— Убили твою мать, юная медведица? И ты ходишь с ними по лесу? — Теперь старший медведь ткнулся в нее носом.

Она хмыкнула, уворачиваясь от его ухаживаний:

— Я, гр-р-р, заканчиваю войну! Не мщу и не хочу спариваться с тобой, старик. — Она рассмеялась по-медвежьи при виде его удивления и положила на него лапу. — Одни люди убили мою мать. Другие отпустили меня. Мир не пр-рост. Давай поможем людям, которые нас любят. Ар-р-р?

Буран махнул на нее лапой.

— Слишком много р-р-разговоров для такой молоденькой…

Когда она убежала, он добавил:

— …и такой кр-р-расивой, — и попробовал волосатой лапой острое как бритва лезвие гигантского топора.

Армия альянса устремилась на запад, навстречу заходящему солнцу и темнеющему небу. Прошло почти три недели после битвы при Н'Гаре, и вся природа, казалось, оплакивала падение иркской цитадели и крушение надежд. В свете заходящего солнца небо на западе выглядело сверкающим красно-рыжим полотном, длинные белоснежные полосы облаков походили на свисающие нити, а темно-оранжевый подбой словно бы предвещал бурю. В обычной жизни это небо сочли бы ужасным.

Большинство людей альянса уже привыкли.

К северу от дороги, на окраинах Альбинкирка, на полях, окаймленных живыми изгородями, люди, вооруженные кирками и луками, арбалетчики с массивными щитами, воины в доспехах и с тяжелыми копьями держались против огромного потока боглинов. Марширующий отряд джарсейских ополченцев перехватила кучка бесов и превратила в гору трупов, лужи крови и ошметки плоти. Твари размером с борзую обгладывали трупы, а затем жрали друг друга в кроваво-костяном безумии, отвратительном, как воображаемый ад. Но чаще всего каменные стены и низкие живые изгороди помогали ополченцам удержаться, а там, где они проигрывали, нападение рыцарей могло остановить волну врагов или хотя бы дать ополчению время отступить.

Большинство стычек на севере возникло из-за осторожности лорда Гарета: он выпускал в поле ровно столько пехоты, сколько было абсолютно необходимо для прикрытия фланга по дороге на Лиссен Карак.

Когда солнце начало опускаться, в небе на западе вспыхнули три огромные молнии. Сразу после этого Гэвин отъехал от края леса и посмотрел на творящееся на севере.

— Мы слишком рассредоточились, — заметил Монтрой.

Пока они смотрели, как орда врагов бежит по далекому хребту Каната и пересекает северную дорогу, к ним подъехал сэр Алкей. Он спешился и пересел на огромного боевого жеребца, одновременно приветствуя их.

С ним была сотня рыцарей из Ливиаполиса. Позади него, на морейской дороге, виднелись люди и обоз. Сэр Кристос, который ехал в фаланге фракейцев, спешился и поздоровался со всеми, кого знал, с теми, кто пережил последние три недели на западе, ну и со всеми остальными.

— Войско растянулось, — снова сказал Монтрой.

— Дайте нам еще час, — отозвался сэр Гэвин. — Это не лес, а какой-то кошмар.

Монтрой поднял забрало, которое немедленно упало снова: задвижка сломалась в бою.

— Милорд граф, я еле удерживаю Вудхолл. Ливингстон-холл уже в осаде. Прилив поднимается, милорд.

— Вудхолл? Ливингстон? — переспросил Алкей, ничего не понимая.

— Ливингстон-холл находится к западу отсюда, — Гэвин махнул рукой, — там, за деревьями у подножия холма. Замок.

— Укрепленный дом в лучшем случае, — поправил его Монтрой.

— Он может обороняться от армии, — возразил Гэвин. — Вудхолл. Видите церковный шпиль на севере? Дальше? — Он указал за ручей у подножия хребта, куда-то за целую милю от себя. Там отблескивала красным сталь. Затем Гэвин махнул рукой в сторону дороги на Лиссен Карак, идущей от южного края не совсем прямо и исчезающей в лесу на западе. На полпути от Альбанского хребта до опушки леса стояли прекрасная каменная церковь и маленький укрепленный городок. — Это Пенрит. Сейчас его удерживают королевские егеря, несколько морейцев и все наши Стражи и медведи под началом герцогини. Она охраняет дорогу для нас. — Он посмотрел на имперские войска, подходившие сзади, и на дальний край леса на западе, где исчезали его рыцари. — Нам не нужно удерживать всю территорию. Сохраните города, и мы вернем землю между ними, когда захотим. Пока еще не изобрели ничего такого, что могло бы остановить атаку рыцарей.

— Вот именно что пока, — пробормотал Гарет Монтрой.

Гармодий почти сдался, у него заканчивались и сила, и варианты действия. Он был умен, он был великолепен, он очень тонко работал. Но теперь он просто устал. Пришло время для последнего трюка.

Когда Эш подошел совсем близко, Гармодий поднял свои щиты и принял на них всю тяжесть драконьего гнева. Легкий снежок испарился, и холмы под ним расплавились. Гармодий ухватился за последнее усилие врага и отследил его стремительно, как рыболов, ловящий форель на удочку в бурном ручье. Вот только не он поймал свою большую рыбу: поймали его самого. Его сознание скользнуло по заклинанию врага. Это было заклинание Шипа: ирония не скрылась от его бывшего ученика.

Вот так он и оказался на борту. Так подумал об этом Гармодий в своем легкомыслии. Он был одиноким пиратом на огромном корабле. Разум Эша выглядел как залы темного храма, уходящие в бесконечность, а стены были покрыты чудовищными письменами, сам взгляд на которые пугал и расстраивал мысли.

Это не походило на разум Аэскепилеса с его колесами и рычагами. И, чего бы он ни ожидал, это точно были не бесконечные коридоры безумия. Он думал, что в последний раз сразится со своим великим врагом, а вместо этого оказался наедине с бесчисленными затверженными истинами, многократно повторенной ложью и перспективой остаться одному в каменной тьме.

Гармодий извлек из себя Оскверненный меч. Его правая рука ожила, свет воссиял там, где долгие эоны правила тьма. Гармодий поднял меч и полоснул им по маленьким строчкам, которые плясали по стене в трех или больше измерениях одновременно. Место он не выбирал: Гармодий знал, что в любой момент в реальном мире его заимствованное тело может погибнуть, если не от молотоподобного удара силы, то просто от перегретого пара или расплавленного камня.

Его меч прошел сквозь стену, как острый нож сквозь брюхо рыбы: сначала медленно, с большим трудом, затем легче и наконец заскользил свободно. Вонзив клинок поглубже, он пошел по кажущемуся бесконечным коридору, протаскивая меч сквозь лабиринты мысли Эша.

Он ничего не мог с собой поделать. Он смеялся. Он выпустил часть Шипа, чтобы тот посмотрел, что происходит, и Шип тоже засмеялся. А потом они начали громить подсознание Эша.

Эш потерял своего врага. Он парил над темными холмами, разглядывая дымящиеся руины, оставленные его дыханием, но не видел никаких следов. Враг снова мог ускользнуть. Или умереть.

Эш был сбит с толку, потому что заклинание его противника все сильнее и сильнее напоминало заклинания его помощника Шипа, о чьей смерти Эш жалел, как старуха может жалеть о былой любви, наполовину вспоминая счастье, а наполовину выдумывая.

Пока часть его разума, занятая непосредственно боем, искала врага, у его сознания были и другие задачи: он еще раз пролетел вдоль линии холмов, выдыхая адский огонь в темный и заснеженный лес и поднимаясь на волне жара, чтобы посмотреть на север, на стены Альбинкирка.

Его огромные армии пришли в полный беспорядок, но его планы исполнялись. Армии людей увязли у врат. Его рабы нуждались в приказах. Воля отвлеклась, все ее силы были устремлены на взлом врат.

В это же время Орли и его маленькая армия заходили на поле с севера. Их было совсем немного, но Эш уже подготовил пятерых командиров, и он потянулся через эфир и дал им цель, заставив каждого изучать, анализировать, передавать информацию и приказы.

У каждого был избранный телохранитель из рогатых рыцарей. Каждый мог бежать весь день и всю ночь со скоростью лошади. Эш послал одного на юг, к своей армии боглинов на берегу реки. Другого — на юго-восток, возглавить атаку на Пенрит, очевидный ключ к армии людей. Третьего — захватить стены Альбинкирка. Самого Орли он заставил атаковать Лиссен Карак в реальности, это было необходимо для задуманной им игры. Последнего, не самого худшего и не самого лучшего, Эш поставил во главе своего легиона черных троллей, каменных троллей с самых высоких гор. Велел идти к ним и стоять молча.