И тут он увидел врага: сотни ирков, прикрытых стеной щитов, куча боглинов и других тварей. Они перекрикивались, и золотой шлем их главаря сверкал в лунном свете.

На мгновение глаза Тапио обрели дикую красоту, лицо его преобразилось в лунном свете, лось под ним стал выше, и каждый отросток на огромных рогах зверя заблестел острой сталью.

Тапио удерживал лося силой разума и собственным весом, и зверь поднялся на дыбы и заколотил копытами в воздухе, и все сказочные рыцари вздымали на дыбы своих скакунов из серебра и слоновой кости, и в холодном ночном воздухе запели охотничьи рога фейри, и ирки, стоявшие против пугал, внезапно ощутили страх.

Почти в пяти милях от Тапио Габриэль как раз обнимал своего брата на вершине Альбинского хребта и вдруг услышал тихую жуткую музыку. Он долго смотрел в темноту.

— Пенрит больше не пересечение всех наших сил. Тапио вступает в игру.

И Тамсин заплакала от радости.

— Хватит, а то я тоже сейчас заплачу, — сказал ей Габриэль.

— Я никогда не видел, чтобы ты так улыбался, — заметил Гэвин.

— У нас получилось! — Габриэль снова обнял его.

Гэвин все еще пытался свыкнуться с этой мыслью.

— Господи… вчера мы почти проиграли. Я… мы…

Габриэль ходил вокруг костра, пожимая руки и обнимая Тамсин, а Ариосто рвал внутренности овцы, задирая голову к небу.

«На вкус совсем как дома», — сообщил он.

И только тогда Гэвин осознал реальность происходящего и снова обнял брата.

— Черт возьми, Габриэль, я думал, ты не придешь. Я думал… это очередная твоя глупая схема, и нам придется сражаться в одиночку.

— Почти пришлось, — согласился Габриэль. — Но Бог помогает тем, кто помогает сам себе. — Он сцепил руки, и его улыбка показалась почти демонической. — Ладно, давайте подведем итоги. Я намерен победить в реальности с минимальными потерями, насколько это возможно. Но сначала…

Тамсин дрожала, и Габриэль положил руку ей на плечо.

— Хочешь найти его в эфире? — спросил он.

— Да, — ответила она. — Но мы не можем раскрыть нашу позицию Эшу…

— Все уже кончено, — сказал Габриэль. — Кто еще у вас здесь? Патриарх?

— Да.

Император подошел к патриарху, опустился на колени в снег и поцеловал перстень на руке. Затем он встал, взял их обоих за руки, потянулся в эфир, взял за руки королеву Дезидерату, магистра Петрарку, Танкреду, Мортирмира, магистра-грамматика Никоса и Квокветхогана. Были там и другие, десятки других, весь хор аббатства, новый архиепископ Лорики, стоявший в своем соборе в Альбинкирке, и Тапио. Но главное — Дезидерата.

Габриэль, удерживая их всех в своей памяти, распахнул ворота перед своим Дворцом и позвал:

— Эш!

Из холодной тьмы Эш наблюдал за своей победой. На вкус победа была как еда после вечного голода. Его враги решили, что день закончился, и он собирался показать им, что его рабы могут сражаться в темноте. Если он будет обменивать двадцать на одного…

ЭШ!

В этот момент Эш ощутил всю тяжесть своей ошибки. Как будто он был слеп и вдруг прозрел. Он увидел хор, противостоящий ему, — раньше он знал этот хор только как отдельных людей. Их предводитель горел в эфире ярким золотом, и Эш содрогнулся.

— Лот? Это ты?

Габриэль рассмеялся.

— Эш, я пересек семь миров и завоевал врата. Ты проиграл. Сдайся на нашу милость.

Эш смотрел то на одного, то на другого. Он искал их слабость, искал, что может разделить их, ненависть, презрение или любой порок. Но он не видел ничего, кроме стен из золотых кирпичей, строить которые их научила Дезидерата, и своего одинокого отражения в них — двадцать, тридцать раз.

— Сдаться?

Он рассмеялся, а потом долго молчал и наконец заговорил осторожно, обдумывая каждое слово:

— Ты ничто. Через поколение ты умрешь, и от тебя не останется ничего, кроме ветра. Врата будут открыты годами, и я буду ждать, пока ваш альянс рухнет. Ирки будут драться с людьми, люди будут охотиться на медведей, пришедшие из-за Стены вспомнят старые обиды, а я буду здесь и увижу, как вы все утонете в собственной крови за то, что осмелились помешать мне.

— Все возможно, — ответил Габриэль. — Да, то, что ты говоришь, пугает меня, и я благодарю тебя за угрозу. Такие страшные слова помогают сохранить человеческие воспоминания. Но сегодня я веду огромную армию, величайшую армию, которая бывала здесь с тех пор, как императрица Ливия прошла через врата. И у меня есть хор магистров, которые равны тебе. И я говорю тебе: дракон, сдавайся, или мы прикончим тебя. Я не предлагаю другого выбора, ни условий, ни сделки, ни перемирия. Сдайся на нашу милость и впусти нас в свой разум. Или мы покончим с тобой.

— Я не могу умереть. В лучшем случае вы заставите меня отправиться в имматериум. — В голосе дракона слышался страх.

Слово «разум», казалось, запустило какой-то механизм в реальности. У Габриэля было странное ощущение, как будто он услышал оклик, или зов о помощи, или женский крик.

Он вернулся в эфир и заставил своего аватара лениво улыбнуться.

— Ты уверен? На твоем месте я бы спросил, как все это произошло. Как я, существо, способное выйти за пределы реальности, проиграло войну толпе жалких смертных. Может быть, ты утратил разум?

(И снова это слово. Снова оклик, теперь он почувствовал его в эфире, как будто в голосе самого дракона.)

— Я властелин этого мира, — сказал Эш. — Я сделаю с ним все, что захочу, и ни один смертный не помешает мне исполнить малейшее из моих желаний. Я поглотил одайн, и ты понятия не имеешь о моей силе. Я мог бы уничтожить этот мир и убить вас всех.

— Это всего лишь темные мечты, — рассмеялась Дезидерата. — Ты не можешь уничтожить мир — не больше, чем я.

— Мне плевать на ваше жалкое предложение сдаться, — сказал Эш.

— Я знал, что так будет, — кивнул Габриэль.

(Теперь он узнал эту ноту. Это был Гармодий. Желание помочь ему оказалось сильнее отвращения или страха, и он протянул щупальце своей мысли…

Не-мгновение растянулось на целую вечность возможностей. Эфир был крайне хаотичным местом, полным парадоксов, двусмысленностей и неизмеримых сущностей. Габриэль, стоя на холме в реальности, одновременно находился на безликом плане вместе со своими союзниками и сидел в освещенной огнем гостиной собственного Дворца воспоминаний рядом с высоким подтянутым молодым человеком в охотничьем костюме, и был внутри разума дракона Эша, а также вне его, и смотрел на него глазами Дезидераты, и осознавал иное присутствие, похожее на сильный свет на краю поля зрения.

Гармодий рассмеялся, потрясенный.

— Что ж. Я здесь.

В одно мгновение его кошмарные воспоминания о пребывании в сознании дракона стали видны Габриэлю.

— Ты в его мыслях?

— Мы, — ответил Гармодий и потянулся. — Спасибо за отдых. Не доверяй Лоту. Это последнее, что я тебе скажу.

— Кто — мы? — спросил Габриэль в безвременье.

— Я лев, — сказал Гармодий. — А мой бывший наставник — Шип.

А потом он ушел.

Габриэль, не поняв ничего до конца, вздохнул в безвременье и вернулся в непосредственную реальность эфира.)

— Кто ты? — спросил Эш.

— Я твой враг, — ответил Габриэль. Даже в эфире его голос звучал довольно весело. — И больше никто. Сдавайся, Эш.

— Я уничтожу тебя, — сказал Эш.

— Ты уже побежден. Ты был побежден в то мгновение, когда открылись врата. Я предлагаю тебе сохранить себя и возможность пережить долгие эпохи нашего правления и даже… восстановиться. Я предлагаю это тебе из милосердия, надеясь, что ты способен измениться.

— Вот она, воплощенная гордыня. — Эш рассмеялся. — Насекомое предлагает милосердие богу.

— Да, мы, союз насекомых, предлагаем тебе свое милосердие.

— Да плевал я на него.