Или не одну?

Он посмотрел в сторону дома, на крыльце которого сторожил их Милах и засмеялся, чем заставил Арюшку коротко вздрогнуть.

— Прости, — как-то по-отцовски погладил Юраи её по голове, — просто смотри, защитник какой, а! Повезло тебе с другом.

— Повезло, — всхлипнула она.

— Послушай, Арюшка, — зашептал он вдруг, — сердце мне забрать придётся и вернуть госпоже.

— Нет! — воскликнула она, вскакивая на ноги, чем тут же встревожила Милаха. — Оно нужно мне! То есть, — опустила глаза, — одному колдуну нужно…

— Не поможет оно ему. Да и кому могла помочь чужая, украденная жизнь? А госпоже... Быть может, ей сердце ещё пригодится. Ты каким-то образом заставила его плавить лёд.

— Что? — принялась она рукавом тереть глаза.

— Натворили дел ведьмы да колдуны, — вздохнул Юраи. — А всё очень просто было и решить, и избежать бед… Быть может с него проклятие госпожа и просто так бы сняла, попроси он её, а не ворвись в замок, как вор. Ну да, что уж теперь… Я заберу сердце, Аря, ты почти пробудила его. Как знать, может хоть госпожа сможет ещё вернуть себе свою собственную жизнь… Хоть кто-то из нас троих ведь должен, наконец, это сделать.

— Но они… — у Ари не хватало дыхания, эмоции душили её. — Они-то сами виноваты, в чём бы ни были их причины и беды! А ты?! Юраи, это несправедливо! Мы должны вернуть тебе свободу, чтобы ты мог остаться… здесь, — голос сорвался, и Арюшке пришлось глубоко вдохнуть и судорожно выдохнуть, чтобы иметь возможность говорить дальше. — Коль ледяное сердце Аркану и правда уже не поможет, бери! Но попроси у госпожи за это…

— Она не станет, — прервал её Юраи, — слушать меня. Да и не уверен, что вообще смогу произнести то, что ты просишь, стоя пред ней. Я связан магией непростой.

— Но, как же быть?

Он какое-то время молчал в ответ, затем поднялся и с удовольствием потянулся, подставляя лицо лучам солнца.

— Не печалиться, Арюшка. Я навещу тебя, как только смогу. А если не выйдет, просто помни, что ты не одна. Знай, что я в порядке. Разве не чудом была это наша встреча? Ведь, по сути, мы оба думали, что меня уже и на свете-то нет…

— Чудом, — согласилась она, но вдруг свела к переносице брови и твёрдо произнесла: — И быть чуду ещё! Вот увидишь…

Юраи лишь покачал в ответ головой.

— Прости, сестрёнка.

Это дерево было самым древним из всех. Говорят, с него и начался лес. Возможно даже, было оно древнее самой Великой горы. Ствол его, который и десять человек не обхватят руками, почти превратился в камень, ветви, хоть и толстые, а росли спутанно. А редкие плоды если и появлялись, то были наоборот мелкими настолько, что одно яблоко можно было целиком забросить себе в рот, будто вишню. Но красными были полностью, без единой белой или розовой прожилки, а кожица их настолько тонка, что разглядеть можно, как бежит под ней сок.

Под яблоней спали волки, которые не трогали людей в пределах тени, что отбрасывали ветви. В густой кроне вили гнёзда птицы. Под корой, говорят, жили духи. В дупле-расщелине — старый бог леса. А в корнях — души путников, которые не смогли дойти или наоборот вернуться обратно от дерева, ведь путь к нему опасен. А под самыми корнями, глубоко-глубоко в чёрной земле, по легендам хранится сундук с бессмертием. Только достать его никто не решается, боясь погубить дерево. Ведь если оно умрёт, дары свои заберёт с собой, а за тем погибнет и весь лес, и близлежащие земли… Да и волки, медведи и птицы, нашедшие свой приют в древней яблоне, не позволили бы нарушать земной покров рядом с ней.

Трава там по слухам голубая, мягкая и звенящая на ветру. Нигде больше такой нет. И ступишь на неё — будто в реку зашёл. А ляжешь заснуть — не проснёшься более никогда… Но если собрать хотя бы небольшой её пучок, высушить правильно и приготовить, то получишь лекарство, способное излечить едва ли не от всех болезней.

Люди, правда, потеряли знания об этом и отныне голубую траву собирать и готовить могут только боги. Поэтому ещё она и считается священной и не принадлежащей никому из людей.

А ещё, поговаривают, трава эта могла снимать проклятия наравне с тем, как лечить недуги.

И Арюшка, глядя на то, как солнце розовыми лепестками распускается на горизонте, решила, что ради своего лорда и любимого брата, пойти может не то, что к волшебному древу, а на край земли.

— Звала? — Милах остановился у крыльца, заставив Арюшку вздрогнуть.

Хотя, как она могла не заметить его?

Такой живой, тёплый, настоящий… Пшеничные волосы видны из под шапки, искрились они золотом под рассветными лучами. В глазах плавился лёд. Ресницы белёсые, будто облепленные снегом. Широк в плечах, статен, красив. И знаком ей…

А не люб. Всё-таки, похоже, что не люб.

— Присмотришь за котом и крысой? — спросила Арюшка, поднимаясь с крыльца и отставляя на перила всё ещё горячую кружку с чаем.

С недавних событий прошло совсем немного дней, а кажется, будто вечность. Только вот лишь Арюшке кажется так, другу её напоминает обо всём всё так же саднящие раны и ноющее сердце.

Мил словно помрачнел, показалось даже, что вот-вот развернётся и уйдёт. Но вместо этого он неожиданно усмехнулся и принялся чесать затылок, сбивая меховую серую шапку набекрень.

— Вот как, а я то подумал…

— Милах, — покачала она головой, — прости, ты хороший, но…

— Не продолжай. Сколько тебя не будет, ты в город собралась, что ли? Путь туда неблизкий. Кто повезёт, с кем-то уже договорилась?

— Стой, — выставила Аря перед собой ладошку с варежке, — не тараторь ты так! Не в город я. Куда иду, секрет. Просто знать хочу, что кот накормлен будет, а крыса, соответственно, не съедена им.

Мил вздохнул тяжело, но во взгляде его, пусть и плескалось непонимание и досада, всё же лучилось согласие и надёжность.

— Отпускать тебя страшно одну…

— Я с псом иду, — улыбнулась Арюшка. — Да и право не имеешь удерживать меня!

— А если с тобой увяжусь?

— Кота и крысу доверить больше мне некому… — как-то даже по-детски насупилась Арюшка. — Пришлось бы остаться, да не прощу тебе этого! — тут же вскинулась она, и Милаху пришлось сдаться.

— Я тебя отблагодарю потом, — пообещала Арюшка. — Если всё хорошо будет и у меня всё получится, не пожалеешь, что помог мне.

— Я никогда не пожалею, если действительно помощь тебе оказываю. Для меня это честь. А ты, — улыбнулся он горько, — не обещай мне ничего взамен, коль дать одно единственное, желаемое мне, не можешь.