Дождались гашения, прыгнули дальше — были встречены ощетинившимся стволами блок-постом. Это выглядело, как вывернутый наизнанку дот, — когда оружие смотрит вовнутрь могучей бетонной фортификации. Бойницы, прожектора в лицо, резкий голос через хриплый матюгальник:

— Не двигаться! Оружия не касаться, руки держать на виду!

Я застыл. К нашему командиру подошел кто-то почти неразличимый из-за бьющего в глаза света, проверил какие-то документы, перекинулся парой слов и ушел. Я думал, нас выпустят наружу, но нет — дождались гашения и прыгнули дальше.

В следующем срезе было солнечно и ярко — полуденное солнце сияло над небольшой горной долиной. Свежий воздух выгодно отличал это место от предыдущих, но в остальном так же — площадка вокруг репера огорожена (на этот раз металлической сеткой), на вышках стоят недружелюбно целящиеся в нас стрелки. Проверкой документов тут не ограничились — всем велели выйти, оставив оружие, и тщательно осмотрели автомобиль и даже вещи в рюкзаках.

Мы уселись обратно в машину, перед нами раздвинули сетчатые ворота. Выехав с площадки, сразу оказались в длинном прямом тоннеле, проложенном прямо в теле горы. В нём могли свободно разъехаться два грузовика, и мне даже показалось, что на полу есть следы крепления рельсового пути. Тоннель освещался редкими световыми шахтами, было гулко и прохладно. Мы ехали по нему около часа, дважды останавливаясь на блокпостах, где на нас светили прожектором и проверяли документы. Солдаты, одетые в хаки и вооружённые старообразными, с деревянными прикладами, «калашами», выглядели напряжёнными и бдительными. Не похоже, что караульная служба ведется формально. Интересно, они всегда такие нервные, или у них тут реальный фронтир?

Тоннель вывел нас к небольшой военной базе, с бетонным забором, стальными воротами и блочно-кирпичными казармами в стиле позднего СССР. Перед воротами стоял танк Т-62 в кустарной противокумулятивной защите из арматурной решётки. Спереди он был укрыт сложенными в виде капонира мешками с песком, а ствол пушки смотрел точно на створ тоннеля. Впрочем, здесь напряжение чувствовалось меньше — документы опять проверили, но стволами при этом в нос не тыкали. Зато, наконец, дошла очередь до меня — повели через плац, чертовски похожий на тот, что я топтал на срочной. Вплоть до щитов с плакатами «Строевые приёмы с оружием» и «Выполнение воинского приветствия».

Над входом в здание штаба висела кумачовая перетяжка с надписью: «Пограничник! Крепи рубежи обороны Коммуны!» Я от этого так обалдел, что даже не сразу понял, что от меня хотят. А меня, между тем, отвели в подвал, завели в пустую комнату и потребовали раздеться. Я не стал спорить — обстановка не располагала. Мужик в докторском халате и резиновых печатках по локоть тщательно прошелся по мне каким-то ручным сканером на длинной ручке, только что в задницу его не засунув. Одежду тем временем унесли, и я несколько минут мёрз на холодном бетонном полу. Вскоре какой-то служивый принес мне хэбэ26третьего срока носки, слежавшиеся кирзачи, желтоватые застиранные кальсоны и портянки. Я попытки с третьей вспомнил, как их правильно мотать, — некоторые навыки остаются с тобой на всю жизнь. Знакомые виды, звуки и запахи (гуталина, хлорки, кирзачей и столовки) вызвали сильнейшее дежавю — как будто меня только что привезли из военкомата в учебку, и скоро первое построение, и прочие малоприятные перспективы.

Обошлось.

Меня просто вернули в машину, и мы поехали дальше. Пересекли расположение части и оказались у следующего репера — выходного транзитной пары. Неплохо они тут огородились — пересечь этот срез можно только от одной базы до другой, от замкнутой горной долины через простреливаемый тоннель прямо под дуло танка. И всё равно нервничают… Неужели нас так боятся?

Выходной репер расположился в подземном укрытии, противоатомные ворота открывались между пулемётными капонирами. Последняя линия обороны?

На той стороне мы оказались в просторном помещении типа склада. Пост часового, шлагбаум — и впереди раскрылась перспектива зелёного городского променада. Разглядеть его мне не дали — пересадили из открытой машины в грузовик с будкой без окон, где пристегнули наручником к лавке. И заперли дверь. Зарычал мотор, судя по звуку — обычный, бензиновый. Мы поехали. Я совершенно потерялся во времени и не мог даже сказать, как долго мы сюда добирались, но так вымотался, что, несмотря на неудобную позу, просто заснул.

Разбудили меня без грубости, но решительно. Отстегнули от лавки, повели куда-то коридорами — машина оказалась в подземном гараже, так что я так ничего и не увидел, кроме скучных, крашенных зелёной масляной краской стен, одинаковых дверей с цифрами и сурового дневального на тумбочке. На стене рядом с ним висел красный телефон с трубкой, но без номеронабирателя, и стояло в стеклянной пирамиде знамя — к сожалению, свёрнутое, но, похоже, что красное. На стене плакат «Воин Коммуны, будь бдителен, противник подслушивает!» изображал насупленного мужика в фуражке со звездой, который прикладывал палец к губам жестом «Тс-с-с!». Когда меня вели мимо, дневальный вытянулся и уставился поверх голов, имея вид уставной и бравый. Геометрического камуфляжа на нём не было, а форма напоминала ностальгическое «пэша»27 времен позднего СССР — китель, брюки, сапоги, чёрные погоны с буквами «АК», пилотка со звёздочкой, ремень с бляхой. На ремне висели штык-нож и связка ключей.

Меня завели в кабинет, посадили на неудобный прикреплённый к полу металлический стул и ушли. Передо мной был стол, за ним на стене — зеркало Гезелла28. Ну, то есть, выглядело оно обычным зеркалом, но какой дурак повесит зеркало во всю стену в комнате для допросов? Не знаю, кто оттуда на меня пялился, но держали меня так довольно долго. Полагаю, ждали, когда я занервничаю, но я был спокоен, потому что чего-то такого и ожидал. Надеюсь, бить не будут, а если будут — то не по яйцам. Глупо иметь три жены и не иметь яиц.

Залязгали замки, вошли двое — знакомый военный со шрамом и незнакомый военный без особых примет. Незнакомый сразу сел за стол, развернул какие-то тетрадки и зашуршал бумагой, знакомый встал напротив моего стула, но чуть в стороне — видимо, чтобы из-за стекла меня было видно.

— Здравствуйте, — сказал он вежливо. — Представьтесь, пожалуйста.

— Артём, — ответил я.

— Полностью, пожалуйста! — я назвал фамилию и отчество.

— Воинское звание?

— Рядовой запаса.

Кажется, мой ответ вызвал лёгкое недоумение. Военные переглянулись, но никак не прокомментировали.

Меня спросили о роде занятий — я сказал, что преподаю в школе, спросили о семейном положении, и я автоматически сказал «холост», потом вспомнил, что уже нет, но поправляться не стал. После десятка нейтральных вопросов поинтересовались, понимаю ли я, где нахожусь и почему. Я честно ответил, что понятия не имею по обоим пунктам.

На этом допрос, к моему удивлению, закончился. Меня отвели в узкую камеру с койкой, рукомойником и унитазом, где и оставили. Я попытался уснуть, но не спалось — в машине выспался. Так что просто валялся, глядя в тусклую потолочную лапочку во взрывозащитном плафоне, и думал о том, как же я дошел до жизни такой. Ничего толкового не придумал.

— Эй, воин! — донеслось от двери. В маленькое окошко заглядывал давешний дневальный. — Днём лежать на кровати нельзя! Только сидеть!

— Да как-то похуй, — ответил я.

— Ну, дело твоё, но, если старшина увидит, у тебя будут проблемы.

Я пожал плечами — вряд ли мои проблемы может увеличить какой-то старшина.

— Слышь, воин, — с любопытством спросил дневальный. — Ты где так умудрился накосячить, что тебя на губу один из этих притащил?

Я сначала не понял, а потом догадался — в этом затрапезном хэбэ он принимает меня за своего же солдата-залётчика. Будь я дневальным, я бы тоже не ожидал увидеть на гауптвахте инопланетного шпиона. После неоднократного лечения ранений препаратами Коммуны я стал выглядеть моложе своих лет и при плохом освещении вполне канал за военнообязанного. Побочный эффект. Временный, к сожалению.