– П-под з-замком. Р-ручей. В-вода. Он… там. Оттуда… везде, – смято пояснил маг огня, по-прежнему ни к кому не обращаясь.

– Ллей Корнелиус стёк в ручей? – уточнила Камилла, ошарашенно переводя взгляд с деда на Патрика. – Правильно я поняла?

– Верно, что так, – нахмурился паладин. – Высшая форма магии – слияние со стихией. Не думал, что это возможно.

– В-возможно, – не согласился маг огня. – Т-ты т-тоже м-можеш-шь. Т-ты – сильный. М-много воздуха.

Камилла поёжилась, пряча амулет стихий обратно в сумочку. Взглянула на встревоженного паладина.

– Как ты? – спросила тихонько.

Вопрос оказался нелишним: вначале ллей Корнелиус, а затем и ллей Тадеуш вдоволь нахлебались энергии молодого мага. И всё же Патрик Блаунт стоял на ногах. Нетвёрдо, но стоял.

Даже руку поднял, чтобы коснуться разбитых губ Камиллы.

– Не могу исцелить, – с болью выговорил паладин. – Не тебя. Из всех людей – не тебя…

Сердце Камиллы остановилось, восхищённо дрогнуло и радостно забилось. Счастливый миг прервал мэм Гирр, оторвавшийся наконец от окна.

– И Себ с ним! – досадливо поморщился королевский воин. – Вернётся – тогда и обеспокоимся. Главное – что все целы, а важная вещь по-прежнему у вас, светлейшая ллейна.

Камилла вздрогнула: уже и отвыкла от вычурных обращений.

– Не все целы, – сглотнув, поправила она. – Там, в коридоре…

– Не моя ответственность, – негромко, но твёрдо отозвался мэм Гирр. Тут же поморщился от боли в обожжённой спине. – Вы – моя ответственность, ллейна Камилла.

Патрик глянул на королевского воина и невесело улыбнулся.

– Полагаю, с этого дня наши обязанности совпадают, мэм Гирр.

Тот серьёзно кивнул.

– Телами в коридоре я займусь, – так же серьёзно продолжил королевский воин. – Двое стражников выглядят плачевно, однако с погребением вопросов не возникнет.

Камилла только кивнула, сглатывая комок в горле: бедолаг и впрямь вначале высушили, а затем зажарили, так что и хоронить-то толком осталось некого. Вот что значит – меж двух огней, сиречь магов.

– Будут ли дальнейшие распоряжения, светлейшая?

– Да, – протолкнула наконец через непослушное горло Камилла. – Ллей Блаунт, вы же сможете исцелить мэма Гирра? Ему стоять больно. Прекрасно, – дождавшись кивка паладина, обронила она. – Я хочу, чтобы оба вы набрались сил перед завтрашней поездкой. Мы возвращаемся в столицу.

Ночь прошла тяжело: заснуть Камилле удалось только к рассвету. Безумный вечер, бесконечные распоряжения, замотанные слуги и нянька, помирающая от любопытства. Мэма Софур хоть и находилась рядом, а всё же носа из покоев благоразумно не высовывала. К чести няньки, все расспросы она оставила на потом, радостная уже оттого, что сторожить старшую горничную больше не требовалось: мэму Мартину заперли до распоряжений хозяина замка. Который, хвала Отцу, подавал обнадёживающие признаки нескорого, но верного выздоровления.

Проснулась Камилла поздно, с раскалывающейся головой, разбитая и уставшая. Саднил ушибленный локоть, ныли ссадины, а ещё пол-лица опухло от затрещины ллея Корнелиуса. Разбитые губы треснули и запеклись, и картина в зеркале не воодушевляла настолько, что Камилла всерьёз подумывала отложить поездку.

Не позволила гордость, гудящий амулет стихий в сумочке, нянька, с грохотом распахнувшая тяжёлые створки на окнах, и пэра Эдна, уже откинувшая полог роскошного ложа. К которому, к слову, дочь Рыжего барона уже успела привыкнуть.

– Трапеза скоро, – сообщила камеристка, оглядывая невыразительным взглядом поле работ. Камилла со стоном отбросила зеркальце и приложила ладонь ко лбу. – Нужно привести вас в порядок, светлейшая.

Камилла приоткрыла один глаз и внимательно осмотрела камеристку: голос пэры Эдны показался ей уставшим, но мягким и сочувствующим, чего раньше от неё ждать не приходилось.

– А вы и сами-то прихорошились с утра, пэра Эдна, – подметила Камилла, оглядывая посвежевшее лицо камеристки, по-особенному уложенные волосы и выглаженное платье. – Повод какой?

– Просто выспалась, ллейна Камилла, – ровно отозвалась та. – После вчерашнего словно камень от сердца. Ллейна Одетта здесь, со мной, и это большее, на что я надеялась за столь короткий срок. Хвала Отцу и ллею Патрику…

– А вы-то откуда знаете, что он – ллей? – сощурилась наследница замка, усаживаясь в постели.

– Мои глаза на месте, светлейшая, – коротко усмехнулась пэра Эдна. – Благородную кровь я всегда различу. А мэм Гирр лишь подтвердил мои подозрения.

– А меня проглядели, – не преминула уколоть Камилла.

– Вовсе нет, – тут же нахмурилась верная камеристка. – Я только сказала, что выглядите вы не как ллейна, светлейшая. И сейчас, между прочим, тоже.

Больше спорить Камилла не стала: отдала себя на растерзание умелых рук.

– Как ллейна Одетта? – поинтересовалась она мимоходом, пока пэра Эдна расчёсывала и укладывала спутанные медные пряди. – Полегче?

– О, да, – с теплом отозвалась камеристка. – Юная Одетта наконец выдохнула, бедное дитя. Она скоро спустится в столовую, и ллей Патрик обещал подойти туда же. Поначалу отказывался, но я настояла. Верно поступила, светлейшая?

– Разумеется, – жарко подтвердила Камилла, подпрыгнув на месте. Несмотря на нанесённый ущерб, прятаться от глаз паладина она не собиралась. Вот бы замазать распухшее безобразие хоть чем-то… – А поскорее можно?

Строгая камеристка осталась непреклонна: дорожное платье она обещала приготовить сразу после обеда, а на трапезу Камилле полагалось, как хозяйке замка и светлой ллейне, спуститься в «приличном виде».

– Вам бы тоже приодеться, мэма Софур, – не глядя на няньку, обронила пэра Эдна. Отстранилась, окидывая придирчивым взглядом плоды тяжких трудов. Поправила медную прядь, тотчас закалывая её жемчужной шпилькой. – Хоть и не положено мэмам находиться за одним трапезным столом с ллеями, тем более светлейшими, однако сегодня стоит сделать исключение. Как считаете, ллейна Камилла?

Ллейна Камилла считала, что уж если в хижине на Островах они с нянькой вяленую рыбу за одной столешницей делили, то и теперь не зазорно, однако лишь важно кивнула. С этикетом стоило считаться. Кто его знает, как там с престолом всё же получится.

Камеристка сбрызнула из флакона облачко благовоний, прямо поверх уложенных медных прядей, и кивнула на зеркало:

– Вам нравится?

Камилла растянула здоровый уголок рта в довольной улыбке.

– А ничего так, – согласилась светлая ллейна.

Тёмно-серое, почти стальное верхнее платье лежало поверх тёмно-бордового нижнего, плотно обхватывая грудь и талию, и ниспадая чуть ниже бедра. Выглядывавшая из-под него тёмно-бордовая ткань могла бы показаться тяжёлой для юной девицы, а то и вовсе её старить, однако не в случае Камиллы. Цвет удивительно шёл к медным волосам, контрастируя лишь с верхней серой драпировкой, а ещё – отвлекал внимание от умело подкрашенных, но всё же подпухших от удара губ и замазанной ссадины на подбородке.

– Серьги хороши, – завистливо вздохнула мэма Софур, одобрительно кивая на крохотные рубиновые капли в ушах Камиллы. Уши камеристка проткнула мастерски, ещё седмицу назад, так что даже воспаления не осталось. – Эх, мне бы кто такие подарил!

– Это фамильные драгоценности, – ровно отозвалась пэра Эдна. – Я взяла их там же, где и платья, и носить их смеет лишь ллейна Камилла. Верно, принадлежали её бабушке, покойной ллейне Феодоре.

– Спасибо, – искренне поблагодарила Камилла, бросая последний взгляд на зеркало. – Что с дедом? Вы проследите за его трапезой?

– Разумеется, – сдержанно кивнула камеристка. – Я уже распорядилась, и…

В дверь нетвёрдо постучали. Глянув на воспитанницу, мэма Софур проворно подкатилась к двери и рывком распахнула створку. Охнула и тут же откатилась в сторону, впервые в жизни не найдя нужных слов для приветствия.

– Камилла… – глухо, хрипло, но почти внятно выговорил ллей Тадеуш.