— Я работаю, — раздражённо говорил он на совещаниях, — торопить меня бесполезно. Резонансы штучные. То ли мы в очень изолированной части Мультиверсума, то ли это особенность нашего закапсулированного положения.

Воронцов, отвечавший за техническую часть Установки, только разводил руками и кивал на Матвеева — мол, он решает, а я только рубильники дёргаю…

И вот, наконец, он сообщил, что момент настал.

«Приборным модулем» оказалась освободившаяся от перевозки бочек колёсная тележка с приваренным к ней длинным железным дышлом. На неё водрузили несколько автомобильных аккумуляторов и смонтировали всевозможные регистраторы, включая 16-миллиметровый киноаппарат с пружинным заводом.

— Зачем это всё? — злился Куратор. — Заглянули бы и сразу назад, если что…

Матвеев его игнорировал, настраивая самописцы приборов и заводя кинокамеру.

— Вы всё поняли, товарищ Курценко? — спрашивал он строго. — Нажимаете вот здесь и здесь, переключаете этот тумблер и задвигаете модуль в портал.

— Да чего там не понять, — отвечал Андрей. — Вы уж раз восемь повторили…

— Тогда всем, кроме вас, предлагаю покинуть рабочую зону Установки и перейти в аппаратный зал. Мы готовы к рабочему пуску.

Ольга подошла к стеклянной перегородке и встала так, чтобы не заслонять обзор учёным. Рядом недовольно сопел Куратор. Андрей, стоящий возле арки, помахал ей. Куратор засопел громче.

Ольга замечала определенное мужское внимание со стороны Андрея, но та её часть, которая должна была реагировать на такие сигналы, умерла вместе с Иваном. Навсегда или на время — кто знает? Она была просто благодарна, что это внимание очень ненавязчивое и деликатное. В отличие от претензий Куратора.

Несколько дней назад он без приглашения пришёл в лабораторию Лизаветы, и попросил биолога выйти на минуту. Та, с большим неудовольствием, но подчинилась — авторитет Куратора как представителя партии и правительства был велик. Все надеялись, что вскоре вернутся на Родину, и тогда не миновать разбирательства — как ни крути, а неудачный эксперимент нанёс большой материальный ущерб и повлёк человеческие жертвы. Результаты будут во многом определяться точкой зрения Куратора.

— Ольга, — сказал он почти равнодушным тоном, — мне жаль, что так вышло с вашим мужем и ребёнком. Но теперь ничто не мешает вам принять рациональное решение. Я снова предлагаю вам…

— Заткнитесь. Просто заткнитесь, — девушка сказала это так, что Куратор моментально осёкся. — Ещё слово, и я вас пристрелю. Плевать на последствия. Я просто сделаю это.

Она взялась за кобуру пистолета, где-то даже желая, чтобы он продолжил. Она смотрела на этого невзрачного, но опасного мужчину сквозь ледяную пустыню в душе. Она не злилась, не испытывала возмущения или отвращения. Ей просто очень хотелось выстрелить.

Куратор молча развернулся и вышел прочь. Больше они не разговаривали.

— Минутная готовность! — громко объявил Матвеев. — Всем занять свои места! Мигель, мощность!

Испанец защёлкал переключателями.

— Готовность!

— Есть готовность!

— Реактор?

— Шестьдесят, семьдесят, семьдесят пять…

В аппаратной нарастал тяжёлый гул, пол неприятно вибрировал.

— Ну, Игорь Иваныч, не подведи, — нервно сказал директор.

— Сто! Мощность в эмиттер! Разряд!

— Есть, есть прокол! — завопил восторженно Мигель.

— Курценко, ваш выход, — сказал Матвеев в камеру селектора, и все взгляды устремились к стеклу.

Андрей взялся руками в толстых перчатках за дышло тележки, и, поднатужившись, закатил её в арку эмиттера. Ольга замерла — загроможденная приборами повозка, пересекая невидимую линию, как будто стиралась моментальным ластиком, пока не осталась только торчащая в пустоту стальная труба дышла. Андрей закрепил её за крюк в полу и отошел в сторону.

— Две минуты! — провозгласил Матвеев. — Идёт измерительный цикл!

Сто двадцать секунд прошли в полном молчании. Гудела Установка, вибрировал пол, все молча смотрели на арку с торчащей из пустоты железякой.

— Готово! — объявил учёный. — Товарищ Курценко, вытаскивайте модуль!

Андрей отцепил дышло, взялся за него и потянул. Ничего не произошло. Он расставил ноги пошире, уперся ими в пол, крепко взялся за трубу обеими руками и потянул на себя изо всех сил — но тележка не шла.

— Лебёдку, товарищ Курценко! — сказал в селектор Матвеев.

Андрей бросил железку, подошёл к специально сваренной стальной раме, где была установлена электрическая, позаимствованная со складской кран-балки, лебёдка, вытянул металлический трос с крюком и зацепил его за дышло.

— Готово? — спросил Матвеев. — Отойдите к стене, пожалуйста!

Лебедка загудела почти неслышно — всё давил глубокий звуковой тон Установки, — трос натянулся и задрожал. Секунду или две ничего не происходило, потом раздался глухой удар. Ольга сначала подумала, что трос лопнул — но нет, это резко, как пробка из бутылки, вылетела из-под арки тележка. Но в каком она была виде!

От резиновых покрышек колёс остались только верхние части, аккумуляторы полопались, вздувшись ледяными валунами замёрзшего электролита… Приборы остались на своих местах, но на глазах покрывались снежной шубой моментально нарастающего инея. Андрей отступил ещё на пару шагов и обхватил плечи руками — температура в помещении стремительно падала.

— Выключаем! — скомандовал Матвеев. — Курценко, уходите оттуда немедленно!

Гул и вибрация начали стихать. Андрей, отдраив гермодверь, вышел из рабочей камеры в аппаратную.

— «Заглянули и назад», да? — зло сказал он Куратору. — Сами так-то заглядывайте!

Куратор его проигнорировал, обратившись к профессору:

— Как вы объясните случившееся? — требовательно спросил он.

— А что вас не устраивает? — искренне удивился тот. — Установка сработала великолепно, мы сделали первый в истории науки резонансный прокол в другой срез Мультиверсума. Это крупнейшая научная победа, товарищи! Я предложил бы открыть шампанское, но у нас нет шампанского, так что просто поздравляю всех! Ура!

— Ура! — поддержал его Мигель.

— Какая победа? Какое шампанское? — разозлился Куратор. — Что случилось с тележкой?

— С приборным модулем? — уточнил Матвеев. — Он выполнил свою задачу, показав, что срез, открытый этим резонансом, непригоден для жизни. Возможно, это такой же закапсулировавшийся фрагмент, как наш, но уже достигший своего энтропийного максимума. Хотя, конечно, кинокамеру жалко, она предпоследняя. Да и аккумуляторы… В следующий раз начнём с термометра на палке.

— Чего достигший? — тихо спросил Андрей у Мигеля.

— Замёрз он. До конца. До абсолютного нуля, то есть, — пояснил испанец. — И мы так же замёрзнем, если…

— Понятно.

Ольга с неприятным чувством посмотрела на превратившуюся в абстрактную ледяную скульптуру тележку.

— Что дальше, Игорь Иваныч? — спросил директор.

— Сутки на профилактику Установки — и делаем следующий прокол. Может быть, он окажется в более гостеприимный срез.

— Так! — объявил он громко. — Все, кроме персонала лаборатории, могут быть свободны! Через сутки повторим эксперимент по следующей резонансной точке. Мигель, пометьте в плане этот резонанс… Да хоть чёрным, что ли. Так постепенно и составим карту окрестностей.

— Оленька, — смущённо спросила девушку Лизавета, когда та вернулась в лабораторию. — Это, конечно, не моё дело…

— Что такое?

— Что у тебя за дела с Куратором?

— Нет у меня с ним никаких дел, — ответила Ольга почти спокойно, но Лизавета что-то услышала в её тоне.

— Неприятный он какой-то, да?

— Что случилось, Лизавета Львовна?

— Понимаешь, я Палычу рассказала о Веществе… — биолог отчетливо выговорила это слово с большой буквы. — Только Палычу, больше никому. Он же директор, он должен быть в курсе…