— Да я и не искал особо, — признался Артем. — Ушел в работу. Улетел с Земли к чертовой матери, в дальние шибеня…

— Н-да… По-моему, там у вас на небесах в этом смысле происходит примерно то же, что и в Поднебесье.

— Ты совершенно прав, — подтвердил Артем с чистым сердцем. — Можно летать на крыльях, можно на железной птице, а можно и вовсе сиднем сидеть в каком-нибудь дальнем и спокойном болоте, но когда дело доходит до отношений между мужчинами и женщинами, оказывается, что ничего не меняется от самого начала времен.

Некоторое время они молчали, погрузившись каждый в персональные мысли и воспоминания. Артем, летая на «Одессе», редко думал об Оксане, да и в груди ныло уже не так сильно, как первое время. А тогда, в стылом ноябре двадцать седьмого было худо, очень худо. Но — перетерпел и пережил. А это главное. Перетерпеть бы и пережить то, что теперь вывалила ему на голову хулиганка Судьба…

«Оксана давно мертва», — мысленно одернул себя Артем.

Периодически он словно бы забывал, что с момента катастрофы на «Одессе» прошло больше семисот лет, хотя, казалось бы, забыть об этом невозможно. Однако не раз и не два, засыпая, Артем мечтал, что в Поднебесье вдруг объявятся спасатели с Земли или Офелии, заберут его отсюда и переправят на Землю, и там он первым делом, конечно же, поспешит к маме — сообщить, что жив-здоров, просто на какое-то время терялся…

А потом вспоминал о семистах двадцати с лишним годах, которые его угораздило проваляться в анабиозе, и в душе становилось холодно и пусто.

Отчаяние готово было в который раз навалиться на Артема вслед за воспоминаниями, но, к счастью, его отвлек выходящий из отлетного оцепенения сказочник.

— Пора бы Тану и появиться, — заметил ва Дасти все еще хмуро. — Вечереет уже…

В Поднебесье с днями и ночами в это время года творился форменный кавардак; до северного солнцестояния оставалось меньше месяца. Артем вообще поражался — как аборигены не путаются с определением времени. Если местный час равнялся земному (что было совершенно неудивительно — в конце концов, это потомки людей, у которых в ходу именно земные временные единицы), то сутки вмещали двадцать четыре часа только в середине лета. Зато если местный год измерять не сутками, а часами, он, как это ни странно, в точности равнялся земному — ма Сайос, не задумываясь, ответил на вопрос Артема и не счел вопрос странным, хотя Артем этого боялся. Местный год длился восемь тысяч семьсот шестьдесят часов ровно. Именно эту цифру давало банальное умножение трехсот шестидесяти пяти на двадцать четыре. Артем прекрасно знал, что земной год на шесть часов длиннее. Зато тут не вставала проблема високосного года. Понятно, что местный год вмещал большее число суток, потому что сутки тут разной длины, но точное число подсчитать было попросту невозможно, потому что для каждой широты ответ разнился, да и странное время любого из солнцестояний, когда светило застывает в точке севера или юга — как считать? Это одни сутки или больше?

Тем не менее аборигены использовали термины «вчера» и «завтра», но обосновывали их воистину гениально: завтра наступит тогда, когда человек проснется. А вчера, соответственно, длилось до момента, пока человек накануне не заснул. И то, что люди Поднебесья засыпают и просыпаются в разное время, никого ничуть не волновало. Вчера — значит, двадцать — тридцать часов назад, примерно так. Завтра — через двадцать — тридцать часов.

От форменного сумасшествия Артема спасло только то, что «Колибри» он потерял на Листе вблизи экватора и в самом начале лета. Поэтому в период привыкания к миру Поднебесья он видел нормальную смену дня и ночи, да и сутки в целом не слишком отличались от привычных. Ну а к зимним сюрпризам он успел морально приготовиться, потому что поведение солнца на небе этого мира успел представить и с астрономической точки зрения, и со слов аборигенов. И к тому, что в местном годе две зимы и два лета, а весны и осени нет вовсе — тоже.

За полтора месяца до северного солнцестояния в северных широтах большую часть суток занимал день. Желтое с неуловимым зеленоватым отливом светило валилось к линии горизонта на северо-западе и исчезало лишь на несколько часов. С каждым днем ночи становились все короче и вот-вот должны были и вовсе сойти на нет — солнце, не успев нырнуть за горизонт, снова начнет подниматься. И чем ближе к полюсу, тем ближе к зениту солнце будет забираться в полдень. Артем в целом уже неплохо представлял себе, как ведет себя солнце в разных широтах с точки зрения неподвижного наблюдателя. Да только неподвижных относительно поверхности наблюдателей в этом мире попросту не существовало.

Летателя в вечернем небе первым заметил Артем. Тонкую риску на фоне темнеющего зеленоватого неба.

— Летит! — выпалил он и указал рукой в ту сторону, где остался Лист клана Андира.

Ва Дасти тут же стал близоруко щуриться, но с такого расстояния он вряд ли что был способен разглядеть. Вот подлетит поближе…

— Надеюсь, это Тан, — сказал сказочник, не переставая щуриться. А минут через пять-семь радостно выпалил: — Вижу! Точно летатель, не птица.

Вскоре Тан (если это был Тан) подвернул; теперь он летел не к корзине с запряженными наусами, а сильно южнее, но зато стал на глазах набирать высоту. Видимо, поймал мощный восходящий поток. Покружив и взобравшись заметно выше, он снова изменил направление, на этот раз нацелившись непосредственно на корзину. Теперь ему оставалось только полого опускаться, скользить, словно лыжнику с невысокой горки. Корзина, разумеется, тоже не висела неподвижно, но летатель двигался несравненно быстрее, поэтому мог даже не прикидывать упреждение — наусов он догонит по-любому. И догнал. Это действительно был ло Тан — для начала он облетел вокруг корзины и крикнул что-то неразборчивое. Во всяком случае, Артем не разобрал что. Зато сказочник все прекрасно понял, поскольку прокричал в ответ: «Хорошо!»

— Помогай, — бросил он Артему и принялся развязывать нужные ремни на борту.

Часть борта в этом месте служила чем-то вроде дверцы; откидывалась эта дверца, конечно же, внутрь, в корзину.

— Привяжись! — велел Дасти.

Сам он уже влез в некое подобие сбруи с лямками, как у рюкзака, только самого рюкзака не было. Сбруя посредством довольно длинного поводка крепилась к вплетенной в корзину жерди. Точно такая же сбруя висела на сучке другой жерди, справа от двери.

Артем послушно напялил лямки. Их устройство напомнило ему подвесы для ручных импульсников, которые офицеры флота носили под кителями на дежурстве, только тут никакой кобуры, разумеется, не было. Зато был плетеный кожаный ремень, намертво принайтованый к корзине.

На груди лямки тоже надлежало скрепить, ва Дасти показал как.

«Вообще они молодцы, — с невольным уважением подумал Артем об обитателях Поднебесья. — Высоту любят, но падать с нее не собираются. Так и надо».

Ва Дасти продолжал наставлять Артема:

— Когда Тан подлетит и ногами коснется площадки у двери, лови его за упряжь на груди. Там есть специальные петли, но вообще хватай за что попало, хоть за шиворот, иначе он выпадет. В принципе ничего страшного, если выпадет — выровняется и пойдет на второй заход, только кому оно надо… Поймаешь и держи, а я крылья заякорю. Потом вместе вынем его из упряжи. Понял?

— Поймать и держать! — кивнул Артем. — Понял!

Ло Тан сделал еще один круг, потом отлетел чуть в сторону, красиво развернулся и устремился точно на открытую дверь. Перед самой корзиной он каким-то образом задрал переднюю часть крыльев, погасил скорость практически до нулевой и аккуратненько коснулся дна корзины, самого краешка, обеими ногами сразу. Секунду он балансировал, а потом точно вывалился бы, поскольку оставался сильно отклоненным назад, в бездну за пределами корзины. Но вывалиться не успел — Артем сцапал его за какие-то ремни на груди, сжал их изо всех сил и уперся правым коленом в борт корзины для верности.

— Держу! — рявкнул он.

— Молодца! — отозвался сказочник, шустро наматывая какую-то веревку на очередную рогатину. — Держи, я сейчас!