— Каких «этих»? — спросил я ленивым тоном дембеля-распиздяя.

— Ну, «друзей-партнеров». Целый майор Комспаса, не хрен собачий, это ж как наш генерал, не меньше! Ты, похоже, капитально залетел, да?

Ага, это он про моего знакомого военного, который со шрамом.

— Что, тоже «партнёров» не любишь? — закинул я удочку наугад.

— Да кто их любит… — мрачно сказал солдат. — Смотрят на нас, как на говно, а потом «крепите рубежи Родины». Они обосрались, а мы — крепите… Так что ты натворил?

— Лучше тебе не знать… — напустил туману я. — Разошлись малость в вопросе, где рубежи и где Родина.

— Вот даже как? — присвистнул дневальный. — Так ты дисс? Эх, не повезло тебе, брат. В лучшем случае — на точку пойдёшь, с двумя рожками жопу прикрывать. А то могут и в штрафную, с пиздец-пакетом на брюхе бегать. Там, говорят, недавно такое мясо было — двухсотых считать устали… Идёт кто-то, я побежал на пост. Держись, воин!

— Служу трудовому народу! — ответил я.

— А куда ты, блядь, денешься… — прокомментировал дневальный и убежал.

«Друзья и партнёры», значит? Ну-ну.

На этот раз меня отвели в другой кабинет. Там стоял древний аналоговый, с бумажным самописцем, полиграф, возле которого суетился военный в накинутом на форму халате. Меня усадили на стул, обвязали вокруг груди каким-то проводом, прицепили резинками поперёк ладоней датчики, обмотали эластичной лентой левый бицепс. Мой покупатель тоже был тут, но кроме него пасся какой-то толстый генерал с брезгливой отёчной мордой, и подпирал стену некто в штатском, от которого за версту несло Конторой Глубокого Бурения.

— Готово, — сказал тот, что в халате, — можно начинать.

Меня снова прогнали по кругу простых вопросов, повторяя их в разных формулировках, а потом перешли к главному.

— Ваша должность в разведке вашей Коммуны?

— Я не разведчик…

— Вас видели в составе разведывательно-диверсионной группы, повторяю вопрос — ваша должность в разведке?

— Я не…

— С каким заданием вас забросили к нам?

— Меня не…

Вопросы повторялись раз за разом, ответы их не устраивали, тон становился все жёстче. Кажется, от рукоприкладства их сдерживала только опасность повредить полиграф. Потом сменили тему и пошли спрашивать про Коммуну.

— Какова общая численность вашей армии?

— У нас нет…

— Когда вы планируете следующее вторжение?

— Мы не…

— С какой целью вы уничтожаете мирное население нейтральных срезов?

— Это не мы…

— Зачем вы воруете детей?

— Мы что?..

— Да он над нами издевается! — не выдержал, в конце концов, генерал. — Что там ваш прибор показывает?

— Наверное, он тренирован на обман полиграфа, — уныло сказал халат, разглядывая свои графики. — Я о таком слышал… Матёрый шпион, товарищ генерал! Опытный!

— Вы понимаете, что мы извлекли маячок из вашего снаряжения? — спросил майор со шрамом. — Он в другом срезе, и там готовы к встрече. Вам никто не поможет и никто не спасёт!

Надо же, у меня, оказывается, маячок был? Как-то слишком просто для Ольги. Понятно же, что найдут. Впрочем, я и не ожидал, что на выручку примчится кавалерия.

— Уведите его, — махнул рукой генерал.

Меня отцепили от проводов и увели обратно в камеру. Вскоре солдатик притащил алюминиевый поднос с едой — синеватое картофельное пюре с гуляшом, пара кусков хлеба и компот. Первого мне, видимо, не полагалось. Или время было не обеденное.

Я поел, повалялся на кровати — и ничего мне за это не было. Успел передумать кучу мыслей и окончательно запутаться. Чем дальше, тем меньше я понимал, что вокруг меня происходит, поэтому перестал думать об этом и стал думать о бабах. То есть, о жёнах. По здравому размышлению решил, что с жёнами, может быть, ещё и обойдётся. Ведь есть же шанс, что меня завтра выведут в чистое поле, поставят лицом к стенке и пустят пулю в лоб. Как шпиону и диверсанту.

Расстрельная команда за мной не пришла, а пришёл майор-со-шрамом. Он отвёл меня не в очередной пыточный кабинет, а в Красный уголок, где мы уютно расположились в продавленных креслах под кумачовым вымпелом «За нашу коммунистическую Родину!».

— Зачем они тебя нам сдали? — спросил он. — Всё понимаю, кроме этого.

— Я без понятия, — честно ответил я. — В отличие от вас, я не понимаю ни хрена. Честно, я не вру.

— Если бы я думал, что ты врёшь, то сейчас с тобой бы разговаривал не я, а специалисты по силовому допросу из разведки местных. Они, кстати, с нетерпением ждут моего разрешения.

Он, значит, не местный? Но разведке требуется его разрешение? Интересно у них тут всё устроено.

— Это очевидное внедрение, — продолжил он задумчиво. — Настолько очевидное, что так не бывает. Сева не связался бы с тобой сам, он вас боится. Неужели ради маячка? Но его было не слишком сложно обнаружить… Почему именно ты, и почему именно так? Что нужно вашей Коммуне?

— Я до вчерашнего дня не знал даже, что есть не наша. Был уверен, что это уникальный бренд.

— Бренд? Вы его просто присвоили, получив чужие дивиденды. Только мы, Комитет Спасения, настоящие наследники истинной Русской Коммуны, которую помнят и уважают в Мультиверсуме.

— А это? — я махнул рукой на плакат «Русская Коммуна — оплот мира в Мультиверсуме», где суровый солдат в каске от души ебошил прикладом в зубы какому-то чёрному мерзкому силуэту неопределённых черт. Силуэт тянул костлявые скрюченные ручонки к девочке в белом платьице. Девочка боязливо спряталась за солдатом, осторожно выглядывая из-за его задницы.

— Это — наша франшиза, — проявил майор удивительное знание бизнес-терминологии моего родного среза. — Мы им разрешили.

Ага, разрешили, значит…

— А за что вы так не любите… — я задумался, как теперь назвать тех, кто так ловко меня подставил.

— Ваших бывших соотечественников? — догадался он. — А вы не догадываетесь?

— Нет, — честно признался я.

— Они хотят создать Искупителя.

— Кого?

— Вполне допускаю, что вы этого не знали, — добавил он, глядя на моё растерянное лицо. — Я бы многое мог рассказать про вашу так называемую «Коммуну», но не хочу терять время. Вы мне больше не интересны, всё что хотел, я выяснил. Вы не стоите уплаченного за вас Севе, но не все инвестиции окупаются, что поделаешь.

— И что со мной будет?

— Отдам местным. Может, им вы расскажете то, что не хотите рассказать мне. Не сразу, но расскажете. Желать вам всего хорошего было бы издевательством, так что просто прощайте. Впрочем… Даю последний шанс меня чем-нибудь заинтересовать. Есть идеи?

«Экий пафосный мудак», — подумал я.

— Да иди ты в жопу, — ответил вслух. Чего теперь терять-то?

В предполагаемых «застенках» меня ожидали трое. Военный в звании подполковника, седой мужик в штатском и древний облезлый дедуган — лысый, морщинистый и в пигментных пятнах. Глаза у него, впрочем, были ясные и цепкие, и вообще держался он бодро. Меня усадили на обычный стул, и сами уселись напротив. В воцарившейся тишине я услышал доносящиеся откуда-то звуки смачного мордобоя — влажные мясные удары, стоны, тихие проклятия и неразборчивую агрессивную ругань. Кажется, из кого-то что-то выбивали. Возможно, мне тоже предстоит получить новый жизненный опыт.

— Ну, вот зачем это? — поморщившись, сказал дед. — Васильев?

— Операция прикрытия, — ответил подполковник. — Они нас слушают.

— Покажите ему.

Военный подошёл к стене и с усилием сдвинул в сторону висящую на ней школьную доску со следами мела. За ней обнаружилось окно в допросную. Там, за стоящим посередине железным, крашеным белой масляной краской, столом сидели на привинченных к полу стульях два мужика. Перед ними стояли стаканы в подстаканниках, эмалированный чайник и полная папиросных окурков пепельница. Один из них был мордат и широкоплеч, одет в штаны от хэбэ, тапки-шлёпанцы и майку-алкоголичку, открывающую мощные волосатые руки. Второй имел вид пьющего интеллигента с тяжёлой судьбой и красовался в потасканном, но с претензией костюме цвета индиго. На моих глазах тот, что в майке, встал, прошёл к висящей в углу кожаной боксёрской груше и с большой сноровкой и завидным умением отвесил ей несколько апперкотов. Тот, что в костюме, трагически взвыл, как укушенный за яйца койот, потом отхлебнул чаю, забулькал им во рту, проглотил и издал несколько протяжных трагических стонов.