Единичные несистемные сбои относили на индивидуальную резистентность к ментальному вмешательству. Она встречалась редко и, как правило, была связана с врождённой эмпатией, которой обладали некоторые расы Мультиверсума. Что дальше было с такими «бракованными» детьми, Ольга не интересовалась.
Постепенно Коммуна отказалась от партийной лексики и атрибутики. Снятые во время ремонта портреты и профили «классиков» на место так и не вернулись. Коммунары были уверены, что справятся лучше, и пока что справлялись. Во всяком случае, по сравнению с Родиной, где так и не построили обещанный коммунизм. Прямые контакты с материнским срезом стали редки. Если бы не ключевые научные технологии, заместить которые в Мультиверсуме было либо сложно, либо нечем, а также культурные связи в родном языковом пространстве: книги, кино, музыка — отношения можно было бы совсем свернуть. Коммуна окончательно оторвалась от материнского мира, превратившись в серьёзного самостоятельного игрока в обитаемом Мультиверсуме. Так что двадцатилетие стало началом их «Золотого века», продлившегося без малого тридцать лет. Целое поколение.
Нет, не всё было гладко. Со временем отношения с «родительским» миром были окончательно испорчены. Распад СССР стал для Коммуны, конечно, меньшим шоком, чем для самой страны, но новая власть — злая, глупая и жадная — оказалась совершенно недоговороспособна. Они были готовы на любые условия, но только потому, что не собирались их соблюдать. Куратор, благополучно переживший все властные пертурбации, уже не снисходил до Ольги лично. Он выставил посредником крайне неприятного человека по фамилии Карасов, который был военным, а не дипломатом, и всё время пытался «выкручивать руки». Сначала в фигуральном смысле, но потом была попытка захвата заложников, по счастью, ожидаемая и потому неудачная. Разошлись вничью, но отношения на этом прекратились.
Настало время проводников-контрабандистов. Ольга не сомневалась, что многие из них находились под контролем Конторы, а некоторые — работали на Андрея. Возможно, это даже были одни и те же люди. Ольга не верила Андрею и понимала, что он так или иначе поддерживает контакты с Куратором, но вариантов не было — для самих коммунаров Родина стала слишком опасным местом. И не только Родина. Как-то раз в Альтерионе неизвестные наёмники попытались захватить Олега. Почти получилось. Отбили, но с обеих сторон были жертвы. Если бы Куратору удалось пленить и склонить к сотрудничеству оператора — это стало бы катастрофой. Контора повышала ставки, обещая баснословные суммы за рабочий кросс-локус в Коммуну, и теперь только не допускающая построения проходов топология спасала их от рейдерского захвата.
Проблемой оставался профессор Матвеев, который категорически отказывался становиться долгоживущим. По причинам, как он говорил «этического и космологического характера». К семидесяти годам он стал сдавать, заменить его было не кем. Гении такого уровня незаменимы. Пришлось идти на обман — ставшему с годами немного рассеянным старику добавляли Вещество в еду. Улучшившееся здоровье и возросшую работоспособность он относил на счёт «диеты и здорового образа жизни», приводя себя в пример всем остальным. Вот, мол, и без вашего Вещества может человек долго жить и трудиться! Главное — сила воли и моральный дух! Немногие посвящённые посмеивались. Профессор писал труд своей жизни — математическую топологию Мультиверсума — и ничего не замечал.
Коммуна вошла в период равновесия и стабильности. Кадровый голод теперь сохраняли искусственно, сдерживая прирост населения. Совет учёл опыт Альтериона и пытался таким образом не допустить стагнации в обществе. Поддерживал баланс между задачами и средствами их решения так, чтобы каждый коммунар чувствовал себя нужным. И только нехватка операторов мешала развитию — увы, их больше не становилось.
Численность населения с первоначальных двух тысяч увеличилась более чем в десять раз, но и территория приросла несколькими фрагментами, давшими разнообразие ландшафтов, новые ресурсы и, главное, мантисов для Вещества.
Субъект, называющий себя Хранителем (для тебя — Юш, заявлял он Ольге, каждый раз чему-то сильно веселясь, как будто это было понятной только ему, но очень смешной шуткой), объявлялся непредсказуемо и нерегулярно, но всегда удивительно вовремя. Он создавал ментальное давление, которое не переносил никто, кроме Ольги. Его мотивы были неясны, а речи витиеваты, туманны и пересыпаны странными цитатами. Однако скупо выдаваемая им информация всегда оказывалась крайне ценной. Он указывал места, где можно найти ресурсы, информацию и технологии — заботливо припасённые кем-то для кого-то, или просто брошенные и позабытые. Это давало очередной толчок в развитии. Иногда совсем небольшой, но неизменно крайне своевременный.
Ольга не помнила, в какой момент они заметили сокращение числа обитаемых срезов. Сначала перестали приходить проводники-торговцы из одного, потом из другого, третьего… Когда на это обратили внимание, уже более десятка развитых, благополучных, обильно населённых миров оказались пустыми, со следами произошедших там глобальных катастроф. Причины были разными. Где-то разразилась тотальная война, где-то — эпидемия супергриппа, где-то взорвался вулкан, устроив всему срезу полярную ночь, а нескольких случаях так и не смогли понять, что случилось. Число вымерших срезов росло, обитаемый Мультиверсум сжимался, никто не мог понять, что происходит. Коммуна пыталась организовать из проводников нечто вроде сигнальной сети, но это не помогло — выяснилось, что перед коллапсом срез почему-то перестаёт быть доступен. А когда кросс-локусы начинают работать снова — всё уже закончилось. Альтери утверждали, что так бывало и раньше — Мультиверсум становится более «безлюдным». Правда, признавали они, в последние годы процесс ускорился.
Но, в целом, эти тридцать лет вспоминаются как череда побед. Коммуна подтвердила делом «унаследованную» позицию главного регулятора обитаемого Мультиверсума. Её монеты снова стали «золотым стандартом», её приоритет в торговых и политических вопросах не оспаривался, русский язык называли «языком Коммуны» и его знали все, кто связан с проблемами Мультиверсума.
* * *
На рубеже долгожданного полувекового юбилея это благополучие начало сыпаться. Первым тревожным звоночком стала ситуация с приёмными детьми. Нет, с ними самими всё было хорошо. Первое поколение уже обзавелось внуками, стало прочной основой населения и прекрасным трудовым ресурсом. Потребность в работорговцах отпала. Однако, когда программу «приёмных» начали сворачивать, вскрылось неприятное обстоятельство. Оказывается, воровство детей «для Коммуны» превратилось в массовый межсрезовый криминальный бизнес. Появились работорговцы, специализирующиеся исключительно на детях. Они стали буквально бичом обитаемых срезов. Когда Коммуна резко сократила закупки, «лишних» детей начали убивать, и Коммуна получила в Мультиверсуме совершенно людоедскую репутацию. Особенно в Альтерионе, где новая стратегия общественного развития постепенно делала детей гиперценностью.
Через Андрея (опять этот прохиндей оказался в центре событий) нашли наёмника-стрелка. Из-за дефицита операторов, Ольге пришлось выделить своего личного — Марину. Вместе они устроили показательный разгром межсрезовой работорговли, отчасти восстановив доброе имя Коммуны. Доказав свою эффективность, стрелок стал постоянным «внештатным силовиком» Коммуны, специалистом по деликатным операциям. Вытравить работорговлю до конца оказалось невозможно, но беспредельщиков выбили. Постоянно заводились новые, но с ними уже справлялись в рабочем режиме, благо наёмник вскоре нашёл себе проводника среди спасённых детей, и Марина освободилась.
Незадолго до юбилейных торжеств, когда уже начали планировать праздничные мероприятия, Мигель с Олегом наткнулись на очень странный фрагмент. Он чрезвычайно, до множества бытовых деталей, походил на небольшой город из того, ещё доперестроечного, СССР, но были и странные расхождения. Например, таблички с названиями улиц «имени такого-то» украшали никому не известные фамилии, портреты государственных деятелей были незнакомы, а главная площадь была «площадью Мазурина».
