Она опустилась перед ним на колени, протянула подрагивающую от страха и напряжения ручку, замерла и быстро отдёрнула её, почуяв неладное.

Что-то не так было с его шкурой. Будто бы медведь похудел или… и вовсе исчез.

Арюшка отпрянула назад, не в силах подняться на ватных ногах и ладонями прикрыла рот, чтобы не закричать.

Пёс наблюдал за ней из под лавки, приподняв одно ухо и склонив набок голову. И не издавал ни звука, видно, тоже боясь…

— Как же это… — шептала Аря, чувствуя, как глаза жгут слёзы то ли от жалости к зверю, то ли от страха и непонимания. — Ладно, спокойно, — глубоко вдохнула она и медленно выдохнула. — Спокойно, Арь, как бы там ни было ты… Ты сделала, что могла. И цела осталась, — нервно дёрнулись её губы, будто бы собираясь растянуться в горькой улыбке.

Решившись, она всё же коснулась кончиками пальцев нагретого от огня меха, а там и потянула за него, пробуя перевернуть медведя, но вместо этого… стянув его сброшенную шкуру, под которой оказался…

— Как же это, — Арюшка снова отпрянула, но затем по коленях приблизилась к гостью и, склонившись над ним, принялась внимательно его рассматривать.

Светлое лицо с острым подбородком, правильные и прямые, немного резкие черты, раскосые закрытые глаза с дрожащими во сне ресницами, слегка заострённые уши, высокий лоб и длинные, по лопатки, чёрные волосы. И крепкие, будто камень, мышцы под гладкой кожей. Взгляд Арюшки невольно скользнул вниз по обнажённому телу, но щёки её зарделись, и она поспешила снова укрыть его шкурой.

Гость заворочался во сне, болезненно морщась от потревоженных ран, которые тоже не ускользнули от пытливого взгляда Арюшки, и рука его, на вид нежнее, чем у неё самой, выскользнула из под меха.

Так и не скажешь, что оборотень, да ещё и медведь! Он тонок, изящен… И на каждом из длинных, узловатых (что совсем не портило впечатления) пальцах по сверкающему перстню и кольцу. И украшения эти были так велики ему, что пространство между кожей и драгоценным металлом сразу бросалось в глаза. И как только не потерял их ещё? Магия, не иначе… И пальцы его из-за этого кажутся ещё тоньше да длиннее.

Набравшись храбрости, Аря нашарила ладонью на полу палочку и зацепила ею тяжёлую прядь волос, что упала ему на лицо. Приподняла её, чтобы лучше разглядеть гостя, как вдруг он распахнул свои колдовские, тёмно-зелёные глаза.

Арюшка замерла.

— Плачешь чего? — не меняясь в лице, спросил гость.

— Шкура напугала.

— А? — изогнул он бровь, сразу делаясь острее и… наглее, несмотря на своё положение, будто Арюшка сказала несусветную глупость.

Она резко поднялась, отряхнулась и отступила от него подальше, обиженно сложив на груди руки.

— Думала, осталась только шкура. Сам бы не испугался?

Гость звучно ухмыльнулся, но сдержал смех и повернулся лицом к огню.

— А чего ты ожидала? Куда, по-твоему, всё должно было деться?

— Не знаю. Исчезнуть? Втянуться об… обратно?

А, действительно, куда? Арюшка много рассказов слышала об оборотнях, но этого не знала.

— Обычно те, кто не в волков перекидывается, магией владеют. Шкура при них остаётся.

— А если сжечь? — спросила она неожиданно для самой себя.

Гость её хмыкнул смешливо и ответил снисходительно:

— Так уж сразу сжечь? Новую найти можно. Не проклят ведь я. Это, если бы проклят был, пришлось бы мне возвращаться к той, кто прокляла…

— Почему сразу «к той», а не «к тому»?

Гость резко поднялся, тут же хватаясь за грудь и смыкая белоснежные, красивые, крупные зубы, шипя от боли.

— А вопросов… не много ли… задаёшь?

— Разве же право не имею? Не хочешь, чтобы задавала, не давай то, что вызывает их.

— Чудно говоришь, дико как-то, — протянул он, вновь устраиваясь на лежанке. — Давай-ка, колдунья, помоги мне с ранами. Снова саднят. Я ведь шкуру сбросил.

Арюшка открыла рот от возмущения, но даже не сумела ничего ответить. И так, будто задыхаясь, она простояла пару минут, после чего решила просто исполнить его просьбу.

Змей, а не медведь!

— Зовут-то тебя как? — снимая повисшие на нём повязки, спросила она.

— Аркан… — и взглянул на неё так, что у Арюшки вновь зардели щёки.

Королевна ходила вокруг своей башни и стены каменные, ледяные, пели, при виде её.

Море шумело внизу, разбивая о скалы волны. И пена белая замерзала на берегу причудливыми соляными узорами. И ветер путался в чёрных как вороновое крыло волосах королевны, и снег крупными хлопьями ложился в её протянутые раскрытые ладони. И небо было высоким и белым, словно кто-то специально плотно затянул его ватой. Но простора это не убавляло. И солнечный диск за пеленой выглядел белым и блеклым, будто некто нарисовал вместо солнца крупную, полную луну.

Под ногами хрустел снег. Он казался королевне тёплым. Где-то вдали звенели колокола. И она прижимала к груди руку, по коже которой скользили крупные кружевные снежинки, будто бы надеясь почувствовать биение за клетью рёбер.

Но там было тихо. И ладонь замёрзшее (можно сказать, отсутствующее) сердце холодило сильнее, чем мягкий снег…

Королевна улыбалась печально, прикрывая пушистые длинные ресницы, пряча в тени их светлый, мерцающий взгляд голубых глаз. И не чувствовала ничего…

И ничто не могло огорчить её.

Расстроить.

Обрадовать…

И улыбка являлась лишь воспоминанием чувств, а не их отражением.

И она так устала… И усталость эту чувствовала хорошо.

— Ваше высочество, — прозвучал за её спиной мужской бархатный голос. — Я знаю, где он.

— Почему же тогда не привёл его ко мне? — спросила она, глядя на горизонт, где море сливалось с белыми небесами.

— Он скрылся в лесу, будто исчез. А затем оказался рядом с человеком. Вы приказывали не открывать себя людям.

— Что ж, теперь позволяю, — грациозно повела она рукой и, наконец, подарила своему слуге взгляд, полный холодного блеска.

Он же, высокий и светловолосый, стоял в снегу, одетый лишь в серый китель, штаны и лёгкие туфли. А на сплетённых у виска в тонкую косицу пшеничных волосах покачивался маленький серебряный колокольчик.