Чтобы активировать амулеты, мы отошли от клановцев Шен достаточно далеко.

— Хотя очищение от скверны не самая частая волшба, кто-нибудь из них может ее узнать, — пояснила Амана.

Саму активацию амулетов я не почувствовал, но уже через несколько секунд ощутил, как от них по моему телу начало распространяться приятное тепло.

То есть оно было приятным сперва, однако это ощущение быстро изменилось. Теперь мне казалось, будто по моим сосудам вместо крови растекся живой огонь. И вот сейчас стенки сосудов не выдержат жара, расплавятся, выпустят огонь внутрь тела и…

— Что-то не так? — Амана нахмурилась — должно быть я выглядел не особо хорошо.

— Горит, — выдавил я. Говорить оказалось сложно — боль нарастала вместе с жаром.

— Что горит? — Амана изменилась в лице, потянулась к амулетам — снять. Но, вскрикнув, тут же отдернула руку, а ее ладонь моментально покраснела.

Я потянулся к амулетам сам, но коснуться не успел, огонь в моих жилах погас раньше. Будто выжег все, что мог, и топлива для него не осталось.

— Уже ничего, — сказал я, — уже все нормально.

Амана посмотрела на меня долгим недоверчивым взглядом, но все же кивнула. Затем повернула свою пострадавшую руку ладонью вверх. Впрочем, краснота с нее уже уходила.

— Я не могу обжечься, огонь — моя стихия, — сказала оскорбленным тоном. Будто то, что сейчас произошло, нанесло ей глубокую личную обиду. — А у тебя не должно было быть никаких неприятных ощущений. Очистка от скверны — это самый безопасный и легкий ритуал из всех известных.

Я пожал плечами.

Сейчас я ощущал себя… хорошо. Даже слишком хорошо. Будто, потеснив все иные эмоции, во мне поселилось чудесное спокойствие и умиротворенность, а привычное, всегда живущее в крови желание сражаться уменьшилось, ушло на глубину.

Не исчезло, нет. Но будто выгорело.

Когда я сказал об этом Амане, она покачала головой.

— Все у тебя не как у людей, — проворчала беззлобно и протянула мне другой амулет. Тот самый, показывающий наличие скверны и прежде ярко светившийся даже на расстоянии шага от меня.

Взявшись за цепочку, я опустил камень амулета себе на ладонь. Тусклый невзрачный камень остался таким же тусклым и невзрачным.

— Получилось, — выдохнула Амана. — Ну хоть что-то получилось так, как надо!

До холмов мы добрались за два дня и еще день ушел на то, чтобы их пересечь. Впрочем, не будь с нами Аманы, мы бы потратили на это куда больше времени, а то и вообще бы остались тут навсегда. Холмы только издали казались ровной грядой, а вблизи превратились в запутанный лабиринт с сотнями смертельных ловушек.

И да, когда Амана сказала, что «монстры здесь не водятся», она имела в виду только монстров диких. Потому что твари, прирученные ее родным кланом, водились тут в изобилии. Вернее, не водились, а таились в специально отведенных для них местах. Впрочем, все они были обычными монстрами, полностью лишенными демонической скверны.

Когда Амана упомянула, что корневые владения аль-Ифрит находятся в окрестностях столицы, я не предполагал, что слово «окрестности» можно использовать столь вольно. Просторная необитаемая долина, гряды холмов, и мы еще даже не добрались до мест, где клан, собственно, жил! А от северной границы клана до столицы было, возможно, еще пару дней пути.

Хотя нет, выяснилось, что не пару. От северной границы клана до стен главного города страны было десять дней пешим ходом. «Ну да, это ведь совсем близко», улыбнулась Амана, когда я спросил ее об этом. Очевидно, мне следовало переосмыслить то, как в Империи определялось расстояние.

Ответ от брата Амана получила в тот же день, когда амулеты очистили меня от скверны. Такой же травяной шар с огнем внутри, как и посланный ею. Детали его послания она не раскрыла, лишь сказала, что нас ждут в семейном имении и что в город заезжать не нужно.

Клановцы Шен за эти дни не доставили нам никаких сложностей. Вообще вели себя так идеально, будто были не пленниками на территории чужого клана, а приглашенными гостями. Хотя дело было скорее в том, что они понимали бессмысленность бегства или сопротивления. Ну и еще в том, что мои кровавые пауки так и продолжали следить за ними.

Кстати, я ведь в глубине души ожидал, что пауки, как порождение демонической скверны, исчезнут, едва амулеты очистят меня. Но нет, ничего подобного. Они по-прежнему выполняли все мои мысленные команды, и я по-прежнему мог видеть их глазами.

Наследник Шен, когда пришел в себя, оказался мрачным молчаливым подростком. Судя по его поведению, больше всего он боялся узнать что видели его люди в Корневой Башне и тем самым разделить их судьбу.

Утром четвертого дня холмы, наконец, остались позади, и перед нами открылся вид на окруженный белыми стенами город и ведущую к нему оживленную дорогу. Все поля вдоль дороги были тщательно возделаны, сама она выложена гладкими каменными плитами, а за полями виднелись черепичные красные крыши многочисленных сельских домов.

Разительный контраст с мрачными холмами, где любой неправильный шаг мог привести в нору ядовитых скорпионов или в прикрытую тонким слоем травы бездонную пропасть, где каждая ягода на кустах за пределами безопасной тропы была смертельно ядовита.

Граница между обиталищем монстров и территорией людей была удивительно четкой. Будто кто-то провел циркулем, отделив густую темно-зеленую растительность холмов с ее множеством ядовитых растений от светло-зеленой летней травы человеческого поселения.

Зайн пересек границу первым, как-то незаметно отлепившись от Лесы, рядом с которой провел эти три дня, и выбежав вперед. И в тот момент, когда его нога коснулась светлой зелени, я отчетливо увидел окутавший его фигуру бледный огонь.

Потом реальность перед моими глазами сдвинулась.

Острые клыки скал, с которых стекают языки лавы. Земля, покрытая пеплом, плодородным, но не способным дать жизнь — этому мешает магия. Рядом с мертвой землей лежит земля живая, отделенная невидимым барьером, зеленая и цветущая. По прорубленной в скалах дороге едут трое, приближаясь к живой земле. Вот первый из всадников проходит через барьер и бледный огонь окутывает его фигуру. Вот то же самое происходит со вторым.

А вот с третьим все иначе…

Третий человек дергается, но не успевает ничего сделать, потому что из ниоткуда появляется сеть, сияющая бледным гнилушечным светом, опутывает его и скидывает на землю…

Воспоминание промелькнуло перед моим внутренним взором за долю мгновения и исчезло.

Первое воспоминание за последние пятнадцать дней.

Моя неверная память перестала подкидывать мне осколки прошлого примерно через сутки после того, как я взял в руки демонический топор. И вот теперь, через три дня после очистки от скверны, вернулась. Простое совпадение? Или ей мешала демоническая скверна?

Так или иначе, невидимый барьер моего воспоминания очень походил на вот этот, окружающий обитаемые земли аль-Ифрит.

— Амана, — я коснулся запястья магички, останавливая ее, и спросил, понизив голос: — На кого настроен барьер? Кого он ловит?

Амана повернулась ко мне, ее брови приподнялись.

— Как и везде — преступников.

Что-то такое я и предположил.

— Включая тех, кого только подозревают в совершении преступлений? Со всей Империи?

— Конечно.

Ясно.

Ясно, что я влип.

И почему автор «Хроник» ни словом не упомянул об этих барьерах?

— Каким образом барьер определяет преступников?

Брови Аманы поднялись еще выше.

— Рейн, ты ничего не хочешь мне рассказать?

— Сперва ответь на вопрос, — попросил я мрачно.

— Барьер работает по слепку жизненной силы, взятому с любой вещи преступника, которой он касался.

С любой вещи? Что ж, в той безымянной деревне от меня остался соломенный матрас на лежанке в казарме. Если Виньян Кадаши серьезно подошел к делу — а я был уверен, что это так, — слепок с матраса точно взяли.