Зато, когда к власти пришел Наполеон, картина радикальным образом изменилась. Этот первый в истории европейского человечества фюрер вполне по-фюрерски дальновидно оценивал достоинства информационной войны и те преимущества, которые своевременно вброшенная на потребу журналистам и публике утка может дать умелому на этом фронте игроку. И он у Сокольницкого, как доказали французские историки, «Завещание» не только купил, но и лично его отредактировал. И в подконтрольных Наполеону французских и немецких изданиях этот текст появился аккурат в 1812 году, то есть накануне общеевропейского похода на Россию. Каковой поход тем самым из агрессивно-завоевательного становился оборонительно-упреждающим. А Наполеон выступал в роли спасителя европейской цивилизации от «диких азиатских орд». Молодец. Что ещё сказать? Молодец.

Однако нас в данной связи интересует совершенно иного рода проблема. Ведь по сумме фактов выходит, что Братство было создано в России задолго до того, как эта утка, это самое «Завещание» не только увидело свет, но и вообще было впервые доверено бумаге. Что же получается?

А то и получается. Что Наполеон лично редактировал текст, сознательно заброшенный ему господами Братьями. Через посредство мятежного поляка. И что на Россию он попер потому, что его прихода здесь ждали. После того, как французы измордовали Кутузова под Аустерлицем, а потом, дав некоторую слабину под Прейсиш-Эйлау, расставили все точки над i под Фридландом, в июне 1808 года. После того, как был подписан совершенно идиотский и никому не нужный Тильзитский мир, и Россия осталась один на один с французами, лишенная своих привычных против французов союзников — Австрии и Пруссии, — было бессмысленно пытаться разбить Наполеона в Европе. Единственный выход был — заманить его в Россию и здесь, на своем поле, сломать ему хребет. Что и сделали.

Наполеон не совершил за весь поход 1812—1813 годов ни одной серьезной ошибки. Он блестяще провел все до единого сражения, в которых лично руководил войсками —включая и Березину. И тем не менее был разбит наголову. Сим победиши.

Итак, «Завещание Петра» —большая и красивая шутка, которая заложила первый камень в основание надгробия первому великому европейскому диктатору. Неудивительно, что в Братстве чуть не молятся на этот за километр отдающий липой документ.

Хорошей шутке нельзя дать пропасть. А с шутниками всегда можно попробовать договориться. Хотя доверять шутникам нельзя ни при каких раскладах. Вот и думай, майор. Труди свою майорскую голову.

Москва. 30 июня 1999 года. 17.55.

Через день после отъезда Ларькина и Рубцовой Илья передал майору первое сообщение от Виталия. Оно было зашифровано новым, свежеизготовленным большаковским шифром и гласило, что экспедиционный корпус команды ГРАС прибыл в Саратов благополучно и стараниями местных коллег размещен с удобствами. Условной фразой капитан доносил также, что волжские товарищи следят за их действиями не менее, а, пожалуй, что и более внимательно, чем уральцы. Выехать «на природу» он собирался в район села Сеславино под Марксом.

Раз в неделю, по понедельникам, Ларькин должен был выходить на связь со штабом: докладывать обстановку и просто отмечаться. В первый понедельник Виталий дозвонился до Москвы из райцентра и сообщил, что обнаружил некоторые обнадеживающие признаки, но распространяться на эту тему не стал — возможно потому, что использовал открытый канал связи и не хотел привлекать внимание.

Дни в ГРАСе текли спокойно. Илюша «лабал» своего сторожа и занимался кое-какими посторонними компьютерными разработками. Ренат нес охрану и возился в гараже. Аня помогала майору по хозяйству.

Через неделю Ларькин на связь не вышел.

Обеспокоенный майор посоветовался с Ильей. Что там могло произойти? Вряд ли Виталий пропустил контрольный звонок по причине разгильдяйства. Не водилось за ним такого. Большаков только плечами пожал. Третьего контрольного звонка не предусматривалось. Командировка предполагалась двухнедельная, и единственное, что оставалось Борисову, это ждать возвращения капитана и стажерки.

На следующий день утром Большаков сообщил примерно следующее. Он не всегда может с ходу ответить на вопрос, что же именно произошло и происходит за тысячи километров, и какие события произойдут через неделю. Но в течение одного-двух дней после получения вопроса у него бывают «просветления», помогающие получить соответствующую информацию. Словно ответ на запрос приходит. Чаще всего в виде зрительного образа. Так и в этот раз было —если полученную картинку можно считать ответом.

А привиделся ему туман, который скрывает Виталия и Ирину, и случилось что-то с ними по-настоящему серьезное. Не случайный этот туман, он вроде барьера какого-то поставлен между ними и остальными людьми. Но они живы. И на фоне тумана отчетливо привиделись ему весы —очевидно, в знак того, что судьба их решается на этих весах. Пока ещё не решена, и многое от них самих зависит. Но не только от них.

—А от нас? —ворчливо спросил Борисов. При каждом контакте с поступающими таким вот образом данными весь его природный скептицизм словно ощетинивался по-ежиному иголками. Хотя пора бы уже и привыкнуть к такой развединформации, но как тут привыкнешь...

— Ничего. Мы ничем не можем им помочь.

— Но это связано с оренбургским делом?

— Кажется, нет.

— Весело, нечего сказать. Ладно, будем ждать.

Борисов попытался ещё раз взвесить свое предыдущее решение. Может быть, следовало поехать со стажеркой самому? И утратить личный контроль над событиями здесь? Здесь Аня, а там, где Аня, —там эпицентр закрутившейся вокруг ГРАСа интриги. Так он привык думать. Ларькин всё равно в конце июня целыми днями только размышлял, никаких экспериментов не производил — вот и пора было ему освежиться, отвлечься, глядишь, и осенит... Да и кого было послать? Кому из них по профилю снежный человек ближе всего? Да и по размеру... Не Ренату же...

Может, он недооценил Рубцову как агента противника? Может, в ней всё дело? Да нет, судя по всему: биографии, реакциям, общему впечатлению —соплюшка, молодо-зелено, куда ей против Ларькина. Да и непохоже было, чтобы оппонент готовился к такому ходу.

Почему нет? Вычислили, предвидели его контрход. «Успокоили» Виталия. Пришлют ему замену —и вот так, по одному, обезвредят их всех. С другой стороны —что, оставлять её было? Чтобы она, как лиса возле той вороны, крутилась вокруг лаборатории и возле Ларькина в надежде, что он что-нибудь лишнее каркнет?

От бесплодного ломания головы над этими вопросами майора на следующий день отвлек Большаков. Не стучась, он открыл дверь во время борисовского утреннего чаепития и выманил его в коридор. С торжественным видом он помахал перед майором стопкой листов. Они перешли в библиотеку, и Илья, блестя очками и глазами сразу, сказал:

— Поздравьте, Юрий Николаевич. Я их сделал. Напоролись они на мой «Рожон». Сторож сработал исправно и выдрал у них кусок информации. Кучка текстовичков, я вам тут распечатал те, которые сумел сразу расшифровать. Это ещё не все, но в остальных применены сложные методы шифровки, их так с ходу не одолеешь. Один файл поврежден —видимо, отреагировали их защитные системы. Ну, тексты явно по вашей части, мне здесь делать нечего.

— Откуда была сделана попытка взлома?

— Определить сложно, но именно поэтому я думаю, что это КСКР-2. Да и есть кое-какие признаки...

— Как и следовало ожидать. Ладно, спасибо. Пойду допью чай, заодно и почитаю.

Борисов вернулся в кабинет, положил перед собой стопку листов и стал читать, прихлебывая чай и время от времени с интересом приподнимая брови. Первые несколько листочков, пробитые канцелярской скрепкой, содержали текст, озаглавленный ни много ни мало «Последняя воля и Завещание Петра Великого». Текст начинался такими словами:

«ВО ИМЯ ПРЕСВЯТОЙ И НЕДЕЛИМОЙ ТРОИЦЫ,