— Дово, т.е. лекарство, — отвечал я.

— О, о! — с восторгом шептали они.

Мне удалось уже приобрести их безграничное уважение, потому что превосходство мое над ученейшими из арабов, которых им приходилось видеть, было слишком очевидно.

— Дово, дово! — повторяли они.

— Вот, — сказал я откупоривая одну из бутылок со спиртом, кисунская помба (пиво белых). — Попробуйте! — при этом я подал им бутылку.

— Гачт, гачт, о гачт! какое крепкое пиво пьют белые. — О, как у меня горит в горле.

— Однако оно полезно, — сказал я. — Несколько глотков его подкрепляют и ободряют человека, но в большом количестве оно вредно и может даже причинить смерть.

— Дай мне немного, — скакал один из старшин. — И мне, и мне, и мне, — повторяли прочие, попробовавши моего напитка.

Затем я вынул бутылку с сгущенным раствором аммиака, объяснивши, что он употребляется против укушения змей и головной боли; султан тотчас начал жаловаться на головную боль и попросил, чтобы а дал ему немного своего лекарства. Попросивши его закрыть глаза, я быстро открыл пузырек и поднес его к носу его величества. Действие было магическое: он повалился навзничь, как застреленный, и лицо его оскалилось неописанными гримасами. Спутники его громко расхохотались, захлопали в ладоши, щипали друг друга, хватали друг друга за палец и выделывали множество забавных штук. Я вполне убежден, что если бы подобную сцену изобразить в каком бы то ни было, театре, то оно произвело бы неописанное действие на зрителей; все расхохотались бы до истерики, как хохотал я, наблюдая ее. Наконец, султан оправился; крупные слезы катились по его щекам и он громко захохотал, сказавши — «кали», т.е. горячее, крепкое, быстрое лекарство. Султан не пожелал попробовать его еще раз, но прочие старшины, толпились вокруг меня, чтобы понюхать волшебную жидкость и понюхавши, разражались неудержимым смехом. Целое утро было проведено в этом дипломатическом свидании к удовольствию всех присутствовавших.

— О! — сказал султан, уходя, — эти белые знают все, арабы перед ними невежды.

В эту ночь убежал один из вожатых Гамдалах, унеся с собою свое жалованье (27 доти) и ружье. Преследовать его на другой день было невозможно, потому что это заставило бы меня, простоять на одном месте более чем я мог; но а дал себе слово, что Гамдалах, отработает свои двадцать семь доти прежде чем я дойду до берега.

В среду 4 октября, мы были на пути к реке Гамбо, отстоящей на четыре с четвертью часа пути от Мониари. Едва мы успели выйти из волнующихся хлебных полей друга моего Ма-маниары, как завидели стадо благородных зебров; два часа спустя, мы вышли в обширную похожую на парк равнину, которая, со своими величественными размерами, со своим беспредельным зеленым ковром, испещренным то там то сям темными кустами джунглей, представляла один из красивейших видов, попадавшихся мне в Африке. Взобравшись на один из многочисленных холмов, я увидел стадо буйволов, зебров, жираф и антилоп и почувствовал, что сердце мое забилось быстрее, как и в ту минуту, когда я в первый раз вступил на африканскую почву. Мы без шума шли по долине до самого нашего лагеря, на берегах тихой Гамбы.

Здесь был настоящий рай для охотника! какими жалкими и ничтожными казались мне мои охоты за маленькими антилопами и дикими кабанами, как бесполезно тратилась энергия в переходах через тернистые джунгли и мокрую траву! Разве я забыл свои первые печальные попытки в африканских джунглях прибрежья! Но какой охотничий парк мог сравняться с тем, что открывалось теперь перед моими глазами? Здесь на мягкой, бархатистой траве, отененная группами более старой растительности, в расстоянии ружейного выстрела пасутся большие стада крупной и разнообразной дичи. Нечего говорить, что представлявшееся мне зрелище вполне вознаграждало меня за мои длинные южные обходы. Здесь нет тернистых джунглей или вонючих болот, мешающих охотнику вполне предаваться своей страсти! Ни один охотник в мире не мог бы пожелать лучшего места для охоты.

Указавши место для лагеря, над озером, лежавшим в одном из заливов Гамбо, я взял свое двуствольное гладкое ружье и отправился в парк.

Выйдя из-за одного куста я увидел трех прекрасных, жирных молодых антилоп, щипавших свежую траву в ста ярдах от меня. Я стал на колени и выстрелил. Одна из антилоп прыгнула вперед и повалилась мертвою; две другие сделали прыжок футов в двадцать высотою, как будто для гимнастики и помчались от меня, прыгая как резинные мячики, пока не скрылись за холмом. Успех мой был приветствован громкими восклицаниями моих солдат, прибежавших из лагеря, заслышав мой выстрел, и мой ружьеносец с криком «Бисмилла»! почти отрезал своим можем голову животного.

Мы отправили затем по направлению к в. и с. своих охотников, так как каждый караван имеет обыкновенно своих фунди, специальное назначение которых заключается в охоте за дичью для каравана. Некоторые из них искусны в выслеживании зверей, но часто попадают в опасное положение, потому что при несовершенстве своих ружей должны подпускать животное на близкое расстояние.

После завтрака, состоявшего из жареной антилопы, горячих лепешек, и чашки превосходного кофе, я отправился по направлению к ю.з. в сопровождении Калулу и Маджвары, двух мальчиков, носивших мои ружья. Маленькие зверьки убегали от меня подобно кроликам, когда я шел по кустам; медовая кукушка порхала с дерева на дерево и щебетала свою песенку, как будто я искал сладкий мед, спрятанный в местах ей одной известных; но нет! мне не нужно было ни зверьков, ни меду. На этот раз я искал чего-нибудь крупного. Дальнозоркие орлы-рыболовы и драхвы качались на деревьях, покрывавших извилистые берега Гомбо и как будто чувствовали, что я охочусь за ними, потому что при приближении моем они стрелою взвивались в небеса. Но нет! В этот день мне не попадалось ничего кроме оленей, зебр, жираф, антилоп и буйволов! Пройдя около мили вниз по Гамбо и наслаждаясь видом широких водяных площадей, от которых я давно отвык, я сделался свидетелем сцены, приведшей меня в неописанный восторг; в ста пятидесяти ярдах от меня пять, семь, восемь, десять зебр, вытянувши свои красивые полосатые тела, пощипывали друг друга. Зрелище было в высшей степени красиво и поэтично и вполне показывало мне, что я нахожусь в центральной Африке. Я почувствовал гордость, сознавая себя хозяином обширной области, населенной такими благородными животными. Они были мои, я мог взять себе любое из этих красивых животных, составляющих гордость африканских лесов! Я мог, если пожелаю, застрелить какое угодно из них! Они были мои без денег и без платы; однако я два раза опускал ружье, прежде, чем решился поранить царственное животное, но... паф! и одна из зебр повалилась на спину, дрыгая ногами. О, как мне было жаль ее! Но живее за нож! И острое лезвие его быстро прошло по красивым полоскам, окаймлявшим горло животного. Какое отвратительное хрипение! Через секунду прекрасное животное лежало у моих ног. Ура! сегодня я попробую мяса укононской зебры.

Я решил, что антилопа и зебра составляют достаточную для сегодняшнего дня добычу, в особенности после такого продолжительного перехода. Гомбо, представляющая длинный и глубокий водяной поток, извивающийся среди зеленых рощиц, так и манила выкупаться в ее тихих и спокойных водах, покрытых широкими листьями лотуса и живописных и мирных, как летний сон. Я отыскал самое тенистое место под широко распростертой мимозой, от которой берег ровно и постепенно спускался к тихой и прозрачной воде; я разделся и уже сложил руки, чтобы нырнуть, как внимание мое обратило на себя чрезвычайно длинный предмет, видневшийся под поверхностью воды около того места, куда я намеревался броситься вниз головой.

Великий Боже — это был крокодил! Я инстинктивно отскочил назад и только этому обязан своим спасением, потому что чудовище тотчас повернуло назад с самым разочарованным видом; я же остался на берегу, раздумывая о том, что находился на волос от погибели и поклялся никогда более не доверять коварному спокойствию африканских рек.