уже были протянуты веревки.

В сорока ярдах от него застонал Калли.

Застонал Адриан Голдсмит.

На самом деле застонали вообще все, потому что веревки на аккуратных деревянных колышках означали, что придется копать. У большинства были кирки, у кого-то лопаты, почти каждому уже приходилось воздвигать земляные укрепления раньше, но неглубокая почва и скалы выглядели очень уж неприятно.

Плохиш Том ехал вдоль веревки, из-под копыт огромного коня летела пыль.

— Я знаю, ребята, что вы ненавидите копать, но, когда на вас бросятся умброты, эти окопы вам теплой постелькой покажутся! Так что к делу.

Калли увидел, что Анна и Тоби принялись копать, сделал глоток воды из почти пустой фляги и вернулся к капитану и знамени. Юный Мортирмир творил заклинания: он уже поднял щиты, взгляд у него остекленел. Наблюдая, как ест грифон, капитан сказал:

— Никогда еще моя трусость не приносила столько пользы.

Морган улыбнулся, что случалось редко.

— Милорд, я восхищен, что вы рискнули попробовать. Результат невероятен. — Магистр снова улыбнулся, довольно жутко. — Скорее бы самому попробовать.

— Простите, что прерываю, капитан, — сказал Калли, — мне с вами остаться или с Тоби?

— Я буду в воздухе. Не дай Тоби умереть. Или Анне.

Калли улыбнулся.

— Ребятам понравится, если вы будете копать, — мягко сказал он.

Габриэль встретился с ним взглядом и тяжело вздохнул.

— Ты прав. Просто я ненавижу это. И уже устал.

На нем был только поддоспешник, полетный костюм Габриэль оставил на попечении двух пажей. Подойдя к линии, он молча забрал кирку у Анны Вудсток.

— Иди проверь мои доспехи.

Она вытерла пот, выступивший несмотря на холодный осенний ветер, и изобразила поклон.

Габриэль замахал киркой. Анна как раз наткнулась на камень размером с две человеческих головы. Он обкопал его вокруг, поддел киркой, а потом подозвал Тома Лаклана, и они вдвоем подняли камень и бросили на будущее укрепление.

Подошел Калли с небольшой лопатой и принялся перекидывать наверх рыхлую землю.

— Вот они, — сказал Мортирмир. — Он. Они. Идут сюда. — Он посмотрел вниз: — Бесполезно спрашивать, почему император людей машет киркой, вместо того чтобы готовить заклинание?

Габриэль продолжал копать. Задел еще один камень, и от удара онемела рука.

— Морган, эти люди мне нужны. Живыми. А чтобы они пережили следующие несколько часов, мне нужны окопы.

— Ага, — согласился Морган.

— Они будут копать лучше, если увидят, что я тоже копаю.

— Это почему?

Том Лаклан слегка шлепнул Моргана Мортирмира по затылку, и Мортирмир вздрогнул.

— У тебя там вообще есть кровь и кости, чернокнижник? Или одни шестеренки?

— И все же он прав, — заметил Габриэль, выкапывая второй камень, — мне нужно готовиться.

Мортирмир посмотрел на покрытых потом людей.

— Если бы у каждого из них был Оскверненный меч…

— Ты можешь это устроить, парень? — Том Лаклан на мгновение замер. — Я бы перестал тебя шпынять тогда.

Он хмыкнул, слез с боевого коня, такого же высокого и черного, как императорский Ателий, и закованного в броню, и взял кирку у своего капитана. Том ударил один раз, пока капитан выбирался из будущего окопа, и сразу же расколол камень, над которым трудился Габриэль. Глянул наверх.

— Бравый парняга, — сказал Габриэль.

— Очень глупо выходит, когда ты пытаешься говорить по-горски, — ухмыльнулся Лаклан.

— Ну, ты же должен понять, как выглядишь в наших глазах. Ладно, с грязью я уже сразился, пора сразиться с Некромантом.

Из стоявшей в центре шеренги повозки — одной из четырех, что у них остались, — выкинули четыре огромные плетеные корзины высотой в человеческий рост и обхватом в дерево в Эднакрэгах. Гильдейские принялись наполнять их землей. Землю брали перед строем: они находились в середине долины, где почва была глубже всего, и работа спорилась, тем более что камни тоже летели в корзины.

Подошли лошади, и фальконеты установили между корзинами. Орудийная прислуга занялась пушками, остальные продолжили копать.

Солнце преодолело полпути по небу, и не успели самые набожные произнести торопливую молитву, как зазвучали трубы. Окоп удалось выкопать на четыре фута почти по всей длине и дополнить валом не менее двух футов высотой. Последние шесть дней большинство лучников и все гильдейские тащили длинные деревянные колья. Теперь их воткнули так глубоко, как только позволяла почва, с легким наклоном наружу. Они торчали над валом фута на три. Корзины, они же габионы, были наполнены доверху, фальконеты сверкали на солнце.

У Габриэля дрожали руки.

— Ты знаешь, что светишься? — спросил его Мортирмир. — Ты совсем золотой.