На милицейском подворье нас встретил конюх Архипыч, человек в больших годах, с кудлатой, вроде перекати-поле, бородой, расторопный и остроглазый. Считая, вероятно, свои обязанности самыми важными в милиции, а свое хозяйство заслуживающим осмотра прежде всего, он широким жестом громадной волосатой ручищи пригласил нас к ближнему сараю добротной рубки, но с обветшалой, дырявой соломенной крышей. Архипыч пошел вперед, как генерал, не оглядываясь, вполне уверенный в том, что мы не посмеем отстать от него ни на шаг.

При слабом свете солнца, пучками бьющего в дыры крыши, мы увидели у дальней стены сарая коней, стоявших перед кормовой колодой. Словно догадываясь, какую роль собирается отвести мне отец в милиции, Архипыч заговорил со мной:

— Это ваши…

— Все три?

— Все…

— Мне хватило бы и двух, — заметил отец.

— Держим на всякий случай, — вежливо, с достоинством разъяснил ему Архипыч, будто новичку на милицейской службе. — Одного загоните — другой есть, другого загоните…

— Я до запала коней не гоняю, — возразил отец с не меньшей вежливостью. — Это же чужие, прогульные кони! А ну как объявятся хозяева? Пошто, скажут, загнали да попортили наших коней? Совести у вас нету?

Можно было ожидать, что отец, подчиняясь своей мысли, вот-вот откажется от третьего коня и велит отдать его в бедняцкое, безлошадное хозяйство. И тут я вдруг решил, что мне, раз предстоит тягостное безделье, неплохо бы заиметь на лето своего коня: будут заботы — и все у меня будет хорошо. Торопясь упредить опрометчивое решение отца, я легонько дотронулся до его руки:

— Пусть один будет моим, а?

Отец мгновенно ухватился за мои слова.

— Дело, сынок, дело! Вот немного освобожусь от бумаг — и мы с тобой махнем по волости. Какого же возьмешь? Бери любого!

Мне уже понравился молодой, густогривый меринок редкой и красивейшей игреневой масти. Будто чувствуя, что решается его судьба, он повернул ко мне голову со звездой во лбу и внимательно осмотрел меня большим, влажным карим глазом. Показалось, что он собирается дружески подмигнуть: дескать, бери, не раздумывай…

— Вот этого, игреневого…

— Бери! — немедля согласился отец.

— Хорош конек, — похвалил мой выбор Архипыч. — Главное, послушный и рысистый…

— Узда есть? — спросил я старика.

— Да пускай он здесь стоит! — забеспокоился Архипыч, явно не желая делить со мной свое хозяйство. — Мне все одно, что за двумя ходить, что за тремя!

— Я сам. Скорее привыкнет…

К огорчению Архипыча, отец сразу же рассудил, что я поступаю вполне разумно. С неудовольствием бормоча что-то, Архипыч принес хорошую узду из мягких ремней, украшенную кем-то для красоты простенькими бляшками из меди. Игренька позволил мне обратать себя без всякой опаски и пошел за мной доверчиво. Архипыч даже подивился его покорности:

— Гляди-ко, да он тебя признает!

Я заговорил с конюхом о седле…

— Раз такое дело, и седло найдем! — живо пообещал Архипыч, несколько успокоенный тем, что Игренька, кажется, попадает в надежные руки.

В небольшой надворной амбарушке хранилось разное милицейское имущество, главным образом конская сбруя, развешанная на больших штырях в глухой стене; от нее свежо попахивало чистым березовым дегтем. Седла уже были уложены в ряд на лавке из широкой плахи; их свисающие до пола стремена тускло поблескивали при слабом свете.

Желая проверить мою смекалистость, Архипыч спросил:

— Ну, какое же берешь?

Я указал на легкое, ручной выделки, киргизское седло с изящно изогнутой, хорошо залощенной лукой.

— Гляди-ко, угадал! Его!

Вынося седло из амбарушки, я мельком взглянул на закрома: в одном был овес, в другом виднелись винтовки и охотничьи ружья, составленные у дальней стены.

— И здесь полно, — сказал я об оружии, выходя на предамбарье.

— Есть, — с досадой ответил отец.

В нашем доме, в полном моем ведении, давно уже находился отцовский партизанский карабин; было у меня и легкое, очень удобное одноствольное охотничье ружье. А вот пистолета у меня не было, да я и не нуждался в нем до сей поры. Теперь же мне подумалось: раз предстоят поездки с отцом по волости, на всякий случай неплохо бы заполучить и пистолет. И я спросил отца:

— А револьверов нету?

— Поищи.

Отец был готов на все…

Я залез в закром и быстро нашел небольшого размера пистолет «Смит и Вессон»; он был в новенькой желтой кобуре, исправен и заряжен. Теперь я мог быть не только простым спутником отца в поездках по волости. Это сразу же подогрело мое не очень-то радужное настроение, с каким я появился в Красноярке.

— Все в полном порядке, — сообщил отец, кивая на оседланного Игреньку. — Отведешь — и приходи… — добавил он, давая понять, что мое знакомство с милицией Красноярки не закончилось и главное — впереди.

Когда я наконец-то появился в кабинете отца, он раскрыл передо мной дверцы своего книжного шкафа и вздохнул тяжко, как вздыхают кони на водопое. Все полки шкафа были забиты серенькими папками.

— Видишь? — спросил отец с досадой. — Начальник тут веселый был, царство ему небесное! Любил выпить, закусить да с ружьецом по озерам побродить. Не утруждал себя работой, нет…

— Все дела?

— Дела. Выручай, Миша! Теперь проживем…

Отец намекал на то, что теперь наша семья сможет жить получше. Еще зимой он стал получать хотя и небольшую, но зарплату в новых, твердых денежных знаках — червонцах: худо-бедно, а жить можно было…

— Вот разгрузим шкаф и махнем по волости, — вновь пообещал отец, довольный тем, что я отвечаю молчаливым согласием на его просьбу. — Поедем по Алею, Ты ведь еще не видел рек, у нас там все озера да озера. Стоячая вода. А тут она течет, играет, сверкает на солнце. Красота!

— Откуда он течет-то?

— Да с предгорий.

— А почему так зовется?

— Сказывают, в здешних местах какой-то Кучум носился с дикой конницей, — сообщил отец, — А у него был брат Алей. По нему, сказывают, и река названа…

…На другой же день для меня в кабинете отца был поставлен небольшой столик, и я принялся за работу. Вначале я переписывал начисто обвинительные заключения, наспех составленные отцом. Дела, по которым выносились заключения, были однообразными: о злостных самогонщиках, о драках при разделе имущества, воровстве скота, незаконном хранении оружия, хулиганстве в общественных местах. После годового стажа работы в волисполкоме мне ничего не стоило познать наиболее характерные особенности таких обвинительных заключений.

Отец поднимался и уходил в милицию на зорьке. Через часок и я вскакивал с постели. К моему появлению отец за неимением уборщицы сам успевал навести чистоту и порядок на двух этажах милицейского дома: обтирал тряпицами всю мебель, окна и двери, подметал сначала простым веником полы, а затем полынным, чтобы не водились блохи. Отец был доволен тем, что я стараюсь встать пораньше, но, встречая меня, всегда говорил:

— Поспал бы…

Мы успевали хорошо поработать еще до той минуты, когда прибегал мой младший брат Фадик и сообщал, что мать уже настряпала шанег…

Но однажды отцу все же пришлось оторваться на срочную операцию. Провожая его, я сказал:

— Ты оставь мне несколько дел. Пока ездишь, я тут сам их просмотрю и напишу заключения.

— Попробуй! — охотно согласился отец.

Возвратясь из поездки, он прочитал с десяток моих обвинительных заключений и весь засиял от радости:

— Эх, ясно море, хорошо! Очень хорошо!

Работа у меня ладилась легко и быстро. Знакомясь с каким-нибудь делом, я мог тут же получить любую консультацию у отца. Поэтому, собираясь ставить свою подпись под моими заключениями, он очень редко делал в них какие-либо поправки. Ни одно из дел, законченных мною, позднее не возвратилось из уезда.

Тогда-то в силу очевидной необходимости я хорошо ознакомился с недавно вышедшим Уголовным кодексом Советской Республики. Острая юношеская память помогла мне за несколько дней почти наизусть заучить небольшую книжицу в серой картонной обложке…