— А что, и такое есть?

— Конечно есть. Как не быть. Сейчас, оклемаешься немножко, пойдем, все и посмотрим.

Витек, который совсем уже почти успел освоиться с множественностью своих теперешних тел и точек зрения, вспомнил об исходной точке своего нынешнего утра.

— Да, кстати, — сказал он. — А от чего я, собственно, должен оклемываться?

— От мха. Ты же на мху лежал — готовился, духом подпитывался. И от браги, конечно. Колесник тебя ведь брагой поил?

— Чем-то поил, коричневым, травками пахло.

— Поил, — утвердительно сказала Валя. — А брага, она с непривычки сильно действует. И долго. Она дух пробуждает, мох только после нее хорошо идет. Но, с непривычки, опять же, может голова кружиться, гул такой в ушах...

— Ага, — сказал Витек, — в ушах гудит.

— Ничего, это у тебя скоро пройдет. Отоспишься, и пройдет.

Витек неловко поднял свое человеческое тело на ноги. Тут же и Князь пружинисто подскочил с моховой подстилки, и Витек с благодарностью почувствовал, как из сильного собачьего тела в вялое и заторможенное человеческое переливаются бодрость и энергия. Жук тоже сорвался с места и загудел, закружил у Витька над головой.

Витек сделал пару пробных шагов и почувствовал, что все не так уж и плохо с его человеческим телом. В крови закипала собачья бесшабашная радость. А руки, ноги и спина как будто полнились понемногу каменной крепостью жучиных лап и надкрыльев. Между деревьями загудел еще один жук, Витек едва успел обратить на него внимание, и тут же к трем полям зрения присоединилось четвертое, уже знакомое по цветовому регистру и способу виденья. Витек едва успел подумать, что неплохо бы... — и тут же второй жук изменил траекторию полета и присоединился к первому, кружившему у Витька над головой. Ощущения были непередаваемые. Витек медленно шел вперед, привычно ощущая свое человеческое тело; не слишком привычно — свое же собачье; и в то же время видел все, что происходило у него за спиной и вокруг него: двумя парами немигающих жучиных глаз.

Валя стояла и ждала его, пока он не подошел со-: всем близко. Потом развернулась и пошла с ним рядом: и он тут же почувствовал ее близость, физически, не совсем так, как чувствовал Князя или жуков, но ощущение было похожее. Только более отдаленное и мягкое. Она была... Она была — как сестра. У Витька никогда не было сестры или брата, а мать за те последние годы, которые они прожили вместе, успела испортить; испакостить все его детские радостные о ней воспоминания. Но вот теперь плеснуло чем-то очень простым и славным.

— Ага — сказала Валя. — Вот это и называется — напарники. У меня раньше не было напарника. Колесник специально ездил, тебя искал. Он умеет людей искать так, чтобы они сцеплялись вот так. — Она сплела пальцы обеих рук вместе. — И между собой, и с животными.

Они, шли теперь вместе, вдвоем, хотя тел было куда больше. Ощущение близости не пропадало, а напротив, становилось все прочнее и проще.

— Валя — позвал Витек.

Она тут же обернулась, всеми тремя своими головами — девичьей, вороновой и волчьей.

— Что?

— А где все другие люди?

— Вот туда и идем.

— А другие собаки и волки?

— Спят сейчас. Ночью задание было. Хотя не все спят. И вообще, пора им уже и просыпаться. Цербер наверняка уже на ногах. Сейчас придем, познакомишься с Цербером. Он у твоих, у собак, главный был. Пока тебя не было. Мне с ним приходилось договариваться. Не так просто. Он хитрый. Волки его не очень любят — и он их тоже. Но с тобой все будет по-другому. Князь теперь — ты. А Князь был у них вожак. Цербер — вроде как патриарх, или волхв. Они его слушаются. А Князь — вожак, полководец. Они ему подчиняются, когда надо на дело идти. И волки его любят.

Витек почувствовал, как при этих ее словах между его собачьим телом, то есть между бегущим с ним бок о бок Князем, и волчьим телом Вали, то есть бегущей рядом с ней Кирой, натянулась какая-то особая, не очень ему пока понятная нить. Ладно, всему свое время — вот уж воистину. Потом разберемся. И без того голова идет кругом.

— А что за задание?

— Не торопись. Придем — все тебе расскажут и покажут. Ты теперь — всем здесь свой. Почти напарник.

Она обернулась и плеснула на него из полуоборота серебристо-серой влагой глаз.

Витек улыбнулся. Он уже начал понемногу привыкать к этой странноватой ее манере общения: отрывистые, быстрым голосом произнесенные фразы, быстрые взгляды, по-волчьи, искоса. А это, насчет напарника, наверняка была шутка. Это мы так шутим. Ну что ж, менее близкой она не стала — оттого что чувство юмора у нее тоже как будто не совсем человеческое.

— Далеко еще? — спросил он.

— Да нет, уже почти пришли.

Над ухом у Витька звякнул комар, потом другой — и оба заплясали у него перед самым лицом. Он поднял руку и изготовился пришлепнуть гадов.

— Стой, стой — упредила его Валя. — Ты что? Это же свои, наши. Это же Дима Аятов. Они тебя что — укусили?

— Да вроде нет пока.

— И не укусят. Это Димка разведчиков выслал. Смотрит на тебя. Хотя — он редко их далеко от себя отправляет. Ленится. Значит, сам где-то рядом.

За деревьями вдруг надсадно замычала корова.

— Ага — сказала Валя. — Ну точно. Он самый. Кормит своих кровопийцев.

Они свернули направо, продрались через кусты и вышли на большую поляну, окаймленную с трех сторон молодым осинником. С дальней стороны начиналось обширное моховое болото с тускло поблескивающими на солнышке бочагами ржавой воды, над которой, несмотря на ясный солнечный день и на небольшой ветерок, тучами вилась мошкара. Впрочем, не это на поляне было самое интересное. Самое интересное Витек увидел еще издалека, еще из-за деревьев — попросту послав вперед свою авиацию. Жуков, кстати, пока Витек с Валей шли лесом, стало уже четверо. Считай, маленькая эскадрилья.

На поляне издыхала корова. Издыхала мучительно, привязанная за шею к большому сухому дереву. То мычание, которое услышали из-за деревьев Валя с Витьком, было, похоже, предсмертным. Вся коровья морда, уши и прочие места, где шкура была не слишком толстой, были сплошь облеплены комарами — так, что за плотной комариной массой даже очертания коровьей головы казались не вполне определимыми. Новое Витькино зрение делало это зрелище даже еще более ужасным — ибо он одновременно видел и общую картину, издалека, и, приглядевшись, отдельных комаров с раздувшимися от темной крови брюшками: да еще в такой стереоскопии, отовсюду сразу. Комары, кстати, тоже показались ему необычными — огромные, как мухи, и очень юркие.

Хотя, может быть, он еще просто не в достаточной степени освоился со своим одновременно стереоскопическим и телескопическим зрением. Надо будет потом приглядеться поближе. Корова, похоже, билась в агонии.

— Господи, кто же ее так? — Витек рванулся было вперед, отвязывать веревку, но вовремя остановился, поняв, что ничего поправить уже невозможно.

— Как — так? — удивленно спросила Валя.

— Но это же... Это же... — не находил слов Витек.

— Это совершенно нормально — послышался голос из ближайших зарослей, и на поляну вышел невысокий толстый мальчик лет двенадцати, следом за которым сквозь густую траву пробирался, пыхтя и топоча, крупный серо-бурый ежик.

— А — сказала Валя. — Димка, привет.

Она остановилась, и тут же рядом с ней остановилась и села, высунув язык, Кира. Черный мрачный Хугин вынырнул откуда-то сбоку и опустился на тоненькую осинку. Осинка прогнулась под его массивным мускулистым телом. Хугин переступил с ноги на ногу, покачался и нашел наконец точку равновесия.

— Привет, — отозвался толстый мальчик. — Что, напарника прогуливаешь?

— Да, первое, так сказать, знакомство.

— И начать решила, понятное дело, с меня. Чтобы новенькому мало не показалось. Садисткой ты, Валька, была, садисткой и осталась.

— Ничего подобного. Просто сюда же сейчас наши все придут. Цербер придет. Заодно и познакомятся.

— Ты только не удивляйся ничему с порога, ладно? — обратился к Витьку толстый Дима Аятов. Мальчик он, похоже, был начитанный и весьма рассудительный. — И не пытайся все это мерить человеческими мерками. Матушке-природе на наши мерки плевать с высокого дерева. С самого высокого. И, кстати, пока мы, все из себя такие высоко моральные не начали навязывать ей свой правила игры, она ничего, как-то справлялась. А вот с нами — задыхается. С чего бы это? Может, от излишней моральности? А, как ты думаешь?