Я огляделся, выискивая тропку, ведущую в чащу, но здесь, за деревней, деревья стояли плотно — мощными колоннами высились старые стволы, и между ними, занимая все пространство, лезла молодая поросль, такая густая, что не протиснуться и кошке.

Я вытащил из-за пояса топор и с размаха рубанул по тонким стволам. Потом еще и еще. Топот за спиной приближался. Вот я прорубил на два, три, четыре шага вглубь леса — а потом поросль закончилась, будто я прошел сквозь живую стену.

Внутри лес казался обычным лесом — опять же, насколько я мог оценить его обычность. Деревья со всех сторон. Внизу — ковер из многолетней жухлой листвы и веток. Идти оказалось легко — стволы стояли далеко друг от друга, а ветки начинали расти только на высоте трех человеческих ростов. Кроны были редкими, свет луны проходил сквозь них свободно.

Ничего кроме деревьев я пока не видел. Ничего, что могло бы оправдать предупреждение мастера Стерии.

Топот копыт приближался. Я отошел от прорубленного мною прохода уже шагов на двадцать и задумался, надо ли идти дальше. Сунутся ли преследователи в лес?

— Здесь он! Вот, проход прорубил! — прокричал кто-то со стороны дороги.

— Ты точно видел, как он туда вошел?

— Точно!

На несколько мгновений воцарилась тишина, потом:

— Ну и к демонам его! Сам подохнет!

— А если выберется, едва мы отъедем?

— Оцепление вокруг прохода поставим, не выберется. Эй, сосунки, вы одурели, так близко подходить? А ну живо…

Слова командира потонули в истошном вопле. Не удержавшись, я вернулся к проходу, встав так, чтобы видеть, что там происходит, но чтобы меня при этом не заметили и не подстрелили.

А происходило странное — ноги одного из солдат, того самого, вопившего во всю глотку, обвили колючие ветки и тащили к проходу, который я прорубил. Солдат извивался всем телом, цеплялся пока еще свободными руками за землю, но это не помогало. Остальные солдаты застыли вокруг него будто в ступоре.

— Иштава мерзость! — крикнул кто-то, прыгнул к пленнику и принялся, наконец, рубить ветки. Через мгновение к нему присоединились остальные. Я слышал удары мечей о дерево, всхлипы пленника, приглушенные ругательства остальных солдат.

— Все, тащите его! Хватайте за руки и тащите! Ноги не отрубите, придурки!

Еще несколько ударов и стало тише. Похоже, пленника хищных ветвей все же спасли.

— Ближе десяти шагов к проходу не подходить! Стрелы держать на тетиве! Стрелять на поражение! Все ясно?

Нестройный хор голосов подтвердил, что да.

Я с сожалением вздохнул, а потом задался вопросом: почему меня никакие ветки не хватали? Испугались топора? Или же поняли, что я и так добровольно иду в лес, и решили, что тащить нет смысла?

Но что дальше?

Тем же проходом выйти невозможно — нашпигуют стрелами. Уходить вглубь леса мне не хотелось — предупреждение мастера Стерии хорошо подтвердили хищные ветви. Идея у меня появилась пока только одна — идти по лесу вдоль дороги, а через пару миль вернуться на нее.

Все же, почему командир преследователей не разделил отряд и не послал вторую часть дальше — ловить меня? Был так уверен, что я не смогу выйти?

Жаль, что мастер Стерий не успел рассказать, что именно водится в местных лесах.

Луна продолжала светить сквозь редкую крону, идти было легко, но шагов через триста я почувствовал, как под ковром старой листвы начала по-болотному хлюпать почва. Деревья стали ниже, а промежутки между ними — больше. И только стена молодой поросли вдоль дороги осталась такой же густой.

Большая часть болот безопасна и богата ягодами и дичью. Но следи за Красной Лисовкой — она всегда растет близко от тротанов. Обходи ее кусты стороной, — проговорила моя память дребезжащим старушечьим голосом.

Я остановился и встряхнул головой.

Красная Лисовка, значит.

Вместе с голосом перед моим мысленным взором всплыл и означенный кустарник. Высокий, колючий, с крупными красными бутонами весной и еще более крупными красными плодами летом. Но что такое тротаны?

От досады я даже хлопнул себя ладонью по лбу, но все, что выдала память, оказалось смутным ощущением, что тротаны — это плохо.

Теперь я шагал медленней и осматривался еще внимательней. Свет луны позволял разглядеть очертания предметов, но не их настоящий цвет. Впрочем, решалась проблема просто: мне следовало избегать любых кустарников.

Еще сотню шагов спустя я поднялся на небольшой пригорок и огляделся.

Пусто.

Спокойно.

Тихо.

В памяти — в той части памяти, которую я называл своей и которая несла воспоминания, появившиеся уже после пробуждения на поле битвы, — всплыли хоровые пения ночных сверчков, жужжание комаров, какие-то поскрипывания и скрежетания, которые я слышал прошлой ночью в деревне перед тем, как заснуть.

Отчего же здесь было иначе?

То ли в этом лесу все живое, кроме деревьев, вообще отсутствовало, то ли затаилось, боясь привлечь к себе внимание.

Я продолжал стоять на пригорке, оглядываясь, когда ощутил под ногами движение. Будто там, глубоко, кто-то огромный начал дышать, и от его вдоха пригорок чуть поднялся, от выдоха опустился, а потом начал подниматься вновь.

Еще дышащего пригорка мне не хватало!

Сбежав вниз, на топкую почву, я помчался вперед, уже не заботясь о том, чтобы не шуметь.

Я отбежал уже шагов на двадцать, когда услышал за спиной гул. Развернулся на бегу — земля на вершине пригорка раскололась глубокой трещиной и из нее стремительно поднималось что-то светлое, гладкое и большое, очень похожее на яйцо — только раза в два выше меня ростом.

Я отвернулся и припустил еще быстрее. Встречаться с тем, что вылупится из «яйца», не хотелось.

По эту сторону пригорка деревьев стало меньше, зато добавились все более непроходимые заросли кустарников, покрытых цветами.

Цветами?

Я напряг память, выцарапывая оттуда облик Красной Лисовки. Высота кустарника — да. Форма листьев — да. Форма бутонов — тоже да. Значит, и непонятные, но опасные тротаны тоже где-то здесь.

Может, «яйцо» и было тротаном?

Я обернулся — «яйцо» сидело на вершине пригорка с таким видом, будто всегда там находилось, и довольно блестело в лунном свете.

Итак, позади "яйцо", из которого явно скоро вылупится что-то нехорошее, впереди непроходимые заросли Красной Лисовки, которую память советовала мне избегать.

Похоже, пришло время выйти на дорогу.

Я взялся за топорище поудобнее и двинулся к густому пролеску.

Что-то крепко схватило меня за щиколотку и с силой дернуло. Я взглянул вниз — и тут же, не раздумывая, ударил по этому чему-то.

Выглядело оно как человеческая рука — бледная, с тонкими длинными пальцами и узкими острыми ногтями. Топор отсек пальцы от ладони, освободив меня. Правда, ненадолго — из земли тут же высунулась вторая рука и схватила меня за вторую ногу.

Наверное, именно эти руки были тротанами. Неподходящее слово. Я назвал бы их подземными хваталками — легко запоминается и сразу понятно, что к чему.

Быстрым движением отрубив вторую руку — крови из них не лилось, вообще ничего не лилось, — я торопливо огляделся. Руки лезли из-под земли со всех сторон, причем больше всего их было в направлении дороги. Словно говорили: «Не выйдешь. Не выпустим».

Как там ругались воины, преследовавшие меня? «Иштава мерзость»? Я понимал значение только второго слова в этой фразе, но сейчас она казалась подходящей.

Вот ведь иштава мерзость!

Я развернулся и зашагал назад.

Под ногами уже привычно пружинила влажная почва и проминался ковер из многолетней листвы. А потом что-то скользнуло мимо, что-то большое и быстрое. Я дернулся в сторону, одновременно нанеся топором рубящий удар. Попал по этому чему-то, и оно в ответ зло рыкнуло.

Теперь я смог рассмотреть это большое, но уже не такое быстрое. Многоножка — я видел таких в деревне — только длиной в три человеческих роста и высотой мне по пояс. У многоножки было две головы с одинаковыми зубастыми пастями и плоскими вытянутыми мордами, а вдоль тела тянулись наросты, напоминающие когти. Не отпрыгни я — снесла бы мне половину мяса с костей.